Очевидно, в Верховном командовании Вермахта исходили из того, что этот двойственный принцип штрафного наказания в условиях временного отказа от тюремного заключения не соответствовал насущным задачам армии. Во всяком случае, направленное в тюрьмы Вермахта письмо заканчивалось словами: «Начальникам штрафных лагерей в срок до 1 декабря 1940 года представить короткие донесения о наработанном опыте и предложения об изменении существующих предписаний». Что касается наказания с целью прохождения «испытания», то правовой отдел Вермахта в течение 1940 года прислал своих представителей на передовую, которые выяснили — подобные действия «оправдали себя во время польского похода, где группы штрафников имели прямое столкновение с противником». Подчеркивалось, что «многие из арестантов искупили свои преступления, продемонстрировав необычайную смелость». Следовательно, их действия служили основанием для помилования, что было предусмотрено §§ 112–116 Военно-уголовного судопроизводства, части VI («Право на помилование»).
Разумеется, стали возникать проблемы. В частности, они были связаны с теми участками и временными периодами, где и когда не происходило никаких непосредственных боевых действий. В процитированном выше документе правового отдела Вермахта по этому поводу сообщалось: «Для большей части Вермахта принципиальное назначение суровых наказаний не было правильным. Они применимы там, где действительно возможно истинное искупление вины через проявление смелости, но не там, где правосудие Вермахта является пустой формальностью. Подобное впечатление усугублялось повсеместно распространенным мнением, что после окончания войны все арестанты попадут под действие амнистии».
Следствием подобных настроений был очевидный рост преступности и ослабление военной дисциплины. В итоге число совершенных служащими Вермахта преступлений и правонарушений выросло с 7065 (период с 28 августа по 31 декабря 1931 года) до 7916 только за первый квартал 1940 года. В части «гражданских преступлений и самовольных оставлений части» рост составил 48 %, что в абсолютных числах выглядит следующим образом: с 2935 до 4338. Чтобы противодействовать этой негативной динамике, требовались более гибкие и эффективные методы. Имеющейся модели «испытание» и «изоляция» оказывалось явно недостаточно. После войны бывший генеральный судья Имперского военного суда Эрих Латтманн вспоминал по данному поводу: «Поддержание дисциплины, коя после польской кампании была сильно ослаблена, делало необходимым применять все виды наказаний, включая лишение свободы, которые могли бы применяться в мирное, спокойное время». Между штрафным лагерем, предназначенным для самых тяжелых, «трудно воспитуемых» случаев, и отбыванием наказания в виде «испытания фронтом» оказались изменения, внесенные в мае 1940 года в § 104 Военно-уголовного судопроизводства, которые предусматривали возможность полного или частичного лишения свободы. Эти изменения в системе исполнения наказаний привели к определенной разгрузке тюрем Вермахта. Как вспоминал Карл Зигфрид
Бадер, один из сотрудников данных тюрем: «При реальном отсутствии случаев освобождения из тюрем осужденных даже за небольшие провинности возникала реальная угроза их переполнения». Круг тех, кто должен был содержаться в исправительных лагерях, был четко очерчен: «бывшие осужденные за тяжкие преступления, не поддающиеся исправлению даже после отбывания наказания, угрожавшие дисциплине в воинских частях, уклонисты, мятежники, гомосексуалисты». По состоянию на 31 июля 1940 года в тюрьмах Вермахта находилось 7746 арестантов. Почти каждый четвертый из них был направлен в исправительные лагеря. До этого момента фактически любые приговоры армейским чинам по лишению свободы означали попадание в тюрьму. Для попадания в тюрьму было необходимо несколько факторов. Согласно § 31 армейского уголовного кодекса военные суды при вынесении смертного приговора и приговора о тюремном заключении (в редких случаях кастрации) должны были лишить провинившегося воинского звания и исключить из рядов Вермахта. «Недостойные военной службы», выбыв из рядов вооруженных сил, автоматически попадали под действие гражданской юстиции. Соглашение между Верховным командованием Вермахта и Имперским министерством юстиции предусматривало, что подобных людей надо было интернировать в арестантские лагеря, весьма напоминавшие концентрационные. В офицерских кругах Вермахта считали, что отбывание тюремного заключения в «болотных лагерях» по реке Эмс было «несравненно эффективнее», чем пребывание в обычных местах заключения.
