II. ГЕОРГ II И КОРОЛЕВА КАРОЛИНА
Его сын и враг восприняли это известие как неоправданно затянувшееся проявление справедливости со стороны Провидения. Когда архиепископ Кентерберийский вручил Георгу Августу завещание покойного короля, тот сунул его в карман и не позволил обнародовать. Одни говорили, что оно было скрыто, потому что в нем предлагалось разделить Ганновер и Англию; другие утверждали, что оно оставляло внуку Фредерику Людовику, любовнице или жене герцогине Кендальской и его дочери королеве Пруссии значительные суммы, которые истощили бы королевский кошелек.15 История не знает.
Как и его отец, Георг II был хорошим солдатом. В двадцать пять лет он доблестно сражался под командованием Евгения и Мальборо при Ауденарде (1708); в шестьдесят лет ему предстояло привести свои собственные войска к победе при Деттингене (1743). Нередко он переносил нравы лагеря ко двору, разглагольствуя беззлобно; на своих министров он обрушивал такие выражения, как «мерзавцы», «вонючие болваны» и «шуты».16 Но он усердно занимался королевской торговлей, говорил по-английски правильно, хотя и с густым вестфальским акцентом,17 нетерпеливо, но тщательно соблюдал ограничения, наложенные парламентом на его полномочия и доходы, и в течение тринадцати лет твердо поддерживал Роберта Уолпола в сохранении платежеспособности и спокойствия Джона Булла. Как и его отец, он часто уезжал в Ганновер, к удовольствию всех заинтересованных сторон. Как и отец, он ссорился с принцем Уэльским, поскольку «в семье было принято, — по словам Горация Уолпола, — ненавидеть старшего сына».18 Как и его отец, он заводил любовниц, хотя бы для того, чтобы быть в моде; в отличие от своего отца, он очень любил свою жену.
Каролина, дочь маркграфа Иоанна Фредерика Бранденбург-Ансбахского, воспитывалась при шарлоттенбургском дворе сестры Георга I, Софии Шарлотты, первой королевы Пруссии. Там она познакомилась с Лейбницем, наслаждалась дебатами философов, иезуитов и протестантских богословов и развила в себе скандальную степень религиозного либерализма и терпимости. Карл VI, император «Священной Римской империи», предложил ей свою руку и вероисповедание; она отказалась от обоих и вышла замуж (1705) за Георга Августа, «маленького краснолицего».19 За него, при всем его нраве и ее нраве, при всех его казусах и любовницах, она осталась верной и преданной до конца. Георг обращался с ней сурово и писал ей длинные письма о своих связях; но он достаточно уважал ее ум и характер, чтобы позволить ей править Англией (с помощью Уолпола) во время его долгих отлучек, а после его возвращения — направлять его политику.
После пухлой и свежей юности у нее не было никаких прелестей тела, кроме прекрасных рук, и мало граций в манерах и речи, чтобы удержать мужа; однако он восхищался архитектурой ее бюста и приказал ей убедительно его выставить.2 °C каждой беременностью она становилась все тучнее, ее лицо было покрыто шрамами от оспы, голос был громким и гортанным, она любила интриги и власть. Но постепенно англичанам стал нравиться ее сердечный юмор; они поняли, какую жертву она приносит здоровьем и счастьем, чтобы быть хорошей женой и королевой; и интеллигенция Англии с удивлением увидела, что эта грубоватая Бранденбургер обладала благодарным умом и слухом для литературы, науки, философии и музыки эпохи.
Ее двор превратился почти в салон. Здесь она принимала Ньютона, Кларка, Беркли, Батлера, Поупа, Честерфилда, Гея и леди Мэри Монтагу. Она поддержала инициативу леди Мэри по вакцинации. Она спасла дочь Мильтона от нищеты; она поддерживала Генделя во время всех перемен настроений публики и короля. Из своего личного кошелька она выделяла средства для поощрения молодых и нуждающихся талантов;21 Она спасла еретика Уистона, назначив ему пенсию; она добилась религиозной свободы для шотландских якобитов. Она организовала назначение англиканских епископов на основании их образованности, а не ортодоксальности. Сама она была деисткой с нерешительной верой в бессмертие;22 Но она считала, что официальная церковь должна финансироваться правительством как помощник народной морали и спокойствия.23 «Эта принцесса, — сказал Вольтер, — несомненно, рождена для поощрения искусств и для блага человеческой расы…. Она — милый философ, восседающий на троне».24
У нее было достаточно философии, чтобы даже в свой последний час увидеть юмор в жизненных трагедиях. Смертельно страдая от разрыва, который она долго скрывала от всех, кроме короля, она посоветовала ему, тогда пятидесятилетнему, жениться снова после ее смерти. Его ответ, искренний в своем горе, показал время: «Нет, я буду иметь любовниц». «Ах, mon Dieu, — воскликнула она, — cela n'empêche pas [это не помешает]!»25 Он оплакивал ее потерю с нежданным чувством: «Я еще не видел женщины, достойной застегнуть туфлю».26 Двадцать три года спустя, во исполнение его воли, ее гроб в Вестминстерском аббатстве был открыт, чтобы его останки могли лежать рядом с ней.
III. РОБЕРТ УОЛПОЛ
Именно благодаря ее храброму первенству в борьбе со стаей жаждущих власти и поджигателей войны врагов Уолполу удалось подарить Англии двадцать лет процветания и мира. Он не был святым; возможно, он был самым коррумпированным министром, который когда-либо был в Англии, но он также был одним из лучших. В тот развращенный век только благодаря коррупции могла править мудрость.
Будучи младшим сыном в старинной норфолкской семье, Роберт был предназначен для церковной службы, и в Итоне, где он был ровесником своего будущего врага Болингброка, именно это стало предметом его обучения. Но смерть старших братьев сделала его наследником семейного состояния; а поскольку семья контролировала три избирательных округа, ему не составило труда успешно перейти от теологии к политике. В возрасте двадцати пяти лет он вошел в Палату общин как виг (1701). Благодаря своим связям, деньгам, быстрому уму и мастерскому владению административными финансами он был назначен военным секретарем (1708). В 1712 году победившие тори сместили его и отправили в Тауэр по обвинению в коррупции; но поскольку запах стерлингов стал настолько постоянным и повсеместным, что привел к обонятельной невосприимчивости, его вскоре освободили, вскоре переизбрали, вскоре он занял пост первого лорда казначейства (1715). Политические осложнения заставили его уйти в отставку в 1717 году. В 1720 году крах Компании Южных морей и оправданность его предупреждений убедили даже его врагов в том, что именно он лучше всего подходит
