Взгляд халифа Гаруна блуждал по стану женщины, прихорашивающейся перед зеркалом. Он словно бы впервые видел ее. Казалось, что это их свадебная ночь.
"Хвала всевышнему - творцу этой красоты!"
Прошептав это свое любимое выражение, халиф встал и радостно подошел к малике. Осторожно, дрожащими пальцами он расстегнул отделанный изумрудами пояс, который женщина только что надела...
"Извините меня, госпожа! Все, что прикажете, будет исполнено!" Халифа обдало пьянящее женское дыхание.
Отделанное золотом шелковое ложе опять осчастливилось. Зубейда хатун подумала: "Молодчина, Ругия! Должность главной машатте очень подходит тебе. Так нарядила меня! Награда за мной".
Разрисованные золотом ногти малики пылали на спине халифа. Халиф, мысленно сравнивая красоту своей любимой наложницы Гаранфиль с красотой Зубейды хатун, отдавал предпочтение то наложнице, то жене. Во всяком случае сейчас рядом с ним была Зубейда хатун. Халифу показалось, что даже само солнце завидует обаянию этой красавицы.
- Хвала творцу! Боже, есть ли на земле какое-либо создание прекрасней, чем женщина? Богатство женщины обнаруживается "при ограблении"... Будущий государь становится солнцем в лоне женщины... Красавица моя, обещаю, что наследником моего престола будет Амин, ставший солнцем в твоем лоне.
Зубейда хатун была счастлива, она молча захлебывалась от счастья. Точеный нос ее иногда касался груди Гаруна. Наконец она сказала:
- Судьба моя, говорят: "сколько рабов, столько и врагов!" Многие недолюбливают меня. Если они услышат эти твои справедливые слова, лопнут от зависти.
Зубейда хатун не знала, как отблагодарить халифа, как угодить ему по-женски... Но тут в двери неожиданно постучали. Это было величайшим нарушением придворных правил. Халиф растерянно отстранился от Зубейды хатун. В тишине слышалось биение его сердца. Халиф встал, а малика, приподнявшись, села в постели. Кто посмел в такой час беспокоить халифа?! Неужто этот человек не боится смерти?
Халиф подошел к дверям и услышал голос матери:
- Не вовремя я, сынок! Гонец привез письмо с красным пером. Беда! Хазары напали на Дербент. Каковы будут твои приказания? Халиф из-за двери буркнул:
- Имей терпение, родительница моя! Мир не перевернется. Приду посовещаемся.
Халиф, несмотря на то, что настроение его было испорчено, вернулся в объятия Зубейды хатун. Она спросила:
- Что случилось?
- Хазары на Дербент напали.
- Азах! - вырвалось у Зубейды хатун. Халиф успокоил ее:
- Не горюй, я еще не умер, чтоб упустить Дербент!.. Халиф лег и скрестил руки под подушкой. Супруга была рядом "с ним. Душистые фрукты на золотых и серебряных подносах ждали их. В хрустальных графинах алело кутраббульское18 вино. Золотые чаши с любовными стихами, выгравированными на стенках, были наполнены вином. Халиф, встав, медленно расхаживал по роскошному шемахинскому ковру с изображениями животных и птиц. Гарун ждал совета жены. По краям ковра были вытканы виды Азербайджана. Словно впервые разглядев их, Гарун возмутился: "Проклятые огнепоклонники! Опять подняли голову! Не пойму, чего хотят эти гяуры от халифата? После разговора с матерью я послал с гонцом письмо Абу Имрану. Почему Лупоглазый не предотвращает эти вспышки? Наверно, сил не хватает одолеть Джавидана. Нет, если я не повешу Джавидана, то мне и здесь, в моей опочивальне, не будет покоя!.. Да и хазары!.." Гарун постарался отогнать от себя тревогу. Взяв полную золотую чашу, подошел к жене:
- Спать хочешь?.. Дорогая, погляди, что написано на этой чаше. Слова Абу Нувваса. Прочти - услышу твой голос.
Зубейда хатун произнесла стихи на певучем арабском языке:
Желаю опьяниться,
желаю насладиться,
желаю, чтоб всевышний
меня утешил сам:
я кубок наполняю
пускай же губы милой
прильнут к его краям!
- Мой ангел, понравились ли тебе стихи?
- О, да...
- Небесная моя, жизнь - наслаждение. Не знаю ничего дороже наслаждения. Могу выпить пять ритлов19 этого изобретенного весельчаком Джамшидом20 красного вина и сказать "мало". Погляди, вот и кутраббульское вино! Абу Нуввас говорит, что кутраббульское вино превосходит даже нектар и фалернское, любимые напитки древнегреческих богов. После этого я прикоснусь к муганскому вину! Пусть его пьют сами огнепоклонники! Чудесно... Вглядись в цвет кутраббульского вина! Аромат обвораживает. Правы поэты, что нарекли вино "чашей Джамшида", легендарной чашей, в которой можно было увидить всё и все события. Не знаю, почему пророк Мухаммед лишил мусульман такого удовольствия. Если б я...
