Ознакомительная версия.
Надо сказать, что в некоторых случаях даже весьма ограниченные по своему значению планы прикрытия не были соответствующим образом доведены до исполнителей. Вот что говорит об этом в своих воспоминаниях командующий 8-й армией Прибалтийского особого военного округа генерал П.П. Собенников: «28 мая 1941 г. я был вызван с начальником штаба генерал-майором ГА. Ларионовым и членом Военного совета дивизионным комиссаром СИ. Шабаловым в штаб округа, где командующий войсками генерал-полковник Ф.И. Кузнецов наспех ознакомил нас с планом обороны. ...Все это проходило в большой спешке и несколько нервной обстановке. План был получен для ознакомления и изучения начальником штаба. Он представлял собой довольно объемистую толстую тетрадь, напечатанную на машинке. Примерно через 1,5—2 часа после получения плана, не успев еще с ним ознакомиться, я был вызван к генерал-полковнику Ф. И. Кузнецову, который принял меня в затемненной комнате и с глазу на глаз продиктовал мое решение. Последнее сводилось к тому, что главные усилия сосредоточивались на направлении Шяуляй, Таураге (125-я и 90-я стрелковые дивизии),
Первая ракета. Вторжение началось!
и прикрытии границы от Балтийского моря (м. Паланга) на фронте около 80 км 10-й стрелковой дивизией 10-го стрелкового корпуса. 48-ю стрелковую дивизию предполагалось к началу войны перебросить на левый фланг армии и увеличить фронт обороны левее 125-й стрелковой дивизии (прикрывавшей основное направление Шяуляй, Таураге) до реки Неман у города Юрбаркас (левая граница армии). Мои записи, а также начальника штаба были отобраны. Мы получили приказание убыть к месту службы. При этом нам обещали, что указания по составлению плана обороны и наши рабочие тетради будут немедленно высланы в штаб армии. К сожалению, никаких распоряжений и даже своих рабочих тетрадей мы не получили».
Последний мирный месяц. Ощущение приближения войны буквально пронизывало и гражданских, и военных. Вспоминает житель Молдавии И. А.Гарштя: «Мы были простые крестьяне, газет не читали, даже радио у нас не было. Например, помню, каким событием стал первый показ в нашем селе кинофильма. Показывали «Петр I», за неимением экрана проецировали фильм на белую стену дома. Так люди потом подходили и трогали эту стену... Мы мало что знали и понимали, но помню, что родители запасали соль, спички, керосин. Еще до начала войны успели уехать почти все евреи из нашего села, но четыре беднейшие семьи остались». Курсант Тульского оружейно-технического училища Р.И. Жидков так вспоминал те дни: «Сначала война в Эфиопии, потом Финская. Нарастало ощущение надвигающейся войны. Проводились Ворошиловские броски — зимой 25 километров в полной выкладке (20 килограмм) на лыжах. Зачет ставился «повзводно», т.е. по первому и последнему. Последних тащили на ремнях. Это было зверство. Первый раз пошли — четверо в больнице оказались. С января 41 г. нам в училище начали менять график занятий. Матанализ, английский убрали, зато увеличили количество практических часов. С января 41-го начали ходить в патруль на железную дорогу — пошли эшелоны с войсками. Останавливались, не доезжая до станции, выводили лошадей, а мы оцепляли место. Вместо 6 лекционных часов, стало 8—10. Мы почти спали сидя. В конце мая из нашей учебной роты выпустили человек 12 досрочно, присвоив звание лейтенантов».
Особенно остро осознавали нарастание опасности в приграничных округах. Будущий летчик-штурмовик П.Е. Анкудинов вспоминал: «Слухи о грядущей войне постоянно ходили. В апреле я поехал в отпуск к двоюродному брату, Мельникову Владимиру Васильевичу, в Полоцк, где он был начальником политотдела одной из дивизий. Он меня встретил такими словами: «Чего ты приехал? Скоро будет война. Уезжай отсюда». Летом 1941 -го брат попал в окружение, а затем руководил партизанской бригадой, которая так и называлась «Бригада Мельникова». Вот другое свидетельство ветерана войны В.А. Виноградова: «Война меня застала в Ровно. Примерно дней за десять до начала войны в полках дивизии по утрам начались тревоги. В пять-шесть часов утра мы выезжали, делали бросок на машинах в сторону границы,— а тогда я служил уже в механизированной дивизии, которая входила в 22-й механизированный корпус,— затем возвращались обратно в казармы, завтракали и приступали к обычным полевым занятиям. Некоторые части 5-й армии, в которую входил корпус, были расположены около самой границы. Оттуда поступали сведения о ситуации на другом берегу пограничной реки, в районе г. Владимир-Волынского. Сведения эти были тревожными, сообщалось, что на другом берегу сосредотачиваются немецкие войска, все время наблюдается движение, используются оптические приборы для наблюдения за нашей территорией. Были нарушения границы немецкими самолетами. Все это создавало обстановку напряженнос-
Граница Литовской CCR Солдаты вермахта ломают забор, который маскировал строящиеся оборонительные укрепления.
