Здесь, однако, надобно заметить, что при всей скудности военных запасов и кадров духовная составляющая идеологии Белого движения почти сразу же оказалась сильнее большевистской пропаганды. Даже формальное свержение самодержавной власти в России не означало одномоментной капитуляции всех ее государственных институтов, включая ослабленную трехлетней войной армию. Именно она встала по первому зову на защиту порядка, однако на этот раз уже на «внутреннем фронте». В передовых отрядах сопротивления оказались не опытные фронтовики, а та часть российских вооруженных сил, в отношении которой мемуаристы нередко применяли собирательный образ — «военная молодежь». Она и устремилась удержать гибнущее на глазах государство от начавшегося распада, в круговороте которого все недавние ценности и святыни общества оказались, по существу отмененными чередой большевистских приказов.
В связи с этим нам кажется уместным вспомнить о том, что происходило в эти дни в Петрограде и Москве — двух крупнейших городах империи. С 27 октября по 3 ноября 1917 года Первопрестольная прожила неделю в грохоте артиллерийских и бомбометных разрывов и нескончаемой ружейной стрельбы. Это учащиеся городских юнкерских училищ, невзирая на отсутствие командиров, оказали первый организованный вооруженный отпор городской черни под водительством революционеров.
Обоснованно решив лишить армию возможности организоваться для сопротивления, большевики поспешили нанести удар по последним бастионам защиты государственности — военным учебным заведениям. Волна репрессий распространилась на все российские военные училища, еще сохранившиеся к тому времени. Обоснованность безнаказанного сокрушения учебных заведений в глазах граждан выглядела сомнительной, и для этого большевики замыслили придать погромам форму некоего общественного протеста. Свою подстрекательскую деятельность большевики прикрывали необходимостью борьбы с абстрактным образом «реакционных военных», которые что-то не приняли и не осознали ценности социалистических идеалов.
Подобная галиматья, как ни странно, порой возымела действие, ибо эйфория разразившейся свободы в массовом сознании зачастую была неотделимой от справедливых социальных учений, к носителям которых причисляли себя почти все большевики, и покушение на социалистов приравнивалось к покушению на все гражданские свободы в целом. К кампании травли армии и ее институтов большевиками привлекались «широкие народные массы», на поверку оказывавшиеся привлеченными возможностью легкой наживы обывателями и представителями городской черни. Несмотря на неравные силы, учащаяся военная молодежь достойно постояла за себя, оказав сопротивление «наэлектризованной» большевистскими провокаторами толпе и беснующимся городским низам.
В Москве, например, равно как и в Петрограде, юнкера не сдавали стен своих учебных заведений в течение нескольких дней. Сценарий нападений на училища повсеместно был один и тот же. Большевики собирали толпу, вели ее к воротам училищ, прорывались внутрь, если это было возможно, а там, пользуясь неготовностью юнкеров и кадетов без сомнений стрелять по согражданам, грабили казенное имущество и убивали сопротивлявшихся офицеров-воспитателей и самих учащихся. Делалось это порой из хулиганских побуждений.
Во время осады и беспорядков, бушевавших уже в стенах училищных зданий, начальство пыталось связаться со своим вышестоящим руководством, дабы выяснить свои полномочия и получить какие-нибудь распоряжения. Часто случалось, что по какой-то странной закономерности все высшее военное начальство отсутствовало, предоставляя директорам корпусов и начальникам юнкерских училищ действовать на свое усмотрение. Как вести себя, когда в учебном корпусе беснуется толпа, знали, увы, немногие… Случалось, правда, что если кого из начальников и «заставали врасплох» отчаянные звонки из подведомственных учебных заведений, то последние старались отделаться туманными фразами и ни к чему не обязывающими советами. Непредвиденный ход развития событий, — убийство подчиненных и учеников, грабеж училищного имущества — словно бы парализовал волю всех начальников петроградских военных училищ.
На призывы отдельных офицеров-воспитателей и юнкеров старших классов к своим убеленным сединами генералам, выйти на улицы и защитить порядок в городе, последние лишь безучастно взирали на происходящее, никак не откликаясь.
Стремление усмирить бунт черни, по утверждениям современников, оказалось особо сильным у всего старшего курса Константиновского артиллерийского училища, однако приказом начальника им было запрещено покидать пределы здания. Организованного сопротивления юных артиллеристов не получилось. Одно за другим военные училища слали бумаги в местный ВРК, в которых объявляли о своей сдаче на милость победителей; некоторые юнкера разбегались, часто оставляя военную форму и стараясь на выходе из стен училища придать себе наиболее «гражданский вид».
