Ознакомительная версия.
А если сопротивление все же было – то неужели христианский летописец упустил возможность ткнуть в него пальцем, указав, до чего довели народ распри почитателей разных «идолов»?
Про то, что ни один реформатор веры за историю человечества не променял ее на другую, ни один «равноапостольный» не был перед тем реформатором язычества, я уж и вовсе упоминать не хочу.
Подведу итоги.
Нет ни прямых, ни косвенных оснований думать, что до того, как оставить веру предков, Отступник «реформировал» ее. Все предлагаемые «основания» этого шага являются надуманными, и в значительной части прямо противоречат тому, что мы знаем о русском язычестве. Это произвольная тенденциозная выдумка двухвековой давности, историографический миф, выдуманный почитателями Владимира.
Просто для разумного человека – это оскорбление его здравого смысла. Для того, кто называет себя русским язычником – это оскорбление пращуров и их веры.
Памяти «русского бога Семарьгла»
Идею «поминания» отживших историографических кадавров подсказал мне Л.С. Клейн со своей статьей «Памяти “славянского бога Рода”». Правда, назойливые попытки автора «похоронить» четко прописанное в источниках Божество невольно напоминали интеллигентский анекдот советских времен, ну, тот самый: «Бог умер. Маркс», ниже – «Маркс умер. Бог». Поминать Рода, во всяком случае, явно рановато. Но идея в высшей степени здравая, тем паче, что пространство русской истории загромождают куда более крупные и старые, а следовательно, эээ, опасные в санитарном отношении «неупокоенные», к гальванизации многих из которых приложил руку и сам господин Клейн. Начнем с одного такого – не с самого крупного и опасного…
В древнерусской литературной традиции уникальным является описание языческого святилища, возведенного в 980 году Владимиром:
«И нача княжити Володимеръ в Киев… единъ, и постави кумиры на холму вне двора теремнаго: Перуна древяна, а главу его сребрену, а усъ златъ, и Хърса Даждъбога, и Стрибога, и Семарьгла, и Мокошъ. И жряху имъ, наричюще я богы».
И по самому святилищу, и по каждому из Богов, чьи изваяния в нем находились, существует настолько объемная литература, что даже перечислять ее здесь никакой возможности. Интересующихся историографией вопроса можем отослать к работам Б.А. Рыбакова, Л.С. Клейна, М.А. Васильева.
Нас, собственно, интересует одна из трактовок одного из теонимов этого перечня, а именно – восточная, иранская версия происхождения имени Семарьгла, сопоставляющая его с таким персонажем иранских легенд и мифов, как Сенмурв, Симург – волшебная птица, хранительница ростков и всходов, поставленная охранять их Ахура Маздой.
В 1876 году А.С. Петрушевич назвал Семарьгла «древним по своему названию из арийского (обще-индоевропейского. – Л. Л.) периода уцелевшим Божеством». Хотя Божество это и «есть по свойствам его неизвестное», однако имя его «подобнозвучаще» «с древне-персидским Симургом, божеством с орлиной головою». Скорее всего, именно Симурга подразумевал Е.В. Аничков, определяя Семарьгла богом невнятных «степных народцев». В 1916 году предположение «не представляет ли слово Симаргл переделку слова Симург, название фантастической птицы иранских сказаний», повторил независимо от канувшего в лету Петрушевича Н.М. Гальковский.
Чтобы оценить ту легкость, с которой ученое сознание конца XIX, начала XX веков генерировало подобные идеи, надо помнить, что в это время господствовало отношение к «пантеону Владимира», как если не к книжной химере, наспех подобранному летописцем перечню случайных мифологических имен, то как к произвольному сборищу чужих, мало знакомых кумиров, в большинстве неславянских, от которых славяне «легко отказались» в 988 году и «быстро забыли». Достаточно было любого, самого мимолетного созвучия имени одного из этих Божеств и какого-нибудь иноземного словца – и это созвучие благожелательно принималось научной общественностью, как «объяснение». Никакой дальнейшей разработки вопроса от исследователя не требовалось. Так, профессор Е. Корш, обнаружив в албанском (!) языке словечко «перынди», громогласно заявил с вышины своего авторитета, что с этого момента о славянском происхождении Перуна «не может идти и речи». Версия о Семарьгле-Симурге была законным детищем этого не самого светлого периода в изучении славянского язычества, и, пожалуй, самым живучим – благо, что в отличие от того же «перынди» Симург было все же именем собственным, и притом существа, которое при известной вольности в терминологии можно было назвать богом.
