С дорогими воспоминаниями о родной природе умирали в ссылке революционеры, талантливый русский поэт Есенин посвятил лучшие свои стихи милой сердцу березке.
Твоя выходка — это равнодушие к красоте родной земли, к ее природе, хоть ты ею и «наслаждаешься». Казалось бы, невинная шутка, а от нее — один шаг до преступления.
«У нас в селе Усошки Почепского района мало зелени, — пишут в редакцию из Брянской области. — Но и то, что уцелело после войны, не бережется. Пятого марта жительница села Мария Беленкова подговорила комсомольцев Михаила Шалатонова, Василия Астахова, Михаила Гришечкина, и они срубили на дрова березу и ракиту, которые росли у околицы, на берегу речки… У каждого жителя нашего села с этими деревьями связано много теплых воспоминаний. А теперь возле речки только два пня…»
Три великовозрастных лоботряса совершили недоброе дело.
А начинали эти ребята тоже, наверное, с перочинного ножа…
Не знаю твоего возраста и профессии, Олег Безруков. Но беда, если ты вырастешь равнодушным к природе человеком. Ведь именно равнодушные люди вырубают лес там, где его нельзя рубить; это они отходами заводов засоряют реки…
Каждый год мы сажаем миллионы молодых деревьев. Но не все из них пустили в землю корни. Многие поломаны, засохли. Почему? Равнодушие: посадили и в тот же день забыли, что за деревцем надо ухаживать.
Можно простить тебе злополучную надпись, если ты готов загладить свою вину, если завтра, засучив рукава, с лопатой выйдешь вместе со всеми на весенние улицы, чтобы умножить зеленую красу нашей земли.
Фото автора. 3 апреля 1959 г.
Совсем недавно где-то в верховьях Волги росла косматая елка. И вот сейчас эту елку вы держите в руках в виде белого газетного листа. Правда ведь, чудесное превращение? Однако почему бы не узнать, как оно совершается?
В Горьком садимся в автобус и через сорок минут — В Балахне. Город этот невелик, но изв стен чуть ли не всему свету. На балахнинской бумаге печатаются газеты Китая, Бельгии, Франции, Египта. Наши центральные и областные газеты получают бумагу из Балахны. На один номер «Комсомольской правды» уходит шесть вагонов бумаги. Прикиньте, сколько ее расходуется за месяц, за год…
В старинку бумагу делали просто. В ступке растирали тряпье, смешивали с водой, потом жидкую кашицу выливали на частую сетку. Вода уходила, а тонкая пленка волокон оставалась. Ее прокатывали, утюжили, глянцевали. Принцип и поныне тот же, но техника и сырье…Однако зайдем на Балахнинский комбинат.
Волга доставляет сюда горы леса. Именно горы. Задрав голову, я прикидывал, какое высотное здание Москвы можно поставить рядом?
А теперь представьте гигантские пилы и машины, которые расправляются с этой горой бревен, как с кучей спичек. В огромных барабанах еловые бревна расстаются с корой, моются, чистятся. Теперь на пути елки — зубастая пасть машины. Беспрерывно движется «челюсть», и бревно превращается в узкие еловые кружки.
Теперь елку забирает в свои руки химия. Древесина с кислотой парится в огромных аппаратах. Парится час, другой, пятый…Что там делается в котлах, постороннему не понять. Мигают огоньки сигнальных лампочек, дрожат стрелки приборов, автоматическое перо чертит на контрольной ленте какую-то упрямую линию…Все, «варка» кончилась! Получена целлюлоза — продукт, из которого делается бумага. Но из одной целлюлозы газетную бумагу не делают — дорого. На комбинате есть огромный цех, где еловые бревна перетираются камнями. Полученного тут продукта химия не касается, поэтому и стоит он дешевле. На четыре части древесной массы добавляют одну часть целлюлозы. Процеживают, очищают, сортируют. И вот, наконец, подходим к главному чуду — бумагоделательной машине.
Трудно найти слова для описания этого огромного, как пароход, агрегата. С одного конца в машину льется «молоко» жидкой древесины, с другого — белым водопадом бежит бумага.
Ширина — шесть с половиной метров, толщина — человеческий волос.
На бегущей сетке в начале машины идет отцеживание воды, потом нежную бумажную пленку захватывают в свои объятия здоровенные, в рост человека, валы: сушат, прессуют, утюжат, и все это на скорости шесть метров в секунду!
