et capiti suo inponeret»); и в том, и в другом случае перед нами красноречивое отличие от аналогичной десигнации Оттона II на Рождество 967 г., которого отец, император Оттон I, нарочно заставил явиться в Рим, чтобы короноваться из рук папы Иоанна XIII. Отсутствие папы или какой-либо папской санкции при коронации 813 г. тем более многозначительно, что она готовилась загодя, почти два года, так как Карл Молодой, последний (помимо Людовика) из законнорожденных сыновей Карла Великого, умер еще в декабре 811 г. Точно так же поступил вскоре, в 817 г., и Людовик, самостоятельно короновав в качестве императора-престолонаследника своего сына Лотаря (Ann. regni Franc., а. 817, р. 147).
Другим моментом, который необходимо отметить в данной связи, является титулатура, подробно изученная Э. Каспаром (Caspar); ее свидетельство представляется особенно важным, поскольку оно до известной степени компенсирует отсутствие высказываний на интересующую нас тему от первого лица, т. е. самого Карла. Напомним, что аккламация в Риме в 800 г., как она донесена до нас автором «Франкских имперских анналов», включала титул «imperator Romanorum», и дело тут, полагаем, не в «наивности» анналиста (Lôwe, 1989), а в том, что речь идет о формуле римской аккламации, составленной, естественно, в соответствии с папской концепцией империи. Сам же Карл, как складывается впечатление по документам, выходившим из его канцелярии после коронации, тщательно избегал не только эпитета «римский», но поначалу даже титула «император» (впору вспомнить о цитированном сообщении Эйнхарда). Показательна титулатура грамоты, изданной Карлом после Рождества 800 г. — в марте следующего года, которую проанализировал М. Кесслер (Kôssler, 1931): «король франкский, римский и лангобардский» («rex Francorum et Romanomm atque Langobardorum»: MGH DD Kar. N 196); знаменательно, конечно, и то, что «франкский» компонент титулатуры предшествует «римскому», но назвать себя «королем римским» новоиспеченный император мог только в одном случае — если в его представлении империя была одноприродна королевской власти, являясь всего лишь некоторой сублимацией последней (оригинал грамоты не сохранился, но, думаем, этого недостаточно для сомнений в аутентичности представленной в ней титулатуры, которая подтверждается также свидетельством мурбахского формуляра: «Viro gloriosissimo illo gratia Dei régi Francorum et Langobardorum Romanorumque» [MGH Form., р. ЗЗ 1, N 5], где «римский» компонент расположен вообще по хронологическому принципу последним). Весной 801 г. был издан и капитулярий, также демонстрирующий удивительную шаткость титулатуры Карла начального периода его империи: «Управляющий Римской империей, сиятельнейший август» («Romanum regens imperium serenissimus augustus») в соединении с датировкой «первым годом нашего консулата» (!), причем на последнем месте, после датировок годами правления как короля франков и лангобардов («Anno… regni in Francia XXXIII, in Italia XXVIII, consulates autem nostri primo») (MGH Сарр. 1, p. 204). Формула «Romanum regens imperium», подчеркнуто дистанцирующая титулуемого от прямого «imperator Romanorum» (интересно, что к аналогичному обороту Карл прибег еще в «Libri Carolini», где характеризовал свой квазиимперский статус повелителя латинской Европы следующим образом: «Король франков, управляющий Галлиями, Германией и Италией» — «Rex Francorum Gallias, Germaniam Italiamque… regens»), закрепится надолго, продержавшись в ряде модификаций до 813 г. (в последний раз она встречается в грамоте Карла от 9 мая 813 г.: MGH DD Kar. N 218) (Classen, 1951).
Радикальная перемена наступает лишь весной 813 г., когда, в результате достигнутой, наконец, договоренности с Византией, в титуле Карла появляется определение imperator, но навсегда исчезает всякое упоминание о Риме: «Carolus divina largiente gratia imperator et augustus idemque rex Francorum et Langobardorum» (так, например, в послании византийскому императору Михаилу I: MGH Ерр., 4, N 37, р. 556). И напротив — именно с этого времени, как известно, в титуле константинопольских василевсов появляется эксплицитное указание на их «римскость»: βασιλεις Ρωμαων (Stein; Classen, 1965). Добившись от византийских императоров желаемого — признания своего равноправия им, выразившегося в обращении «брат», Карл принял и титул imperator как выражение этого равноправия. Настояв на исключительном праве на определение «римский», в Константинополе, пусть ценой компромисса, но сохранили уникальный римско-вселенский характер своей империи, тогда как Карл отказался от этого определения с тем большей легкостью, что оно и без того воспринималось им как обременительное — выражение неприемлемой для него папской концепции империи. Тем самым, полагая, что можно быть императором, не будучи «римским», что могут параллельно существовать две христианских империи, Карл обнаружил непонимание самой природы этой последней.
Такое непонимание проявилось им еще ранее, в 806 г., когда Карл обнародовал установление о престолонаследии (так называемое «Divisio regnorum»: MGH LL Сарр., 1, N 45), в котором, характерным образом, не проронил ни слова об империи, ограничившись традиционным для франков династическим разделом государственной территории на régna между своими тремя (тогда еще) сыновьями. Историки ломают голову в поисках ответа на эту загадку, то считая, что здесь отразилась неурегулированность отношений с Византией (Calmette, 1941; Schieffer, 1992) (но в это время Карл находился с Византией в состоянии войны и потому, скорее, должен был бы подчеркнуть свое императорство); то догадываясь, что вопрос о наследовании императорского титула должен был решиться позднее (Lôwe, 1989) (почему же? да и как он мог решиться без отмены уже зафиксированной в «Divisio» равноправности братьев-королей?); то подозревая даже, что в глазах Карла титул императора был его личным отличием, не подлежавшим наследованию (Riché) (автор как будто забыл об имперской коронации Людовика в 813 г.); то прибегая к очевидным софизмам: коль скоро, как показал В. Шлезингер, титул, использованный Карлом в протоколе того экземпляра «Divisio», который был представлен на подпись папе, выказывает аллюзию на «Constitutum Constantini» (Schlesinger, 1958), то стало быть, император не совсем забыл об империи (!) (Schneider, 1995). При этом почему-то избегают признать очевидное: Карл не понимал принципиальной неделимости империи. Он был главой Франкской империи, иными словами — очень большого, вобравшего в себя многие народы и другие королевства, и очень могущественного Франкского королевства (ср. неоднократно встречающееся в «Divisio» употребление термина imperium как эпитета к regnum: «imperium vel regnum nostrum» и т. п.; такое квантитативное понимание империи как просто большого «сверхкоролевства» было свойственно и потомкам Карла Великого — например, его младшему сыну Карлу Лысому, который, вернувшись в 876 г. из Рима, где он был коронован папой Иоанном VIII, «отложив титул короля, повелел именовать себя императором и августом всех королей по сю сторону моря» — «… ablato regis nomine se imperatorem et augustum omnium regum cis mare consistentium appellare praecepit»: Ann. Fuld., a. 876, p. 86). A потому эта империя должна была жить по франкским династическим законам. Говоря так, мы вовсе не хотим присоединиться к довольно многочисленному хору критиков Карла, отрицающих у него наличие какой бы то ни было общей политико-идеологической концепции (Calmette, 1941;
