Правда, осуждён Батюта был не по «политической» 58-й статье, а по уголовной — за мародёрство во время пребывания советских войск на территории Германии.
И ещё одна неточность допущена Шаламовым. Варлам Тихонович, рассказывая о составе арестантов, ушедших из зоны, писал следующее:
Это отделение было сформировано сразу же после войны только из новичков — из военных преступников, из власовцев, из военнопленных, служивших в немецких частях, из полицаев и жителей оккупированных немцами сёл, заподозренных в дружбе с немцами.
Здесь были люди, за плечами которых был опыт войны, опыт ежедневных встреч со смертью, опыт риска, опыт звериного уменья в борьбе за свою жизнь, опыт убийства.
Здесь были люди, которые уже бежали и из немецкого, и из русского плена, и из английского плена. Люди, которые привыкли ставить на карту свою жизнь, люди с воспитанной примером и инструкцией смелостью. Обученные убивать разведчики и солдаты, они продолжали войну в новых условиях, войну за себя — против государства.
Другими словами, автор утверждал, что бежали только «вояки», не имевшие отношения к профессиональному уголовному миру.
В этом сказалась глубокая неприязнь Шаламова к «блатарям». Писатель ненавидел и лагерное начальство, и «воровское» сообщество — причём неизвестно, кого больше. Поэтому ему не хотелось и мысли допустить, что в «героическом» событии участвовали «уркаганы».
А между тем в жизни всё оказалось именно так. Костяк группы составляли вовсе не фронтовики, а уголовники. Бежали заключённые не с территории лагеря (с бесшабашными расправами над охраной, карнавальными переодеваниями и т. д.), что было бы чрезвычайно затруднительно, а с таёжной делянки, с общих работ на лесоповале. Они тихо разоружили сначала самоохранников из числа «бытовиков», а затем — под стволом винтовки — часового по фамилии Лебедев и позже — рядового Чеченко, пришедшего сменить Лебедева на посту. При этом зэки не только убили самоохрану и часовых, но и надругались над их телами, вырезав на спинах солдат красные звёзды.
В дальнейшем, как и в рассказе Шаламова, беглецы вышли на трассу и тормознули проезжавший мимо грузовик. И здесь происшедшее далее не красит Батюту и его подельников: в грузовике находился водитель-заключённый и больной арестант. Больного выкинули из машины (не брать же его в побег!), а водителя взяли с собой.
Вскоре горючее кончилось, и беглецам, бросив машину, пришлось идти пешком. Углубившись в тайгу, «побегушники» наткнулись на зимовье геологов и разграбили его (обошлось, впрочем, без жертв (геологи отсутствовали): взяли кое-что из одежды, сапоги и жратву). Позже один из арестантов случайно заблудился, отстал от группы и наткнулся на солдат, шедших по пятам беглецов. Он и остался в живых…
Военное руководство, понимая, с кем ему придётся иметь дело, постаралось обойтись без жертв среди личного состава. Как это было сформулировано в приказе — «Пресечь побег с наименьшими потерями среди личного состава». Эта нейтральная и гладкая формулировка подразумевала совершенно определённый образ действий: «Не рисковать, не стараться брать живыми, а расстрелять к чёртовой матери!» Впрочем, бойцов не надо было специально уговаривать: они видели, что сделали беглецы с солдатами. Пощады «побегушникам» ждать не приходилось…
Дальше предоставим слово самому Анатолию С.:
— Беглецов мы настигли к ночи второго дня. Они расположились на ночёвку в низине, в большом овраге. Заключённые, судя по всему, были совершенно убеждены, что далеко оторвались от преследования, поэтому даже серьёзного охранения не выставили. А зря. Наши ребята были просто озверевшие. Вот эти самые звёзды вырезанные так всех взбесили, что никто даже не заметил, сколько мы одним махом километров покрыли! Если бы просто убили, это не так бы возмутило: страшно, но ведь служба такая. А вот издевались они совсем зря…
Ну, окружили мы их по всему периметру оврага. Лежим всю ночь, ждём. Ночью же кто полезет? Не видно ничего. А колымская весна, хоть и поздняя, но холодная, пробирает…
Только светать начало, видим — раненько первым встаёт баландёр, ставит котелок на огонь, чтобы воду вскипятить. Потом понемногу просыпаются арестанты. Потягиваются, кости разминают, балагурят, отогреваются… Что говорят, неслышно, слышно только, как смеются, подначивают друг друга. Ну, до завтрака дело не дошло. Команда: «Огонь!», там мы их всех и положили. Не останавливались, пока не расстреляли весь боекомплект. Живых не осталось. Били из автоматов, как в тире…
Заметим, что некоторые погибшие ушли в побег не по своей воле…
У Анатолия С. - несколько грамот за пресечение побегов на Колыме, из них только этот был массовым. Наверняка были и другие групповые побеги, но уж подобных тому, о котором написал Шаламов, мой собеседник не припомнил. И это несмотря на то, что любой более или менее значимый случай доводился до сведения личного состава с целью укрепления бдительности.