Впрочем, случается, и рассерчает железный зверь. Страшен он в эту минуту. Ревет, плюется бумагой, и кажется: шабаш, сейчас все разбрызгает, замотает, не найдешь никаких концов. Но нет, есть укротители. Дежурит смена Федора Павловича Панкратова. Очень хорошо знают бумажники характер машины. Малейшая крупинка грязи, рыбий малек, с водой попавший в бумажную массу, способны остановить машину. А стоять никак нельзя. Минута простоя — потеряно почти сто килограммов бумаги.
Уверенно действует мастер, четко работают его подручные Женя Ольнев, Юра Трутнев. Минута, другая, и вот опять уже на ходу машина, опять льется белый «водопад». Огромные рулоны тут же разрезаются на более мелкие, упаковываются. Их с нетерпением ждут в типографиях. Много надо стране бумаги!
— Знаем, — улыбается Женя Ольнев, — прошлой осенью проморгал подписку на газету, начал было скандалить: почему не подписываете? «Тираж, — говорят, — весь разошелся». Так надо ж увеличить, ведь много желающих…
Год от году растет продукция балахнинцев.
В 1929 году одна машина давала двадцать пять с половиной тысяч тонн бумаги, а в 1957 году та же машина дала уже сорок четыре тысячи. Но таковы уж темпы роста нашей культуры — бумаги не хватает. На учете каждая лишняя тонна, и за каждую лишнюю тонну борются на комбинате.
Наступившая семилетка — это не только годы роста нашей промышленности и сельского хозяйства. В семилетке далеко вперед шагнет наше благосостояние, преобразится наш быт, на более высокую ступень поднимется культура. Без хорошо развитой бумажной промышленности не обойтись. Ведь бумага — это тетради и учебники, миллионы новых книг и журналов, ежедневные газеты. Это обои и штукатурка, электроизоляция и кровля, это упаковка для цемента и кондитерских изделий.
Два миллиона двести тысяч тонн бумаги страна потребляет сейчас. В конце семилетки будет делаться три с половиной миллиона. Это очень много! Вводятся в строй бумажные комбинаты в Соликамске, Кондопоге, Братске… Но и там, где уже давно делают бумагу, сейчас думают, как давать больше. В Балахне решено реконструировать машины. Сейчас скорость бумажной ленты — триста шестьдесят метров в минуту, будет — пятьсот с лишним. Что это дает? Вот две цифры: пока — 196 тысяч тонн в год, в конце семилетки — 255 тысяч.
Каждая тонна, каждый килограмм бумаги дорог в большом хозяйстве страны. Бороться за бумагу в семилетке будут не только те, кто ее делает, но и те, кто ее потребляет. Бережное отношение к учебникам, экономное расходование оберточной бумаги, собранная макулатура — это тонны сбереженной бумаги, это гектары несрубленного леса, это миллионы рублей экономии.
Балахна Горьковской области. 7 апреля 1959 г.
Заслуженный деятель искусств А. Н. Комаров.
Станция Пески. С булыжного шоссе в лес убегает тропинка. От березняка рябит в глазах, голова кружится от солнечных зайчиков. Грибная просека. Заячья полянка. Сейчас, как рассказывали, должен быть бревенчатый мостик, а потом уже домик. Много лет я мечтал побывать в этом домике…
В детстве каждому покупали картонные книжки. И мы впервые узнавали, что мир гораздо шире комнаты с игрушками; что в синеющем за бугром лесу живут трусливые зайцы, неповоротливые и добрые медведи, хитрая лисица, волки… Потом букварь. И опять со страниц глядят уже знакомые и незнакомые жители леса.
Под одним из рисунков по складам я прочел подпись: Комаров.
— Художник Комаров рисовал этого лося, — объяснила учительница.
Так состоялось знакомство.
Букварь сменили другие книжки. И опять Комаров водил по лесу, показывал, как живут олени, как спасаются от холода тетерева, как ловит рыбу выдра и «подпиливают» огромную ольху бобры.
Вместе с художником мы побывали в тайге, в песчаной пустыне, в тундре и подмосковном лесу, заглядывали на дно речек и в таинственные болотные камыши.
Кончилось детство. Уже не по книжкам совершаем мы путешествия. Встретишь где-нибудь на перелеске зайца и улыбнешься: «А я тебя знаю, косой, давно знаю», — и опять вспомнишь художника…
С волнением я приоткрыл калитку. Навстречу идет высокий человек в стариковских ботах, из-под шапки выбиваются седые волосы, но глаза, глаза — молодые, приветливые.
— Здравствуйте, Алексей Никанорович!
…Пятнадцать ступенек ведут на верхнюю пристройку дома. Через открытое окошко слышно, как трудится на сосне дятел, во дворе на своем зверином языке о чем-то переговариваются запертая в клетку лисица и пестрая собака. Весенний ветер растревожил лесные запахи, и они устремились в открытое окно. Пьем чай.
