Нет ничего более драматического в военной истории, чем этот страшный удар мороза по движущейся армии. Германская армия была одета в свои обычные шинели и сапоги и не имела к этому ничего, кроме шарфа на шею и перчаток. В тылу армии все паровозы замерзли. На фронте орудия и ручное оружие отказывались служить. По словам генерала Шалля, танковые моторы приходилось целыми часами разогревать, чтобы пустить их в ход.
Русские солдаты были одеты в полушубки и валенки и имели все необходимые средства против замерзания оружия. И тем не менее они тоже страдали… Контратака, предпринятая ими 7 декабря, не имела успеха, несмотря на то, что германская армия была заморожена. Гитлер, находившийся в Восточной Пруссии, в сотнях километров от поля битвы, приказал возобновить движение на Москву.
«12 или 14 декабря, — рассказывает Гудериан, — я отправился к Браухичу. Я был в подавленном состоянии. Умолял его поставить фюрера в известность о подлинном состоянии армии. Браухич обещал, но у меня создалось впечатление, что он впал в немилость и что ему было просто невозможно передать мои сообщения Гитлеру.
16 декабря я просил генерала Шмундта, первого адъютанта фюрера, навестить меня в моей главной квартире в Орле. Шмундт был поклонником Гитлера, но честным и добросовестным человеком. Я сказал ему всю правду и мне удалось его убедить. Он взял телефонную трубку и несколько раз пытался соединиться с Гитлером. Но расстояние было слишком велико и линии были в плохом состоянии. Разговор не мог состояться.
Тогда я решил сам отправиться к Гитлеру. Я был одним из немногих генералов, которые могли себе позволить такую смелость. Гитлер несколько раз давал мне аудиенции и он меня всегда выслушивал, даже когда и не следовал моим советам.
Я отправился самолетом в Восточную Пруссию в страшный холод и прибыл туда 20 декабря. У меня было с фюрером три разговора, которые длились в общем пять часов. Я описал ему состояние армии перед Москвой и пытался убедить его, что армии не в состоянии сделать то усилие, которое от них требовалось. Я ему сказал, что мы стоим перед разгромом, не от неприятеля, но от холода. Я убеждал его отменить наступление, очистить занятую территорию, ибо мы не могли ее удержать, и отвести войска на зимние квартиры, обратив танки в блокгаузы. Я уверял его, что это единственный способ спасти армию и обещал ему, что мы возьмем Москву весной.
Гитлер отказался верить картине, которую я ему нарисовал. Он упрекал меня в том, что я веду себя, как все остальные генералы: слишком забочусь о своих людях и своих танках. Он был впрочем сильно раздражен против высшего командования и не скупился на злобные выражения по адресу Браухича. Но, сказал он, он хочет Москву и он будет ее иметь.
Он продиктовал мне новые приказы о наступлении, которые я привез с собою.
Морозы так дезорганизовали армию, что приказы фюрера не могли быть исполнены. Русские производили контратаки, поскольку могли; хотя они сами сильно страдали от холода, однако, им удалось поставить в опасное положение наши передовые части, которые были отброшены и окружены. Наши связи были прерваны и аппараты передачи выведены из действия, вследствие снега и холода. Потери наши были огромны, так как самое легкое ранение означало смерть. Битва повсюду остановилась сама собою, без приказания несмотря на усилия начальников.
Браухич был смещен с командования накануне Рождества. Его преемник, маршал фон Крюгер, сообщил ОКВ 25-го декабря, что я отказался выполнить приказы фюрера и я был тотчас же отставлен от командования моей армией. Пять дней спустя Шмундт прибыл в Орел и привел доказательства, что я сделал все возможное, чтобы выполнить мой долг. Он сделал доклад Гитлеру, но это было слишком поздно: я уже вернулся домой.
Приказ об отступлении, который я тщетно просил у фюрера 20 декабря, был дан в начале января. Армия отступила на сотню километров, но потери, которые она понесла, никогда не могли быть восстановлены».
Таков рассказ Гудериана. Кайтель заявляет со своей стороны, что остановка германской армии была вызвана внезапным наступлением резких холодов, и Иодль также говорит об атмосферической катастрофе, которая разбила все твердые решения.
