15. 25–10 — Поднять перископ! — скомандовал он, а затем с усмешкой, словно про себя, промолвил: — Вот он, совсем близко, огромный, как дом, и очень опасный корабль. Но нам ли бояться японского волка?
15.25–13 — Опустить перископ!
Даже самого способного и опытного командира подводной лодки может оставить мужество, когда он, принимая решение, остается лицом к лицу со своим одиночеством. В этот момент командир — самый одинокий человек на земле, настолько одинокий, что он обрадовался бы даже компании пирата. Из всех известных способов атаки нельзя представить себе ничего труднее торпедной атаки на встречных курсах. Подводная лодка встречается с несущимся прямо на нее эскадренным миноносцем. Право же, эта картина похожа на встречу Давида с Голиафом. Сближающийся с вами корабль, даже при его сравнительно невысокой скорости, в перископ кажется гигантским. С каждым мгновением он надвигается все ближе и ближе. Правда, это относительная близость. Для попадания дистанция между кораблем противника и подводной лодкой «Кревалле» в тот момент была еще слишком значительной. По мере уменьшения дистанции, этих метров воздушной и водной среды, разделяющих противников, смерть все ближе и ближе подбиралась к одному из них. И Стэйни страстно хотел одного: подняв перископ, увидеть, что цель идет постоянным курсом в сторону от его «Кревалле».
15.25–51 — Поднять перископ!
Дистанция менее 1200 метров, но она еще велика для торпедного залпа. Эскадренный миноносец отвернул градусов на пять вправо. Спасибо и за это.
15.25–54 — Опустить перископ!
Стэйни окинул рубку быстрым взглядом. Возбужденные лица казались в полумраке совсем белыми. Ну, что ж, пора начинать!
— Первый аппарат, пли! — крикнул Стэйни. Вахтенный у панели торпедной стрельбы нажал кнопку залпа и пустил секундомер. Зеленый сигнальный огонек на панели сменился красным. Приказание командира было отрепетовано диктором, и личный состав носового торпедного отсека услышал его по радиотрансляции. Торпедисты были готовы дернуть рукоятки ручной стрельбы, если бы отказал электрический замыкатель, приводимый в действие из боевой рубки. Но электрическая цепь сработала. До слуха торпедистов дошел сильный хлопок от ворвавшегося в торпедный аппарат сжатого воздуха. Торпеда прошла наружный срез торпедного аппарата, и подводную лодку встряхнуло.
— Номер один выстрелил! — прокричал старший торпедист.
Вахтенный у панели торпедной стрельбы, не спуская глаз со стрелки секундомера, зажатого в левой руке, отсчитывал секунды. Пять… семь… девять…
— Десять секунд, — громко объявил он.
— Второй аппарат, пли! — раздалась команда.
И торпеда из второго аппарата начала стремительное движение к цели.
— Десять секунд! — в третий раз объявил вахтенный.
— Третий аппарат, пли!
Вновь зажглась лампочка на панели торпедной стрельбы. В аппарат ворвался сжатый воздух, и третья торпеда устремилась к своей цели.
Теперь Стэйни все внимание сосредоточил на докладах акустика, который следил за шумом винтов торпед, с большой скоростью несших к цели их смертоносную головную часть. Гидроакустик, весь обратившись в слух, с улыбкой посмотрел на Стейнмеца и доложил:
— Все в порядке, командир, они идут четко, прямо и точно.
Эти три слова всегда приятно слышать и командиру и торпедистам. Они означают, что торпеды ведут себя, как полагается. Стэйни кивнул и стал размышлять над тем, как ему уклониться от эскадренных миноносцев. Чтобы успеть сделать это, дорога каждая секунда. Ибо если даже выпущенные подводной лодкой торпеды разорвут на куски один эскадренный миноносец, то останется еще второй.
— Лево руля! — скомандовал Стэйни. — Курс 270°. Срочное погружение! Глубина 90 метров. Приготовиться к атаке подводной лодки глубинными бомбами и к переходу на бесшумное движение. Нужно убираться, пока все еще спокойно. Это продлится недолго.
Плавно и быстро, словно акула, «Кревалле» повернула свой нос на запад и в то же время так наклонила его, что в камбузе посыпалась с полок посуда. Подводная лодка погрузилась на заданную командиром глубину ничуть не медленнее, чем скоростной лифт с тридцатого до первого этажа. Для сохранения равновесия при таком погружении все наклонились назад и придерживали предметы, которые могли упасть.
Действовали люди почти автоматически — все их мысли были прикованы к трем торпедам, которые только что вышли из носовых аппаратов. Попадут ли они? Станет ли одним преследователем меньше в жестокой контратаке, которая вот-вот должна начаться?
