пути изучая японский язык. Высадившись в Кагосиме, он и его единомышленники проповедовали на улицах, и люди были вежливо выслушаны. Через два года он вернулся в Гоа; он уладил некоторые беспорядки, возникшие среди тамошних христиан, а затем отплыл, чтобы обратить Китай (1552). После долгих страданий он остановился на острове Чанг-Чуен, расположенном ниже устья реки Кантон. Китайский император объявил въезд европейца в Китай смертным преступлением, но Ксавье отважился бы на это, если бы смог найти проход. Пока он ждал, он заболел. Он умер 2 декабря 1552 года, воскликнув: «На Тебя, Господи, я надеялся; дай мне не быть посрамленным вовек».49 Ему было сорок шесть лет.
Та же преданность, которую иезуиты проявляли в зарубежных миссиях, проявлялась и в их работе в Европе. Они оставались на своих постах и ухаживали за больными во время чумы.50 Они проповедовали для всех классов и приспосабливали свой язык к любой ситуации. Превосходное образование и хорошие манеры сделали их любимыми исповедниками женщин, знати, наконец, королей. Они активно участвовали в мирских делах, но с благоразумием и тактом; Игнатий советовал им, что лучше больше благоразумия и меньше благочестия, чем больше благочестия и меньше благоразумия.51 Обычно это были люди высоких моральных качеств; недостатки, вменяемые им в вину в более поздний период, почти не проявлялись в эту эпоху.52 Хотя в целом они одобряли инквизицию,53 они стояли в стороне от нее, предпочитая работать через образование. Их ограниченное число вынуждало их оставлять обучение детей другим; они сосредоточились на среднем образовании; а когда университеты были захвачены другими орденами, светским или протестантским духовенством, они организовали свои собственные колледжи и стремились обучать избранных молодых людей, которые могли бы стать центрами влияния на следующее поколение. Они стали величайшими педагогами своего времени.
В важных точках Европы они основали studia inferiora — соответствующие немецким гимназиям и французским лицеям — и studia superiora — колледжи. Иногда, как в Коимбре и Лувене, им удавалось захватить существующие университеты. Они шокировали своих конкурентов, предоставляя обучение бесплатно. Учебная программа, вероятно, чем-то обязана школам, созданным в Голландии и Германии Братьями общей жизни, чем-то — гимназии Штурма в Страсбурге, чем-то — гуманистическим академиям Германии и Италии. Обучение основывалось на классике и велось на латыни; использование жаргона было запрещено студентам, кроме как по праздникам.54 В старших классах была восстановлена схоластическая философия. Воспитанию характера — морали и манер — было уделено особое внимание, и оно было заново связано с религиозной верой. Традиционная вера прививалась ежедневно, а режим молитв, медитаций, исповеди, причастия, мессы и богословия настолько пропитал учеников ортодоксальностью, что мало кто из них в XVI веке сходил с проторенного пути. Гуманизм был повернут вспять от язычества к христианству. У этой системы были серьезные недостатки: она слишком полагалась на память и не поощряла оригинальность. Как и другие учебные программы того времени, она была неполноценной в области естественных наук и выхолащивала историю, чтобы контролировать настоящее. И все же такой независимый мыслитель, как Фрэнсис Бэкон, вскоре скажет о школах иезуитов: «Такими, какие они есть, были бы они нашими».55 В последующие два столетия их выпускники преуспели почти во всех сферах жизни, кроме научных исследований.
К моменту смерти Лойолы насчитывалось сто иезуитских колледжей. Благодаря образованию, дипломатии и преданности, благодаря рвению, направляемому дисциплиной, благодаря координации целей и умелому использованию средств, иезуиты повернули вспять протестантский поток и вернули Церкви большую часть Германии, большую часть Венгрии и Богемии, всю христианскую Польшу. Редко какая небольшая группа достигала столь стремительных успехов. Год за годом росли ее престиж и влияние, пока в течение двадцати лет после официального учреждения она не была признана самым ярким продуктом католической Реформации. Когда, наконец, Церковь осмелилась созвать тот всеобщий собор, на который вся Европа так долго смотрела, чтобы утихомирить свои теологические распри и залечить религиозные раны, именно горстке иезуитов — их образованности, лояльности, благоразумию, находчивости и красноречию — папы доверили защиту своего оспариваемого авторитета и непоколебимое сохранение древней веры.
ГЛАВА XXXIX. Папы и Собор 1517–65 гг.
I. РИМСКИЕ ПАПЫ
Мы оставили напоследок трудную для некатолика задачу понять и беспристрастно описать реакцию пап на вызов Реформации.
Поначалу это была реакция болезненного удивления. Папы эпохи Реформации, за исключением, пожалуй, одного, были хорошими людьми, насколько это позволено государственным деятелям; не бескорыстными и не безгрешными, но в основном порядочными, гуманными и разумными, искренне убежденными в том, что Церковь — это институт, не только великолепный в своих достижениях, но и необходимый для нравственного здоровья и душевного спокойствия европейского человека. Если допустить, что церковные служители впали в серьезные злоупотребления, то разве не было таких же или даже худших недостатков в любой светской администрации? И если уж не решаются свергнуть гражданское правительство из-за жадности князей и казнокрадства чиновников, то тем более не решаются свергнуть Церковь, которая в течение тысячи лет, благодаря религии, образованию, литературе, философии и искусству, была питательной матерью европейской цивилизации? Что, если некоторые догмы, которые были признаны полезными для укрепления морали и порядка, покажутся историку или философу трудноперевариваемыми — неужели доктрины, предложенные протестантами, настолько рациональнее или правдоподобнее, что из-за разницы между ними стоит переворачивать Европу вверх дном? В любом случае, религиозные доктрины определялись не логикой немногих, а потребностями многих; они были рамками веры, в которых обычный человек, склонный от природы к сотне необщительных поступков, мог превратиться в существо, достаточно дисциплинированное и самоконтролируемое, чтобы сделать общество и цивилизацию возможными. Если бы эти рамки были разрушены, пришлось бы строить новые, возможно, после столетий морального и психического расстройства; ведь разве реформаторы не были согласны с церковью в том, что моральный кодекс будет неэффективным, если он не подкреплен религиозной верой? Что касается интеллектуальных слоев, были ли они свободнее или счастливее при протестантских князьях, чем при католических папах?* Разве искусство не расцветало под руководством церкви и не увядало под враждебностью реформаторов, желавших отнять у народа образы, питавшие поэзию и надежду его жизни? Какие веские причины были у зрелых умов для распыления христианства на бесчисленные секты, каждая из которых очерняла и сводила на нет другие, а каждая в