После захвата власти нацистами, который произошел 30 января 1933 года, новое имперское правительство использовало в качестве предлога поджог рейхстага для того, чтобы подтолкнуть имперского президента Гинденбурга к принятию чрезвычайных декретов «о защите народа и государства», которые фактически положили конец демократическим правам и свободам. Теперь любые политические противники гитлеровцев по обвинению в угрозе общественного порядка могли подвергаться аресту на неограниченный срок. В течение марта и апреля 1933 года только в Пруссии было арестовано более 25 тысяч человек. Сначала это были коммунисты, затем социал-демократы. Затем настала очередь профсоюзных деятелей и прочих неугодных личностей. Начав массовые аресты, имперское правительство столкнулось с одной очень существенной проблемой — переполненностью тюрем. Тогда начались поиски возможности организации специальных мест заключения, где арестованные могли бы «пройти перевоспитание» и «влиться в качестве полноценных членов в народное сообщество». Пример для подражания подал рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, который как начальник баварской полиции распорядился 20 марта 1933 года создать концентрационный лагерь Дахау. В те дни существовала между Гиммлером и Германом Герингом, возглавившим Прусское министерство внутренних дел, негласная борьба за влияние в полицейском аппарате. Геринг не хотел отставать и в конце марта обратился к руководству города Оснабрюк с просьбой выделить территорию для строительства бараков, в которых должно было бы разместиться 250–300 арестантов. Новый лагерь должен был отвечать следующим требованиям: «Речь должна вестись о хорошо просматриваемом месте, которое по возможности должно быть удалено от промышленного центра, но в то же время предусматривает возможность использования арестантов в общественно полезных работах. Это может быть осушение болот, выкорчевка деревьев и пр. Размещение заключенных не должно предполагать значительных материальных затрат».
В Оснабрюке проявили повышенный интерес к данной затее. Герингу подсказали, что для создания лагеря логичнее использовать окрестности Эмса, где еще в 1924 году начали использовать труд заключенных. Опуская перипетии развития лагерной системы, отметим, что в округе Эмса возникала целая сеть лагерей, которая у нацистского руководства считалась образцовой. Находившиеся там заключенные должны были участвовать в строительстве «линии Зигфрида», мелиорации окрестностей, возведении дамбы на Эльбе, строительстве имперского автобана на отрезке Кайзерлайтерн— Саарбрюкен. Начало Второй мировой войны внесло свои поправки в планы лагерного руководства. Но самым существенным моментом оказалось то, что в эм-совских лагерях стал меняться состав заключенных. Если раньше это были политические заключенные, то после начала войны в них стали попадать дезертиры и военные преступники.
Система исполнения наказаний здесь весьма напоминала пребывание в концентрационном лагере, как отмечалось после консультаций правового управления с Министерством юстиции. Военный судья в Верховном командовании сухопутных сил Ганс Майер-Бранеке в этой связи рекомендовал, чтобы «исправительные лагеря близ Эмса, находящиеся в ведении Имперского министерства, по строгости отбывания наказания соответствовали штрафным лагерям Вермахта». По соображениям безопасности предполагалось сделать несколько исключений, которые, впрочем, были незначительными. По этому поводу имперский министр юстиции сообщал: «В первую очередь исключить из передаваемых в исправительные лагеря:
а) осужденных на пожизненное заключение;
b) осужденных за государственную измену, измену родине или разглашение военной тайны;
с) осужденных, которые имеют физические недостатки или страдают хроническими болезнями, в частности, туберкулезом, болезнями внутренних органов и венерическими болезнями;
d) осужденных, склонных к побегам».
Этих людей надо было направлять в «нормальные» тюрьмы. При этом бывшие солдаты, оказавшиеся в эмсовских лагерях, считались всего лишь «временно пребывающими», то бишь настоящее отбывание наказания должно было начаться только после окончания войны.
