Он вспомнил, как молодая, красивая вдова, войдя во тьму спаленной палаты, остановилась у порога, не то боясь споткнуться о что-нибудь, не то робея и стесняясь владыки. Варлаам взял Соломониду за руку - трепетную и горячую - и подвел к занавешенному холстиной окну. Откинув край занавеси, Соломонида повернула лицо больного к свету и он почувствовал, как жаром обдало его всего, будто от рук вдовицы и от больших черных глаз её пахнуло на него зноем.
И увидев в двух аршинах от себя прекрасное зардевшееся от смущения лицо молодой женщины, Варлаам сердцем понял, что и Соломонида испытывает нечто подобное. И у него, и у неё перехватило дыхание, и Соломонида, хотя и должна была глядеть в глаза Варлааму - затем и шла к нему - отвела взор, опустила вниз голову и проговорила еле слышно: "Повремени, владыко, батюшке, ещё четыре дни. Побудь ещё во тьме тоё время". И Варлаам, уловив в словах лекарки, как ему показалось, некий сокровенный смысл, спросил осипшим от волнения голосом: "А через четыре дня придешь?". И она ответила: "Не знаю".
Через четыре дня она не пришла, и задетый за живое, архиепископ послал лекарке рубль денег и на словах передал благодарность и благословение.
Однако того, что произошло, Варлаам не забыл, но, вспоминая, испытывал досаду - за то, что вдова более не пришла к нему, и благодарность - за то, что излечила его.
Когда же Варлаам узнал, что с Соломонидой и её сыном приключилась беда, то сразу же решил помочь им. Варлаам велел Терентию и монахам согнать своевольных божедомов к крыльцу владычных палат и стал ждать.
* * *
Братия, сидя под дождем, на голой земле, изрядно замерзла и до костей промокла. А ко всему прочему, оголодав, вконец приуныла.
Лишь близко к вечеру, когда убогие начали в голос плакать и причитать, Варлаам вышел на крыльцо.
Стоя под дощатым навесом, он долго молчал, тяжело глядя на плачущих, копошащихся в грязи божедомов, и затем спросил тихо:
- Миряне или же пастыри могут сказать, что есть колдовство?
- Пастыри! Пастыри! - дружно закричали юроды. - Пастыри на то нам, неразумным от господа и дадены, чтобы нас, глупых, вразумлять и судить!
И мгновенно сообразив, что вслед за сим должно последовать, божьи люди поползли в стороны, оставив сидеть насупротив владыки заводчиков и начальных людей сей великой смуты - Васю Железную Клюку и двух злосчастных странниц.
Варлаам, возвысив голос, сказал:
- А ежели вам ни богом, ни царем не дано судить, как же вы посмели пожечь у сирой вдовицы дом? Как же посмели на такое воровство пойти и столь неистовый разбой учинить?
- Видение было, батюшко, милостивец, видение! - запричитали странницы, указуя на Васю.
- А отколе ведомо вам, скудные умом, что было юроду именно от господа видение? - спросил Варлаам грозно. - А не было ли то видение бесовским наваждением, а? И не от господа, а от дьявола?
- Охти, нам, несчастным! Наваждение! Истинно наваждение! схватившись руками за головы и раскачиваясь, запричитали старухи.
- А теперь, - жестко произнес Варлаам, - слушайте, что я вам скажу. Завтра же поутру все, кто стрелецкой женки Соломонидки избу валил, новую избу и строения ставить начнете. И пока то дело не кончите, ни на одну паперть пущать никого из вас не велю. А будете убожеством и бедностью отговариваться - велю воеводе всех вас в тюрьму метнуть, и в колодки забив, водить по базару, пока Соломонидке на избу денег не насобираете. А чтоб вами безвинно обиженная женка с мальчонкой своим не скиталась меж двор, вы мне Соломонидку беспременно завтра же сыщите. И пока избу ей не сладите, пусть она у меня на подворье с сынишкой своим поживет.
- Где же, милостивец, нам, убогим, ту женку отыскать? - застонали божедомы.
- Знали как воровать, знайте и как ответ держать! - совсем уже грозно произнес владыка и, повернувшись резко, ушел в палаты.
* * *
Серым рваным комом выкатилась нищая братия со двора и стала промеж себя судить да рядить, как бы без особого труда выполнить наказ владыки. Вася Железная Клюка - дурак-дурак, а сообразил: со всех, кто избу палил, поровну деньги собрать, а так как было их десятка три, то ежели по гривне с каждого взять, будет три рубля. А за три рубля плотники вологодские не только избу с сараем - церковь сладят. И хотя после этого долго ещё многие стенали: "Отколе же такие деньжищи взять, гривенник-та?" Каждый хорошо знал, поищи юроды у себя в кушаках да в кисах - не только гривенник, а и червонец найдут. Что же касается второго наказа владыки - немедленно отыскать Тимошку с Соломонидкой, то и здесь нашлись люди, сразу же сообразившие, что найти их может либо учитель Тимошки, либо товарищ его Костка - конюхов сын.