ти. Ночью через Ровно проходили воинские части, летели над Ровно самолеты в сторону границы. Как потом выяснилось, они располагались на прифронтовых, приграничных аэродромах и просто больших полянах. Все это, естественно, подсказывало, что ситуация сложная, что могут быть в самое ближайшее время начаты военные действия. За несколько дней до 22 июня, было опубликовано сообщение ТАСС, в котором опровергалось, что немцы собираются на нас напасть. Но мы восприняли это опровержение как подтверждение того, что война приближается и до нее буквально осталось несколько дней. Я решил сходить в фотографию, сфотографировался и отослал домой свои последние фотографии. Фотографии эти уцелели».
Но естественно были те, кто не чувствовал приближение войны. О.Е. Ходько вспоминала: «Окончив педагогическое училище в 1937 г., я начала работать учителем начальных классов в Забородской школе, а через три года меня перевели в Устье, где еще год до начала войны в семилетке я преподавала русский язык и литературу. Ощущения надвигающейся войны не было ни у меня, ни у моих близких. Наоборот, казалось, что тяжелые 30-е годы позади, теперь жизнь начнет налаживаться...»
В штабах округов обладали большим объемом информации, чем любой солдат или командир стоявших у границы соединений. Поэтому окружное командование неоднократно выходило с соответствующими просьбами к высшему руководству. Начальник штаба Одесского военного округа М.В. Захаров вспоминал: «6 июня военный совет Одесского округа обратился к начальнику Генерального штаба за разрешением на передислокацию 48-го стрелкового корпуса на наиболее вероятное направление действий противника. После того как разрешение было получено, 74-я и 30-я стрелковые дивизии и управление корпуса к 15 июня сосредоточились на новых позициях, немного восточнее Бельцы». Отметим, что 30-я дивизия была весной 1941 г. переформирована в горнострелковую, но по многим мемуарам и документам она продолжала проходить как стрелковая. По плану прикрытия 30-я горнострелковая дивизия поступала в распоряжение командира 35-го стрелкового корпуса, 74-я стрелковая дивизия была армейским резервом.
Однако далеко не все решения командования приграничных округов получали поддержку наверху. Иногда их одергивали в достаточно резкой форме. Так, в телеграмме начальника Генерального штаба от 10 июня 1941 г. на имя командующего КОВО указывалась: «...донесите для доклада народному комиссару обороны, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье. Такие действия могут немедленно спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чреваты всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и донесите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение. Жуков». 11 июня командующие приграничными округами получили указания «полосу предполья без особого на то приказания волевыми и УР-овскими частями не занимать». 12 июня нарком обороны приказал: «Запретить полеты нашей авиации в приграничной полосе 10 км от госграницы». Последняя мера была, скорее всего, направлена на предотвращение случайного пересечения границы вследствие навигационных ошибок.
Рука об руку с запретительными мерами шли мероприятия по усилению особых округов. 12 июня командование КОВО было извещено о прибытии на территорию округа 16-й армии из Забайкальского военного округа. Поступление эшелонов армии предполагалось в период с 17 июня по 10 июля. Должны были прибыть:
«Управление армии с частями обслуживания;
5-й механизированный] корпус (13,17-я танковые и 109-я моторизованная дивизии);
57-я танковая дивизия;
32-й стр[елковый] корпус (46,152-я стрелковые дивизии, 126-й корпусной артполк)».
Реально сосредоточение войск 16-й армии началось не 17, а 18 июня. Прибытие армии в резерв Юго-Западного фронта закладывалось в предвоенное планирование. Также 16-я армия является примером выдвижения назначенных для первой операции войск до начала боевых действий, которое стало общим местом последних мирных дней и месяцев столкновений различных стран в 1939—1941 гг.
Ознакомительная версия.
