То же правило распространялось и на рожениц: для родов их увозили на Ренею, поскольку роды, несомненно из-за сопровождающей их крови, влекли за собой скверну. По законам Кирены присутствие роженицы в доме делало его нечистым, как и людей, находившихся под этой крышей. Другой пункт касался выкидышей: если плод обладал человеческими формами, скверна приравнивалась к той, что идет от смерти; в другом случае преждевременные роды рассматривались как обычные. Сексуальные отношения в некоторых случаях тоже были нечистыми: это необходимо отметить, поскольку греческая мораль, в отличие от более поздней христианской, никогда не считала физическую любовь грехом. Но она могла быть причиной материальной нечистоты, как это видно у Гесиода в «Трудах и днях» (стихи 733–734). Было запрещено заниматься любовью в храмах. Геродот, приписывающий изобретение этого правила египтянам, отмечает, что лишь они и греки соблюдали его, умываясь после совокупления и перед вступлением на священную землю. Эта заметка историка подтверждается законами Кирены, согласно которым ночные половые акты не несут с собой никакой скверны; если же акт произошел днем, после него необходимо умыться. Легенда об Атланте и ее супруге Гиппомене иллюстрирует этот священный запрет в отношении храмов: в наказание за то, что они предались страсти в стенах священного помещения, боги превратили их во львов. Овидий поместил этот рассказ в книгу X своих «Метаморфоз».
Так, для доступа к религиозным церемониям человек должен был соответствовать определенным условиям: он должен был быть абсолютно непричастен к каким бы то ни было таинствам, связанным с рождением или смертью. Еврипид очень четко выразил это устами Ифигении, жрицы Артемиды в Тавриде: «Человека, причастного к убийству, прикоснувшегося к роженице или к трупу, богиня прогоняет от своих жертвенников, ибо для нее этот человек нечист». Очистительные обряды, насколько регламентированные, настолько же и разнообразные в зависимости от полиса, позволяли избежать этих временных изгнаний, восстанавливая надлежащую чистоту. В то же время это неизбежно приводило просвещенные умы, озабоченные проблемой добра и зла, к вопросу о ценности этой ритуальной чистоты, который они переносили в область морали. Отсюда до сих пор сохраняющаяся амбивалентность между этическим и священным, свойственная греческой религии. Вот почему Аполлон и Зевс, великие боги-очистители, в то же время были богами, которым приписывалась роль — слитком скромно сказано! — покровителей справедливости и морали. Воззвание Гесиода к справедливости Зевса, роль Аполлона в «Эвменидах» Эсхила дают почувствовать это совмещение функций, отвечавшее глубоким потребностям. Однако греческий политеизм еще не мог полностью их удовлетворить.
Молитва — это простейшее религиозное действие, с помощью которого верующий вступает в контакт с божеством либо чувствуя внутреннюю необходимость этого, либо спонтанно начиная диалог. В обоих случаях это больше чем диалог, как мы его понимаем. Бог по своему усмотрению отвечает либо нет, но в любом случае он выслушивает то, что открывает ему человек. Поэтому молитва является вербальной и произносится вслух. Греческая античность не знала немой или тихой молитвы: явный признак социального характера ее религиозного поведения. Несомненно, здесь просматривается пережиток самых примитивных верований, которые приписывали слову магическую силу: однако магия, присутствуя в греческом мышлении, играет в нем низшую и ограниченную роль. В классическом греческом сознании целью молитвы было не сдержать божественную волю загадочной силой слова, — она произносилась, чтобы быть услышанной богом так, как если бы ее должен был услышать человек. Итак, она должна была иметь смысл: бессмысленные возгласы, ономатопея, — иэ пеан в культе Аполлона, эвое в дионисиях, военные алала, причитание или плач женщин — не были молитвами. Зато простое обращение, называющее божество по имени, само по себе уже являлось молитвой, поскольку приравнивалось к приветствию и было проявлением глубокого почтения к божеству: в этом смысле одно лишь слово бог или боги в именительном падеже (употреблявшемся для восклицаний и обращений), которое часто прописывалось на стелах перед текстом декрета, становилось молитвой.
Помимо обращения, молитва зачастую содержала в себе адресованную к богу просьбу о защите; чтобы заручиться его расположением, перечисляли благодеяния, которые он уже совершил или начал оказывать, либо молящийся напоминал о своих благих поступках по отношению к божеству; наконец, сюда можно было добавить обещание последующей щедрости. Вот, например, молитва Пенелопы к Афине в IV песни «Одиссеи»:
Неодолимая дочь Эгиоха Зевеса, внемли мне!