Поручив Васе Клюке собирать деньги и отправив двух главных виновниц Авдотью да Аграфену к Косте и отцу Варавве, нищие расползлись по своим норам, проклиная и Васю, и странниц, и собственное свое скудоумие, и тихо, с бережением - непреклонного вологодского архипастыря.
На следующий день спозаранку Вася Клюка двинулся в обход нищей братии. Когда он, как и во все прочие дни, появился у владычного собора, там сидели только те нищие, которые в поход на анкудиновский двор не ходили и потому ничего Васе должны отнюдь не были. Вася беспомощно огляделся и заплакал.
- Сколь верст до ведьминого двора? - вдруг спросил Васю безрукий стрелец Кузьма. Вася перестал плакать и, разведя руками, сказал:
- Кто ж их ведает, может, три версты, а может - четыре.
- Так ты теперь десять раз по четыре версты оббежишь, пока три рубля соберешь, - сказал Кузьма и захохотал. И вся нищая братия вслед за Кузьмой захохотала весьма обидно.
И начались для Васи великие муки: божедомы попрятались кто куда, забившись в самые темные щели, будто тараканы в мороз. Как только Вася кого-нибудь из них отыскивал, то припертый к стене соучастник вначале клялся страшными клятвами, божился и плакал, что нет у него за душой и медной полушки, вслед за тем начинал на Васю кричать, грозиться и выталкивать из конуры вон, обвиняя его во всем случившемся, и, наконец, давал Клике копейку или две, а не десять, как было уговорено. А некие наглые - давали и полушку.
Обойдя весь город один раз, Вася посчитал собранные в кушаке деньги и заплакал.
А тут, как назло, зарядил дождь, и Вася, бегавший по всей Вологде три дня, семерых участников похода не нашел совсем, а с остальных - двадцати двух - после трехкратных поборов собрал один рубль восемь гривен и две копейки.
Промучившись три ночи, Вася добавил к собранным деньгам собственную полтину и пошел к плотницкому старосте Авдею торговаться насчет постройки избы и сарая.
Вася рассказал Авдею все по правде, без утайки: и какое ему было видение, и как подбил он черной кошке заднюю лапу и как попутал их лукавый, и пошли они - неукротимые - и безвинной вдовицы избенку и сараюшку сожгли. Только одного не сказал Вася: того, сколько у него денег и, всеконечно лукавя, предложил Авдею рубль.
- За рубль ты, убогий человек, сам избу ставь, - ответил Авдей и отвернул морду в сторону, показывая, что разговор окончен. Тогда Вася накинул полтинник, но Авдей молчал, как будто Васиных слов не слышал.
После долгих мольб и клятв в бесконечной скудости Авдей согласился выполнить работу за два рубля с полтиною и Вася, добавив ещё шесть кровных алтын, вконец расстроенным ушел от Авдея. Обиднее же всего было то, что Авдей ему, божьему человеку, не поверил и велел все деньги сначала принести, а уж потом он, Авдей, с мужиками-плотниками почнет ставить избу. Кляня Авдея безверной и скаредом, Вася отдал деньги, будто кусок собственной живой плоти оторвал.
Со старухами же, подучившими наказ отыскать Соломониду и Тимошу, вышло по-другому: отец Варавва, когда пришла к нему на кладбище странница Аграфена и стала выпытывать, куда подавались Тимошка с матерью, не ответил ничего, только засопел сильно и, взяв старуху за ворот ветхого шушуна, из сторожки своей выбил вон.
Аграфена упала в пыль и ужаснулась столь неуемной ярости слуги божьего, но, побежав, явственно слышала, как Варавва кричал, что если ещё хотя одного божедома увидит возле своей церкви - прибьет посохом. И для пущей убедительности вслед старухе посохом помахал.
А её товарка - Авдотья долго отиралась возле владычных конюшен, пока, наконец, не увидела Костю. Подошедши к нему близко, странница поклонилась в пояс и сказала, что сам владыко послал её, смиренную, проведать о том, где теперь скрывается известная ему Соломонида Анкудинова с сыном.
- А пошто владыке занадобились Соломонида с Тимошкой? - недобрым голосом спросил Костя.
- Хочет он, милостивец наш, Соломониду, убогую вдовицу и сынка её у себя приютить, пока его же, милостивца, соизволением не поставят им божедомы новую избу, - тихо и ласково прошелестела старуха.
Костя представил, как хромые, слепые, горбатые и безрукие нищие строят избу и захохотал. А старуха, не поняв, отчего это только что злой и сумрачный вьюнош вдруг так развеселился, сначала испугалась, а вслед за тем слабым голосом стала вместе с Костей подхихикивать, стыдливо прикрывая беззубый рот концом черного головного плата.