Гидроакустик склонился над своей аппаратурой. Шумы от винтов торпед становились все слабее, а грохот винтов эскадренного миноносца напоминал теперь удары грома.
С момента выстрела прошло 60 секунд. Стало ясно, что атака потерпела неудачу. Когда с секунды на секунду ждешь оглушительного взрыва почти 300 килограммов взрывчатого вещества, находящегося в зарядном отделении торпеды, отсутствие всяких звуков — плохая новость. Чем больше становился промежуток времени между залпом и напряженно ожидаемым моментом взрыва, тем отчетливее люди понимали, что атака оказалась бесплодной.
Японцы, вероятно, заметили неглубоко идущие торпеды. Впрочем, если они даже не заметили их, то наверняка насторожились после взрыва торпед в конце заданной им дистанции.
«Кревалле» погрузилась еще глубже. В то же время было приостановлено использование всех устройств, которые могли бы демаскировать лодку своими шумами. Подводники делали все, чтобы высокочувствительные гидроакустические приемники противника не обнаружили шума винтов и механизмов на «Кревалле», иначе ей грозит гибель.
Гидроакустик настороженно следил за шумами винтов кораблей противника и своих торпед. В 15.32, через семь минут после выстрела, он отметил взрыв первой торпеды. Но вместо характерного звука взрыва при ударе о стальной борт корабля раздался лишь слабый взрыв торпеды, прошедшей свою дальность хода. Кроме шума, никакого эффекта. Промах! Через 30 секунд рванула вторая торпеда. Тоже промах! А взрыва третьей торпеды и вовсе не было слышно.
И словно для того, чтобы компенсировать взрыв этой торпеды, в 15.37 разорвались первые четыре глубинные бомбы из того ливня, который обрушился на подводную лодку. Обычно при атаке подводной лодки глубинными бомбами атакующему кораблю не приходится долго ждать результата, но эти эскортные корабли, очевидно, принадлежали к базовым силам морской охраны или же слишком долго пробыли в водах, где им не приходилось действовать против подводных лодок. Во всяком случае, их боевая подготовка была явно не блестящей.
Кроме того, в воде в это время, к счастью для «Кревалле», имелся так называемый слой скачка, в котором баротермограф отметил восьмиградусную разность в распределении температуры. Срочно погружаясь, подводная лодка уже прошла его. Как мы установили, эти слои всегда вводят в заблуждение преследователей, искажая направление гидроакустических импульсов и давая ложные показания о месте подводной лодки.
Стэйни и его экипаж напряженно следили за шумами винтов вражеских кораблей и ожидали новой лавины глубинных бомб. По всей подводной лодке ясно прослушивалась работа японских гидроакустических станций. Было сделано все, чтобы спасти «Кревалле».
Пытаясь чем-то отвлечься от мысли о мрачных серых тенях, мечущихся над подводной лодкой и стремящихся уничтожить ее, Стэйни вступил в разговор с Лэкином. Англичанин охотно поддержал беседу. Он спросил Стейнмеца, чем он объясняет неудачу атаки.
— Я знаю не больше вашего, — ответил Стэйни и спросил в свою очередь: А как вы думаете?
— Возможно, японцы увидели одну из наших торпед и изменили курс, предположил Лэкин.
— Что ж, может быть и так, — заметил лейтенант Морин, — или же на эсминцах услышали шум винтов торпед.
— Нет, — возразил командир, — едва ли они смогли бы уклониться от наших торпед. Ведь для этого у противника было не больше минуты. Скорость эскадренного миноносца равнялась 11 узлам, скорость торпеды — 46, следовательно, суммарная скорость их сближения составляла 57 узлов. Вероятнее всего, мы сами неточно определили его скорость, или же он резко изменил курс перед самым залпом.
Пососав свою незажженную трубку, Стэйни продолжал:
— Наверное, лучше было бы выстрелить в другой момент. При этой проклятой стрельбе на встречных курсах всегда ожидай неприятностей. Кажется, будто высоченный острый нос эсминца, как нож гильотины, опускается вниз, чтобы снести тебе голову. В подобных случаях Маш Мортон действовал куда более правильно.
— А что же он делал? — спросил Лэкин.
— Он заставлял своего помощника Дика О'Кейна стоять у перископа. Это давало Мортону время трезво оценивать обстановку и принимать решения только на основе штурманских расчетов и данных прибора торпедной стрельбы. И острый, как бритва, нос вражеского корабля не действовал ему на нервы. Наши торпеды, — продолжал Стейнмец, — были выпущены с дистанции примерно 1100 метров. Но это много, слишком много. В сущности, для данного способа стрельбы рекомендуется дистанция не более 600 метров.