В 1933 году под это, уже сформировавшееся мнение подвела базу знаток иранской мифологии К.Н. Тревер. Скрупулезно изучив корни образа Симурга, она указала на его глубинные индоарийские истоки. «Саена-Мрига» – «собако-птица» – описана ещё в священном писании древних персов-зороастрийцев, «Авесте» («Яшт», XIV, 41). Кроме чисто птичьего облика («Увидишь ты гору, главою до туч, / Там – птицу, чей облик суров и могуч./ Симургом зовут её. Полного сил, / Его бы с крылатой горой ты сравнил» – описывает это дивное существо персидский поэт Фирдоуси в «Шахнамэ»), это волшебное существо воплотилось для иранцев в облике «сенмурва» – существа с головою и лапами пса, крыльями орла и чешуей рыбы. «Саена – не единой природы, а о трёх естествах, трех образов».
Вот к этому существу, которому Единый Господь зороастрийцев, Ахура Мазда, поручил защиту ростков и посевов, более того – мифического «дерева всех семян», древа Жизни, от злых сил, и возвела К.Н. Тревер «родословную» самого загадочного из Богов 980 года. Пути заимствования славянами этого образа у иранцев она определила через северно-иранские племена кочевников – скифов и сарматов.
Особенно же подробно развил тему Семарьгла-Симурга Б.А. Рыбаков. Известный поисками скифо-славянских связей, ученый с большим воодушевлением поддержал идею Тревер, проиллюстрировав ее, с одной стороны, изображениями собак, «стерегущих всходы», на трипольских сосудах, а с другой – целым рядом изображений в прикладном искусстве Киевской Руси XI–XIII вв. существ, похожих на иранского «сенмурва» – с головою и лапами, похожими на собачьи, с крыльями, а иногда – и с чешуей на боках. Изображения эти академик находил на браслетах, ритуальных подвесках, височных украшениях-колтах, и даже на церковной утвари. Эти изображения окружали символы Солнца, Воды, растительности, сами они переплетались с корнями и стеблями, даже крылья и острые уши увенчивались проросшими ростками. Таким образом, роль Сенмурва-Симурга, как «защитника всходов» и земледельческого Божества, получала наглядное подтверждение.
Однако в этой реконструкции было немало спорных моментов и противоречий, делающих ее одной из самых слабых и уязвимых моментов фундаментального труда академика. Б.А. Рыбаков то возводил Семарьгла к Триполью и временам общих предков «индоиранцев, славян, греков и фракийцев», то объявлял скифским заимствованием, то находил его изображения на предметах XII–XIII столетий, то говорил, что именно в эти века Семарьгл, как «скифское заимствование», оказывается забыт, распадается в поучениях против язычества на неких Сима и Рыла, или Сима и Регла, и вытесняется Переплутом. В некоторых списках поучений против язычества Переплут действительно подменяет Семарьгла. Это божество Рыбаков отождествил, на основании реконструируемой им для Семарьгла функции земледельческого божества плодородия, созвучия имени и сходства обрядности с балтским Пергрубием, а далее отождествил с существами с птичьими телами и мужскими головами в колпаках, изображавшихся на тех же браслетах, что и «Семарьглы». Последним вопрос оказывается окончательно запутан – ибо о какой же «подмене» речь, если оба божества присутствуют на одном и том же изображении? Также Рыбаков сам отмечает, со ссылкой на Срезневского, что кумиром в древнерусском языке называли только человекоподобные изваяния, поэтому, конечно, изваяние «птицепса» не могло попасть в перечень летописных «кумиров». Сам он пытается объяснить это тем, что Семарьгл изображался в виде «рельефа» на «кумире Макоши», что есть, разумеется, совершенно произвольный домысел историка, никак не подкрепленный источниками. Более того, в дальнейшем он забывает об этом «рельефе» и отводит под кумир Семарьгла особую ямку на плане «киевского святилища». Возвращаясь к проблеме с изображениями «птицепсов», хотелось бы также задаться вопросом – если Семарьгл везде и всюду упоминается в единственном числе, то о каких же «Семарьглах», изображавшихся по две-три штуки на каком-нибудь браслете, может идти речь?
Из более поздних исследований, разделявших взгляд на Семарьгла, как вариацию иранского Симурга, отметим лингвиста В.Н. Топорова, выдвинувшего идею о заимствовании Симурга, этого иранского языческого персонажа у хазар, тюрок по языку и иудеев по вероисповеданию. В каких-либо дальнейших комментариях подобная идея, на мой взгляд, не нуждается. Интересен также подход М.А. Васильева, соединившего утверждение о скифо-сарматских истоках образа Семарьгла с неонорманистской догмой, запрещающей говорить о славянах ранее VI в., когда любые скифы и сарматы, конечно, давно сошли с исторической сцены.
Ознакомительная версия.
