- Кровь викингов не может отяжелеть - она наполовину из морской воды. А если мы застанем Рюне Трофинсона в живых, он подскочит до потолка, когда мы объявим, что открыли новый материк.
Люди, не занятые на веслах, стояли, облокотившись о борта, и указывали друг другу разные места вдали на берегу - знакомые бухты, загоны для скота на склонах долин, и грубые северные имена в их устах становились благозвучными.
- Ты ищешь дом Вальтьофа, Бьярни?
- Его нельзя различить до тех пор, пока мы не войдем во фьорд. Я думал о сыновьях Вальтьофа - Лейфе и Скьольде. Старшему, Лейфу, в начале новой луны минуло пятнадцать лет. Этот будет настоящим викингом. Еще ребенком он мечтал о морских бурях.
- Пятнадцать лет. Взрослый мужчина! В его годы я уже ходил на дракаре Гаральда Длинноволосого и считался самым сильным гребцом. Когда Гаральд стал ярлом на Оркадских островах, он отдал мне свой дракар. Это был корабль на пятнадцать пар весел... От души желаю твоему племяннику познать морскую славу!
- Гляди, Эйрик, вот и Эйрарбакки!
Теперь селение уже отчетливо выступало из серых вод, и гладкие камни на крышах блестели, как рыбья чешуя.
- Послушай, Эйрик, - сказал Бьярни, - здесь ничто не изменилось, а мне Эйрарбакки кажется теперь меньше, еще более скученным, чем в тот день, когда мы подняли парус.
- Это мы изменились, Бьярни, и расширились наши горизонты. Мы раздвинули границы моря. Разве поймут нас те, кто живет за этими изгородями и ничего не видит дальше своего пастбища и домашнего очага? Разве будут им понятны наши слова?
- Если у стариков сердце стало таким же заскорузлым, как кожа, нам, Эйрик, надо будет обратиться к молодым. Эти-то нас поймут!
Внезапно "Большой змей" перестал скрипеть и стонать: южный волнорез Боргарфьорда сразу укротил волну. Впервые за много дней палуба перестала качаться под ногами у моряков. Расслабив мускулы, привыкшие к постоянному напряжению, они вдруг ощутили приятную истому, а глаза, утомленные однообразием морских просторов, сощурились при виде отвесных скал, вздымавшихся, казалось, до самых небес.
- Смотри, Эйрик, на молу уже собираются люди!
- Любопытно, нет ли среди них этого старого козла Рюне Торфинсона? Он-то никогда не забудет старую вражду. Это так же верно, как то, что Эйрик Рыжий и Торстейн Торфинсон до самой смерти останутся врагами.
Две глубокие морщины, перерезавшие щеки викинга, побагровели, словно кровь внезапно прилила к рубцам старых ран.
- Торстейн Торфинсон никогда не вернется в Исландию, Эйрик. Он страшится твоего гнева. Он живет в изгнании, и никто не знает, в какой стране...
Позабыть это было невозможно.
Три года назад Торстейн, сын Рюне Торфинсона, убил Торвальда Рыжего, отца Эйрика, из-за спорного клочка земли в верховье реки Хвиты.
Преступник скрылся, но Бьярни знал, что подобная ненависть прекращается только со смертью. Там, где несправедливо была пролита кровь, ячмень уродится соломой. Для Торстейна лучше было бы никогда не возвращаться в Исландию.
Весла равномерно ударяли по воде. Чайки, крича, кружили над мачтой.
С расстояния в четыре полета стрелы от пристани Бьярни разглядел Рюне Торфинсона, отца Торстейна-убийцы, старшину альтинга, к чьему голосу прислушивались в совете. Облаченный в красную мантию, которую он носил на собраниях альтинга, Рюне что-то говорил, обращаясь к кучке таких же старцев, как сам.
Эйрик, казалось, и не замечал этого человека, особенно пылко ратовавшего за его изгнание.
- Я вижу твоего брата Вальтьофа, Бьярни. Он пришел с обоими сыновьями. За время нашего отсутствия орлята заметно подросли. Они пришли встретить тебя. А вот меня никто не ждет. Разве что мои враги!..
Крупным шагом он пересек бак и, взяв из рук моряка шкот квадратного паруса, громко отдал команду.
Подняв весла, викинги дали судну медленно подойти к причалу.
Неторопливо, точными движениями перехватывая шкот, Эйрик спустил большой парус.
Никто не заметил, как по его щекам скатились две слезы.
Глава III ГНЕВ ЛЕЙФА
Альтинг был одновременно и народным собранием и судилищем Исландии. Двадцать четыре старейшины - главы наиболее старинных и уважаемых родов острова - собирались в Длинном Доме, средоточии общественной жизни Эйрарбакки, и вершили суд и расправу. Собрания происходили в простом зале, вымощенном большими каменными плитами. В том же помещении в зимние дни юноши и взрослые мужчины состязались в силе и ловкости - боролись, гоняли мячи деревянными клюшками. В этом же зале год назад двадцатью голосами против четырех Эйрик Рыжий был осужден на пожизненное изгнание, если не выбросит из головы безумную мысль вывести свой дракар в открытое море, за шхеры Гунбьерна.