2 ноября 1917 года Собор Русской православной церкви обратился ко всем, кто в эти дни вышел на улицы с призывом не допустить кровопролития. Обращения Собора были доставлены в Военно-революционный комитет большевиков, Московский комитет общественной безопасности и генерал-лейтенанту Павлу Логиновичу Миллеру (Муратову), начальнику Александровского военного училища, вместе со своими юнкерами принимавшему участие в обороне московских святынь. О чем же говорила церковь, обращаясь к противоборствующим сторонам? Собор, от лица которого прозвучал призыв, молитвенно просил остановить вооруженные столкновения: «Во имя Божие Всероссийский Священный Собор призывает сражающихся между собой дорогих наших братьев и детей ныне воздержаться от дальнейшей, ужасной кровопролитной брани.
Священный Собор от лица всей нашей дорогой православной России умоляет победителей не допускать никаких актов мести, жестокой расправы и во всех случаях щадить жизнь побежденных. Во имя спасения Кремля и дорогих всей России наших в нем святынь, разрушения и поругания которых русский народ никогда и никому не простит, Священный собор умоляет не подвергать Кремль артиллерийскому обстрелу»[6].
И все же повсеместной, безропотной капитуляции военных училищ большевикам было не дано увидеть. Большевистское восстание в Москве встретило противодействие в нескольких точках города. Центром сопротивления Военно-революционному комитету большевиков стал в ноябрьские дни 1917 года дом Александровского военного училища на Арбате. В его стенах были сформированы первые отряды добровольцев, состоявшие из офицеров и юнкеров, солдат-ударников, студентов, гимназистов и реалистов старших классов, пришедших туда, чтобы постоять за державу. Тогда же самый многочисленный их отряд получил название «Белая гвардия». Участие в боях против вооруженных отрядов ВРК приняли юнкера и офицеры Александровского и Алексеевского военных училищ, 2-й школы прапорщиков и кадеты трех корпусов старших классов, чьи здания располагались в Лефортово.
С начала противостояния сторон предполагалось, что руководить силами, верными Временному правительству, должен будет командующий Московским военным округом полковник К. И. Рябцев. Но полноценного командующего «Белой гвардией» из него не получилось, ибо с самого начала вооруженного конфликта Рябцев принял весьма двусмысленную гражданскую позицию. Своими противоречивыми распоряжениями и приказами, отдаваемыми подчиненным, полковник Рябцев сковал всяческую инициативу, проявив при том колебания личной воли. Окружающим становилось все более очевидным, что он старался прийти к некоему соглашению с Военно-революционным комитетом Москвы, нежели просто разоружить и арестовать бунтовщиков. Своим поведением Рябцев не просто убедил ВРК в нерешительности военных покончить со смутой, но еще изрядно повредил собранной под его началом Белой гвардии, сделав ее на время беспомощной мишенью для беспрестанно атаковавших отрядов красногвардейцев. Но главная его вина состояла в том, что из-за промедления белых отрядов, скованных дисциплиной и приказом воздерживаться от открытия огня, произошла утрата инициативы в борьбе с очагами беспорядков, организованных городскими большевиками.
В 1918 году Рябцев поспешил покинуть Москву и переехал в Харьков, где мирно проживал до 1919 года, до той самой поры, пока во время наступления Добровольческой армии город не был взят частями под командованием генерала В. З. Май-Маевского. Контрразведка добровольцев, занятая выявлением сторонников большевизма и предателей, произвела арест Рябцева, и дальше началось расследование его приснопамятного бездействия на посту командующего Московским военным округом поздней осенью 1917 года. Следователи военной прокуратуры Добровольческой армии вели дело к прямому обвинению Рябцева в должностном преступлении; ведь именно он отдал приказ о прекращении сопротивления силам ВРК в Москве, не используя в полной мере всех имевшихся в его распоряжении ресурсов и не считаясь с мнением подчиненных офицеров. Допрошенные в ходе следствия бывшие защитники Москвы из числа юнкеров и офицеров, служившие в то время в Добровольческой армии, свидетельствовать о чем-либо, оправдывающем действия полковника Рябцева, отказались.