- Повелитель правоверных, как можно? - воскликнула Зубейда хатун и обиженно уронила руку на поднос с фруктами. - Зачем трогаешь пророка Мухаммеда?! Неужто и ты вместе с мотазилитами21 намерен внести изменения в главы священного корана? И без того наши враги, амавиды22, распространяют про нас всякие небылицы. Нашей погибели добиваются... Повелитель мой, коран охраняет тебя. Крепко держись его. Помни, у тебя такой опасный противник, как главный визирь Джафар. Может, именно он и натравливает на нас хуррамитов. Нам следует с хуррамитами рассчитаться, а не с амавидами!
- Небесная моя, сейчас я думаю только о тебе. В моих глазах ты прекраснее Сухейль23. Завтра в честь этой нашей встречи я много рабов отпущу на волю.
В ответ на это проявление любви и внимания Зубейда хатум склонила голову на грудь Гаруна. В зеркале две тени слились, а потом разделились. Будто ядро миндаля распалось на две доли.
...Уже исчезли звезды в багдадском небе. Во дворцовом саду щебетали птицы. Лучи утреннего солнца, пробившись сквозь зеленую занавесь, застряли в растрепанных волосах Зубейды хатун. Она заснула в своей постели, пропитанной ароматами цветов. Красная борода Гаруна, подобно языку пламени, шевелилась на его груди. Спящий халиф, изредка размахивая руками, бормотал во сне: "Визирь, что за черные вести?! Неужто хазары напали на мой вольный город Дербент! Я покажу наглецам! Как?! Хуррами-ты опять зажигают огни в своих храмах?! Я навсегда погашу и это их солнце!"
Халиф во сне заковывал в кандалы то напавших на Дербент хазар, то восставших хуррамитов, вешал их на "деревьях смерти". И вдруг рука халифа со всего размаху ударила Зубейду хатун... Оба в страхе вскочили с постели: "Бисмиллах!" Верный черный кот халифа стоял за дверьми. Услышав голос хозяина, он замяукал, и стал царапаться в дверь.
В Золотом дворце заиграли в трубы, забили в барабаны. Это пробудило придворных к утреннему намазу - молитве. С минаретов Багдада раздавались протяжные кличи муэдзинов, призывающих жителей столицы халифата к утренней молитве. Туман сладострастия выветривался из головы Гаруна. Он раскаивался, что ночью не внял предостережению матери и не принял надлежащих мер: "Как это - враг опять напал на нас?! Значит, обнаглевшие хазары захватили Дербент?! Значит, расхищают приданое Зубейды хатун - Азербайджан?! А его жителей уводят в плен к хагану?! И это не сон, а явь?!"
III
ЧЕРНОЕ УТРО "ВОЛЬНОГО ГОРОДА"
У кладбищенского вора какое благородство?!
Пословица
На севере Азербайджана наступила пора, когда самые малые ручейки бушуют, как полноводные реки, и даже камни расцветают. В полях неумолчно пели жаворонки. Золотистые бабочки вились, гонялись одна за другой. Но, казалось, в эту пору щедрого цветения великий Ормузд очутился в клешнях у созвездия Рака. В Дербенте утро будто боялось наступить. Стон стоял над городом. Халиф Гарун, увидев таким "вольный город" халифата, Дербент, сошел бы сума. И, может, в золотую чашу той ночи вместо кутраббульского вина плеснул бы отраву. Хазарские тюрки не знали страха. Они разбивали каменных львов, где бы ни попадались им "а глаза эти символы красоты и мужества города. Все небо было окутано дымом. От амбаров нефти и зерна поднималось пламя. Хаган ни перед чем не останавливался, чтобы выказать презрение к величественным "божьим домам", возведенным некогда халифами Амавидами и Аббасидами в Дербенте. Хаган умышленно превратил мечети в конюшни. Из Палестинской и Дамасской мечетей раздавалось ржание жеребцов. А мечети Хаммас, Гейсария, Джа-заир и Мосул стали складами, битком набитыми награбленным добром. Такая дикость хазаров распаляла ненависть к ним.
Улицы и площади, базары и пристани тонули в зловонии. Хазары овладели всеми железными воротами города. Захваченные в плен горожане сгонялись к воротам Глашатая, Сорока, Новым и Туркменским. Толпы пленных двигались, подобно стелящемуся по земле туману. А у ворот Баят и Нарынкала происходила перепись пленных.
В садах Дербента, разбитых халифом Гаруном в честь старшей жены, Зубейды хатун, рекой лилась кровь. Висящих тут и там на "деревьях смерти" мертвецов в доспехах раскачивал ветер, дующий с моря...
Джума мечеть выглядела особенно скорбной. Чуть ниже нее пристань оглашалась воплями и причитаниями купцов. Товары, отнятые у них, перетаскивались с кораблей на сушу, грузились на арбы, запряженные волами и верблюдами.