Если когда-либо в доме своем Одиссей многоумный
Тучные бедра коров иль овец сожигал пред тобою,
Вспомни об этом теперь, и милого сына спаси мне,
И отклони от него женихов злоумышленных козни![20]
Молитва произносилась стоя перед статуей или святилищем, с поднятой правой рукой или с обеими руками, обращенными ладонями к богу. На колени падали лишь во время некоторых погребальных богослужений или поклоняясь богам земли: в этом случае во время молитвы по земле били руками. Коленопреклонение имеет место лишь в магических обрядах: Теофраст в своих «Характерах» называет это одной из отличительных черт суеверного человека.
Зачастую молитву сопровождает жертвоприношение. Разве это не естественно — заручиться благосклонностью могущественного существа, преподнеся ему дар? Не следует всегда интерпретировать этот поступок как акт обмена, в соответствии с чисто юридической концепцией, выраженной латинской поговоркой do ut des, «даю, чтобы и ты мне дал». Во многих обрядах жертвоприношения этого вообще нет, о чем свидетельствует надпись на статуе, сделанная афинянином в VI веке, который просто сказал богине: «Позволишь ли ты посвятить тебе другую?». Но, как правило, речь идет о простом материальном выражении своего почтения или благодарности по отношению к божеству. Дар может быть случайным, как, например, скромные приношения верующих в сельских святилищах: фрукты, пучки колосьев, несколько цветков, лепешки, шкура животного. Эти знаки народного почитания впоследствии вдохновили эллинистических поэтов, наперегонки сочинявших эпиграммы в форме литературных упражнений: «Прими в знак благодарности, Лафира [имя Артемиды], от нищего бродяги Леонида, голодающего бедняка, кусок масляной лепешки, эту оливку (сокровище!), зеленый свежий фиговый листок; возьми еще пять ягод винограда, взятые с прекрасной грозди, госпожа, и возлияние со дна моего кувшина! Ты излечила меня от болезни, избавь же меня от нищеты, которая меня так мучит, и принесу тебе я в дар ягненка!» То, что для Леонида из Тарента в III веке было не более чем забавой образованного александрийца, на протяжении веков являлось символом простого и искреннего почитания для греческого крестьянина.
Помимо случайных жертвоприношений были жертвы, предписанные обрядами: например, возлияния, которые необходимо было совершать, согласно светам Гесиода, каждое утро и каждый вечер, проливая на землю несколько капель вина. Подобным образом поступали во время принятия пищи: так бог получал свою особую часть напитка, веселившего человеческое сердце. Другие жертвоприношения отражали локальные традиции, которым народ долгое время оставался верен: Павсаний отмечает, что еще с его времен «народ Лилеи (город в Фокиде) в течение нескольких определенных дней бросал в истоки Кефиса (река в Фокиде и Беотии) лепешки и другие традиционные дары». По народным представлениям, как сообщается в «Описании Эллады», эти лепешки после загадочного маршрута оказывались в Кастальском источнике в Дельфах.
В других случаях божествам предлагались драгоценные предметы, а не пища. Часто преподносили дары в виде одежды: разве не нужно статуям одеваться? Вот почему Гекуба из Трои возлагает самое красивое свое покрывало на колени Афины, которой она молилась. Самым торжественным среди афинских праздников были Великие Панафинеи, когда каждые четыре года богиня получала пеплос, который для нее вручную ткали эргастины, юные девы из самых знатных семейств Аттики, по рисункам лучших мастеров, изображавшим богов с титанами. На ионическом фризе Парфенона мы видим, что весь полис участвует в приношении. Так образуются священные сокровищницы, состоящие из общественных и частных даров: одежда, оружие, посуда из драгоценных металлов, украшения, слитки и монеты из золота и серебра, разнообразные предметы, которые верующие посвящали божествам. Они помещались в храмах или специальных строениях, называвшихся сокровищницами: они, как правило, были небольших размеров и напоминали часовни, но без культовой статуи внутри. Жрецы и магистраты хранили эти сокровища и были ответственны за них не только перед богом, но и в глазах сограждан, перед которыми они отчитывались после сложения с себя полномочий. Так появлялись интереснейшие эпиграфические документы — священные описи, в которых перечислялись дары с указанием их основных признаков и веса: в особых случаях, например в Делосе, таких текстов сохранилось большое количество, что позволяет изучить жизнь храма сквозь призму хранения и пополнения его коллекций.
