- Сказать? - хитровато прищурился Володька.
- Скажи, пожалуйста, будь настолько добрый.
- Двести - вот сколько.
И тут же девочка, вздохнув, повторила, как эхо:
- Двести - вот сколько!
III
Черный локомобиль с толстой вертикальной трубою стоял посредине обширного двора и пыхтел через эту трубу деловито ритмически; другая же, тонкая и обернутая парусиной, коленчатая труба шла от него в небольшой, всего шагов десять в длину балаган, наскоро сколоченный из досок. С задней стороны этого балагана, совершенно открытой, стояла подвода, запряженная парой некрупных пестрых бычков, у которых белые прямые рога однообразно торчали в стороны.
С подводы вилами ухватистая широкая женщина с пышущим жаром лицом сбрасывала лиловую лаванду на площадку из вершковых досок, делавшую этот балаган как бы двухэтажным. На этой площадке рабочие взвешивали лежавшие плотными умятыми кучами цветы на десятичных весах и потом валили куда-то вниз, в три широких железных куба, окрашенных снаружи суриком. За котлами увидели Белогуров и Кудахтин дощатую перегородку. Это и был завод.
Сбоку его дымилась большая теплая на вид куча как бы свеже выброшенной из конюшни перепревшей подстилки, в которой нельзя уж было узнать лаванду, отдавшую только что весь свой густой и терпкий запах, все свое лилово-голубое очарование этим вот людям вокруг.
Две белых козы, рогатая и безрогая с палевой шеей, подошли к дымящейся рыжей куче и вдумчиво глядели зелеными глазами на двух совершенно новых для них людей, в то время как те высказывали друг другу догадку, что три холодильника, соответствующие трем перегонным кубам, должны быть расположены за перегородкой.
Никакого пола завод не имел, кроме той земли, на какой стоял. Со всех четырех сторон двор замыкался одноэтажными домиками самой незатейливой архитектуры. Один дом, подлиннее других, еще строился, и около него гасили в яме известь для штукатурки деревянных стен и кто-то в фартуке поверх кубовой рубахи то и дело взмахивал и сочно пришлепывал ярко-белой лопатой.
К Володьке и его сестренке подошли еще двое ребят постарше, один с заржавленным и погнутым стволом охотничьего куркового ружья, другой с сеткой, в которой лежала небольшая зеленоватая черепаха. Очевидно, у них были какие-то далеко идущие замыслы, - остаток ружья и черепаха в сетке были при них недаром, - и они задержались ненадолго и исчезли.
Когда же из дверей завода вышел с бумажкой в руке молодой и самого беззаботного вида русявый человек в белой вышитой рубахе под пояс и цветистой тюбетейке, Белогуров обратился к нему:
- Товарищ! Нельзя ли нам посмотреть на вашу тут работу? Мы инженеры-горняки, из дома отдыха.
- Приехали к нам? - весело спросил тот, здороваясь.
- Пришли пешком.
- Да что вы говорите? Напрасно! От нас часто грузовик ходит в город, также и линейки, - могли бы вас подвезти. А работа у нас простейшая: три перегонных куба, и все.
- Три куба - это мы видели сзади, а где же холодильники? - с усилием, как всегда, спросил Кудахтин.
- Сзади три куба, а спереди три холодильника, и по змеевикам бежит вниз масло с водой. Работаем паром, - давление две атмосферы в среднем. Вместе с паром подымается эфирное масло, потом по трубке идет в холодильники, а из холодильников капает в миски вместе с водою...
- А там масло всплывает кверху, - продолжил Белогуров, - и извлекается...
- И все! - довольно закончил беззаботный и весьма приветливо улыбнулся.
В это время невдали, между прекраснейших длинноиглых, синих на фоне зеленого леса сосен, посаженных в виде небольшой аллеи, сосен, завезенных сюда из еще более южных стран, поэтому показавшихся сказочными со своими огромными, как у кедра, шишками и изгибистыми, как змеи в желтой чешуе, сучьями, появился обыкновенный дымчато-фиолетовый осел с черным ремешком вдоль спины и зарыдал надрывно, с перехватами.
- Ослы, значит, у вас тоже есть? - сказал, морщась от дикого крика, Кудахтин.
Беззаботный молодой человек улыбнулся еще приветливее, развел руками в знак сожаления и ответил неопределенно:
- А где же их нет, скажите? - Но тут же добавил: - Иногда все-таки ослы наши - у нас их пара - корзины кое с чем таскают: польза не ахти какая, но вреда от них тоже нет. Но есть возле нас, а к нам только заходят иногда, животные очень вредные, - называются они олени.
- Как олени? Олени? Вы не шутите? - как-то даже на носки поднялся Белогуров.
- Зачем шучу? Олени, самые настоящие... Приходят вот отсюда, из заповедника, - и молодой человек махнул рукой широко в сторону лесов на горах.