«Вставай, страна Зэкландия!»
Побег Батюты оказался детской шалостью по сравнению с более поздними событиями, потрясшими ГУЛАГ.
Волна восстаний заключённых захлестнула лагеря в 1948–1953 годах. Наиболее известные вспыхнули на Печоре (1948), в Салехарде (1950), Экибастузе (1952), Воркуте (1953), Норильске (1953), Джезказгане и Кенгире (1953). Эти восстания объединяло многое. Прежде всего, причины: жестокость режима спецлагов, растущий беспредел администрации и охраны, что было особенно нетерпимо на фоне медленной, но неуклонной перемены сознания зэков — в сторону большей свободы и самоуважения. (Сказывалось влияние «автоматчиков» и бойцов национально-патриотических движений). В 1953 году, по официальной статистке, число осуждённых за контрреволюционные преступления достигло 474.950 человек, в 1954 — 467.946 человек. Это была серьёзная сила…
Восстания развивались примерно по одному сценарию: уничтожение «стукачей», забастовка, бегство администрации из зоны, переговоры, военное подавление арестантских выступлений. Одинаковы и требования «сидельцев», обращённые не столько к местному начальству, сколько к центральной власти: отмена номеров на одежде, ограничений на переписку, сокращение рабочего дня, введение оплаты труда и системы зачётов рабочих дней, прекращение практики запирать заключённых в бараки на ночь (к 1953 году кое-где добавилось требование распространения амнистии 1953 года на «политических»). Как отмечают исследователи этого периода советской лагерной истории, «в центре восстаний обычно — бывшие участники национальных движений (из Западной Украины и Прибалтики), а также бывшие солдаты и офицеры советской армии (многие — из военнопленных, перемещённых из немецких концлагерей в отечественные особлаги), т. е. заключённые основных послевоенных потоков, знакомые и с оружием, и с опытом коллективных действий» («Звенья», исторический альманах).
Широкому кругу читателей наиболее известно так называемое кенгирское восстание — благодаря роману «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына (глава «Сорок дней Кенгира»). Однако описание событий и оценка действий некоторых категорий восставших у автора «Архипелага» порою серьёзно расходятся с рассказами отдельных непосредственных участников этого «сабантуя» (как называли подобные выступления сами арестанты).
Восстание вспыхнуло в лагере, расположенном в посёлке Кенгир (недалеко от города Джезказгана — административного центра Джезказганской области). Правда, в определении точной даты этого восстания существуют разногласия. Николай Кекушев, непосредственный участник событий, в книге воспоминаний «Звериада» относит его к маю 1953 года и увязывает с последствиями «бериёвской» амнистии 27 марта того же года. Солженицын переносит на год позже — 16 мая 1954 года. Нам кажется более убедительной датировка Кекушева, но, думается, это не столь принципиально.
В начале 1953 года во многих лагерях усиливаются проявления жестокости по отношению к заключённым. Зэков обстреливают с вышек, стреляют по движущимся колоннам, провоцируя их на массовые выступления.
Подобные действия не случайны. Разумеется, отдельные случаи бывали и раньше. Объяснялись они желанием рядовых бойцов, охранявших лагеря, получить внеочередной отпуск с выездом домой (обычно — десять суток). Такое поощрение предусматривалось за проявление особой бдительности, пресечение побегов. А поскольку руководство ВОХР постоянно идеологически обрабатывало солдат, внушая им, что они охраняют не людей, а банду уголовников, врагов народа и прочих дегенератов и выродков, то молодые ребята не видели ничего зазорного в том, чтобы спровоцировать арестанта на нарушение «запретки» и там же подстрелить его (не обязательно насмерть, достаточно было ранить).