В день возвращения непокорного Эйрика возле Длинного Дома царило необычайное возбуждение.
Как только парус был спущен и "Большой змей" пришвартован веревкой из моржовой кожи к одному из битенгов причала, Эйрик Рыжий, Бьярни и их спутники, не произнося ни слова, не отвечая на вопросы, которые сыпались на них со всех сторон, даже не здороваясь с родными и друзьями, направились прямо к зданию альтинга, показывая этим, что вверяют себя защите закона. Они шли ухабистой дорогой, по обе стороны которой за изгородями виднелись норвежские домики с мощеными дворами. Эйрик даже не взглянул на свою собственную ферму, наблюдение за которой доверил Лункдюру, бывшему рабу, отпущенному на волю еще Торвальдом Рыжим, его отцом.
Следуя обычаю, путники оставили оружие на борту "Большого змея".
Раб, приставленный к Длинному Дому, распахнул перед ними дверь, и каждый, перед тем как переступить каменный порог, ударял по нему правой ногой. Раб стоял у входа, дожидаясь окончания этой церемонии. Толпа, следовавшая за ними, остановилась на просторной площади перед Длинным Домом. Впереди стояли старейшины - Рюне Торфинсон и другие члены альтинга. Глубокие морщины залегли на лбу у Рюне и окружавших его старейшин. От обиды, злобы и досады почернели лица их приверженцев. Но каковы бы ни были их чувства, все эти люди держались с большим достоинством.
Вальтьоф стоял рядом с сыновьями, которым удалось первыми принести ошеломляющую новость.
Когда Лейф, запыхавшись, неожиданно вбежал во двор, он застал отца на крыше дома за починкой кровли: старик заменял новыми плоские камни и куски торфа, сорванные осенней бурей.
- Отец! - закричал Лейф. - Эйрик Рыжий вернулся! Я узнал "Большого змея", узнал красный с белыми полосами парус!
Юноша умышленно не упомянул имени Бьярни.
Вслед за старшим братом ту же новость сообщил Скьольд.
- Эйрик Рыжий вернулся! Эйрик Рыжий сейчас будет здесь! - кричал он.
Вальтьоф тотчас же накинул на рубаху с короткими рукавами, широкий плащ из козьих шкур. Нужно было предупредить Рюне Торфинсона и членов альтинга. "Боги, молю вас, - твердил он, запыхавшись, - сделайте так, чтобы брат мой Бьярни остался цел и невредим!"
Он увидел Бьярни, и сердце радостно застучало в его груди. Как только взгляд его встретился со взглядом младшего брата, все недовольство исчезло, как улетучивается дурной сон с наступлением дня. А этот огонек, что искрится в серых глазах Бьярни! Нет, путешествие его совсем не изменило.
- Отец, - спросил Скьольд, - как ты думаешь, что решит альтинг?
- Не знаю, сын мой. Старейшины уже совещались между собой. В Брейдавик, Скаттакот и к восточному берегу, где идет лов рыбы, посланы конные гонцы. Людям предложено как можно скорее вернуться в Эйрарбакки. Видимо, будет созван всенародный сход, на котором члены альтинга сообщат о своем решении.
Лейф, не сдержавшись, перебил отца:
- А Эйрик Рыжий и дядя Бьярни получат право защищаться?
- Сначала, сын мой, будут говорить судьи, хранители закона.
- Но будет слишком жестоко, если самым смелым из викингов вынесут приговор, не дав молвить слова в свою защиту!
- Эйрик Рыжий был изгнан за то, что восстал против законов, Лейф. Исландские викинги не могут жить без законов. Рано или поздно это привело бы нашу страну к полному упадку. Какими бы достоинствами ни обладал Эйрик, он не может безнаказанно бросать вызов законам.
Толки в толпе вокруг Вальтьофа и его сыновей разом смолкли. Все с одобрением прислушивались к мудрым словам хозяина Окадаля. Даже сам Рюне Торфинсон навострил уши.
- Но разве люди, подобные Эйрику и Бьярни, не выше закона? - упрямо продолжал Лейф. - Разве их смелость не искупает вину? Ведь раньше никто не отваживался выйти за шхеры Гунбьерна.
Рюне Торфинсон грубо оттолкнул мальчика.
- Вальтьоф, - сказал он, - с каких это пор молокососам дозволено разглагольствовать в собраниях взрослых? Ты внушаешь сыновьям пагубные мысли. Уж не взошли ли тут семена, посеянные Бьярни? Разве для твоей семьи мало брата, который не посчитался с законами и последовал за изгнанником?
Злой огонь зажегся в плутоватых глазах Торфинсона. Голос его звучал угрюмо и глухо.