С тех пор как существуют военные, они охотнее признают победу стихий, чем противника. Германские генералы придают очень много значения тому факту, что русские войска ободрились, а также прибытию на фронт 7 декабря сибирских войск. И тем не менее правда, что главным победителем под Москвой был мороз. Термометр спускался до минус 50°. Для германской армии, так плохо одетой, мороз был самым убийственным противником и самым непреодолимым препятствием.
Эта битва за Москву была кульминационным пунктом всей войны, Сталинграду ошибочно приписывается эта роль. Ибо Сталинград, несмотря на все свое значение, был лишь следствием. Причиной всего была Москва.
В декабре 1941 г., при этом драматическом вмешательстве морозов, Адольф Гитлер потерял не только победу, но и орудие своих побед. Это не было сразу понято, недостаточно оценено еще и сейчас. Но история этой войны, конечно, в свое время осветит этот факт, который объясняет все последующее.
Германские силы, наступавшие на Москву, — армии Гудериана, Рейнгардта и Гепнера — представляли собой тот страшный боевой таран, который в 18 дней раздавил Польшу и в один месяц Францию. Это была чудесная элита, не только в смысле машин, но, главным образом, людей. В истории войны ее можно сравнить с такими тактическими нововведениями, какими были в момент их появления македонская фаланга и римский легион. В течении двух лет она была исключительным орудием побед Гитлера. Пехотные дивизии, которые составляли главную массу германской армии, ограничивались в битвах занятием территории, выравниванием фронта и приемом военнопленных.
Это революционное орудие победы, соединение мощи со скоростью было Гитлером потеряно в декабре 1941 г. из-за его неистового желания взять Москву, несмотря на морозы. И в течении всей войны Германия не в состоянии была восстановить потерянное. Она вновь сформировала танковые дивизии. Но это были уже не танки Гудериана.
По мере продолжения и развития войны в России, германскому командованию пришлось на необозримых фронтах двинуть постепенно в первую линию ту массу дивизий, которые до тех пор только следовали за танковым тараном. Многие из этих дивизий не отличались прекрасным качеством. Они были импровизированы, — слабые кадры, недостаточное вооружение, моторизация незначительная. Многие германские полки дошли до Кавказа, таща свои боевые машины на лошадях; людям пришлось сделать громадный путь пешком (а уцелевшим, и обратный путь).
Ослабление военного механизма повлекло за собой падение тактики. Развитие войны в России характеризуется, быть может, скорее постепенным упадком германской армии, чем непрерывным ростом русской армии. «Мы все больше теряли, — говорят германские генералы, — чувство маневра. Война становилась примитивной. Никто не занимался больше нащупыванием центра тяжести или фокуса операции. Мы не получали больше тактических задач, от нас не требовалось застигнуть неприятеля врасплох, повернуть, отрезать и уничтожить его. Нам приказывали только одно: «Вы будете держать фронт от такого-то до такого-то пункта», или: «вы продвинетесь до такой-то линии». И добавляли: «Вы за это отвечаете вашим местом».
История наполеоновских войн представляет такую же картину, как и история гитлеровских кампаний. Против неприятеля, армии которого прогрессировали, император выигрывал битвы все с большим трудом, так как его армии постепенно теряли в качестве. Аустерлиц — это шедевр военного искусства; Ваграм — лишь грубый мордобой; Бородино — слепая бойня. Поражения начались, когда исчезла ощутительная разница между, батальоном австрийским и батальоном французским. Тогда стала решающей численность.
Начало падения наполеоновской армии известно: это — расчленение Великой Армии, вызванное войной в Испании. Начало упадка армии Гитлера также определенно известно: это битва за Москву.
Неудача проистекала из двух ошибок Гитлера: слишком позднего начала войны и — новая разительная аналогия с походом Наполеона — долгой задержкой у Смоленска. Но наибольшей ошибкой, грубой и непоправимой, было наступление на Москву, начатое необдуманно и продолжавшееся безрассудно, даже безумно.
Когда, год спустя, Гитлеру понадобились его танковые кадры, их уже не было. Его самонадеянность и презрение к человеческому страданию убило их.
XVI. Что Гитлер хотел сделать из России
Ни одна победа не была так хорошо продумана, как та, которую Гитлеру не удалось одержать: его победа над Россией.
План эксплуатации завоеванной территории был выработан одновременно с планом самого завоевания. Архивы Нюрнберга располагают целой кипой документов, из которых некоторые относятся к началу 1941 г., и раскрывают проекты Гитлера, касающиеся громадной территории между Вислой и Уралом.