Эти леса могуче темнели всюду. Только одна каменная розовая с голубыми бликами круглая верхушка вырывалась из их курчавой томящей овчины, да на одном уступе белела не то этернитовая, не то из оцинкованного железа крыша какого-то строения.
- Эти вот все леса - заповедник теперь?
- Заповедник, а как же?
- Ты слышишь, брат? - широко глянул на Кудахтина Белогуров.
- А в заповеднике этом несколько сот оленей, считая с молодняком.
- Несколько сот?
- Что же им стоит разводить потомство, когда их никто не бьет? Но они к нам из заповедника являются по ночам, стадами голов по двадцать - и прямо на огороды. Тогда уж держись фасоль и кукуруза! А картошку они выгребают всю под итог - факт! Явные вредители. А в сентябре у них гоны начнутся, - тогда уж они не стесняются и днем стадами к нам забегать. А как дерутся рогами, картина! Аж только стук стоит, точно палкой об палку бьют.
- Однако если они вредительствуют... - начал было Кудахтин.
- Что? Жаловаться на них? Пробовали - бесполезно. Раз они из заповедника - значит, неприкосновенные личности.
Белогуров между тем неотрывно оглядывал леса и повторял:
- Вот как! Заповедник!.. И оленей уже несколько сот!.. А там ведь еще и дикие козы были?
- И диких коз сколько угодно... И диких баранов считают уж тысячи две...
- Баранов?
- Да, муфлонов... Ну, я извиняюсь, мне надо по делу, а вот наш агроном этого участка идет - она вас информирует по всем вопросам, - и он отошел, улыбаясь, и ловкими ногами гимнаста, едва прикасаясь к земле, зашагал к тому строящемуся дому, в котором начали стучать плотники, приколачивая, видимо, доски к балкам, потому что били сильно, сразу в несколько молотков и с оттолочкой.
- Вон как, брат, а? Может быть, уже штук четыреста теперь стало там оленей, а оставалось к концу двадцатого года так, самая малость, - может, десять голов... Вот что значит заповедник! - ликовал Белогуров.
- Однако огромный кусок лесов заняли! Надо как-нибудь нам и туда сходить.
- Хочешь? Сходим! Непременно сходим! - похлопал Кудахтина по плечу Белогуров.
Между тем подошла к ним с той стороны, куда двинулся беззаботный техник, женщина в белой кофточке и серой клетчатой юбке, приземистая, немолодая, уже с проседью в редких волосах, с морщинками около карих глаз, с рыхлой полнотою пожилых женщин. Она сказала с подходу, без интонации и ударений:
- Вы инженеры, товарищи? Из дома отдыха горняков? Любители путешествий? А я агроном Хромцова, агроном этого участка.
- Значит, кроме этого, есть еще плантации лаванды? - спросил Белогуров.
- Разумеется, не одна только эта. Всего три участка и все в разных местах. Здесь только сто тридцать га лаванды, а в других двух участках около четырехсот.
- Ого! Да вы, значит, тут море масла выжимаете?
- Все-таки не море. Вот мы закладываем в три наших куба тонну сырья, а через два с половиной часа получаем с тонны всего только восемь - десять кило масла. А с гектара добывается от двух до пяти тонн сырья.
- Почему же все-таки такая разница: то две тонны, то пять? - удивился Кудахтин. - От почвы это, что ли, зависит?
- Нет, от возраста этой самой лаванды. Молодая лаванда цветет не густо, дает мало сырья: чем старше - тем больше, но... до известного предела! Старше восьми лет она дает уже все меньше и меньше, а в двенадцать совсем перестает цвести, тогда ее надо выбрасывать и заменять новой. У нас это дело совсем молодое, старше пятилетних кустов нет, и пятилетние самые доходные.
- Черенками сажаете?
- И черенками и делением кустов, однако и семенами не брезгаем сажать, хотя семена эти совсем крошечные, меньше маковых зерен.
- Хорошо, но сюда-то именно, на эти горы, зачем вы забрались с лавандой? - спросил Белогуров.
- Да ведь наша лаванда - французская, lavandula vera, лаванда настоящая... Есть еще несколько видов лаванды, но те менее выгодны. А на опыте Франции - очень, между прочим, давнем, - дознано, что самые лучшие выходы масла дает лаванда, если разбивать плантации на такой вот высоте - на высоте трехсот - четырехсот метров над морем. И второй участок наш тоже на такой высоте и третий. Кроме трех наших, есть в Крыму еще плантации лаванды, всего до семисот пятидесяти гектаров, и в прошлом году выгнали всего до шести тонн масла, а это уж не шуточка, это - на два миллиона рублей.
- А куда же все-таки ваше масло идет? Мы, невежды, этого не знаем, сказал Кудахтин.
