-- Лучше Гагарина? А? Это же надо!
x x x
Если человек много и упорно работает в будни, он, как никто другой, умеет замечать свободные дни. В городке космонавтов все воскресенья начинались с тихого утра. Голубые автобусы не подкатывали к проходной. Не скрипела входная калитка. Все лаборатории, рабочие комнаты и учебные классы были тщательно опечатаны. Лишь неугомонный полковник Иванников и заместитель по политчасти полковник Нелидов, у которых и в воскресные дни находились неотложные дела и заботы, появлялись в опустевших штабных коридорах.
Нелидов был в городке таким же старожилом, как и начальник штаба. Он выглядел гораздо моложе своих сорока четырех. Густая шапка каштановых волос, аккуратно зачесанных назад, нигде еще не дала приюта седине. Спокойные черты лица и такая же спокойная речь как-то сразу располагали к нему людей. И еще были две запоминающиеся приметы у замполита, которыми он втайне гордился: знак военного летчика первого класса и косой шрам от зенитного осколка над правой крутой бровью.
Эти два человека даже по выходным не оставляли в покое космонавтов. По их планам устраивались лыжные массовки и соревнования в тире, шахматные турниры и концерты художественной самодеятельности. При этом Нелидов считал, что он всего-навсего "охватывает личный состав партполитработой", а начальник штаба торжествовал в душе от того, что не отступает от своей доктрины: всегда, во всякие дни давать физическую нагрузку космонавтам. Но получалось так, что, хотя лыжные кроссы, баскетбольные игры или гимнастические соревнования устраивались для космонавтов, участвовали в них десятки людей. Разве не интересно было идти по лыжне за сибиряком Андреем Субботиным или обогнать ловкого, выносливого Володю Кострова? Ведь если говорить откровенно, пройдет не так уж и много времени, и каждый из них побывает в космосе, его имя станет известным. А ты будешь вспоминать, как ходил с ним по одной лыжне и, если не обогнал, то чуть было не пришел следом...
Работала в городке, например, двадцатилетняя лаборантка Наточка. Она пришла сюда в числе первых из маленького подмосковного села, ничего не умела и толком не знала. Но, убедившись, что люди, собравшиеся в этом большом лесу, будут готовить космонавтов, девушка преобразилась. В короткое время она так овладела своей профессией, что самые опытные и квалифицированные лаборантки не в силах были с ней соревноваться. Наточка и повзрослела. Когда же в городке появились две девушки космонавтки, дух соревнования ожил в ней со страшной силой. Где только можно, пыталась Наточка соперничать с ними. Если шло в физзале сражение в баскетбол или волейбол, она становилась в команду, игравшую против той, где были космонавтки. Высокая и легкая в прыжке, она по-детски радовалась, если выигрывала мячи у Марины или удачно блокировала Женю. Равнодушная к волейболу, Светлова лишь руками разводила:
-- Вот бы кому в космонавты.
И не догадывалась Женя, как глубоко сидит в голове у Наточки мечта стать космонавткой. Иногда стремление не отстать от Марины и Жени приводило Наточку и к смешному. Полковник Нелидов, первым догадавшийся о ее волнениях, с доброй усмешкой наблюдал за выходками девушки. На одном из воскресных лыжных кроссов, когда все космонавты вышли на старт, Наточка поставила перед собой задачу занять в женской группе первое место. Она успешно обошла Женю, но никак не могла справиться с северянкой Мариной. По пятам пришла за той к финишу и, едва-едва перешагнула заветную линию, потеряла сознание. Пришлось подоспевшей Жене "воскрешать" ее при помощи пузырька с нашатырным спиртом. И опять никто не догадался о подлинной причине, заставившей Наточку драться за первое место. Вечером в гарнизонном клубе под нестройный туш самодеятельного духового оркестра полковник Нелидов протянул ей приз -- коробку духов "Красная Москва" и, пользуясь тем, что медные трубы все еще продолжали неистово гудеть, шепнул в ухо:
-- А себя надо пожалеть, дочка. Даже если в космос хочется.
Наточка ничего не ответила, только покраснела до корней волос.
Воскресные дни в городке космонавтов были особенными. С людей слетала обычная озабоченность, они становились щедрее на улыбки и шутки.
Горелов в это воскресенье проснулся рано: никаких кроссов и других соревнований не предвиделось. Не было и обязательной ежедневной зарядки, с которой начиналось рабочее время космонавтов. В почтовом ящике Алеша нашел письмо от матери и медленно начал его читать. Знакомые округлые буквы:
"За помощь тебе спасибо, Алешенька. Те пятьдесят рублей, что прислал мне этим месяцем, я израсходовала на ремонт. Домик надо держать в приличном виде. Отцово наследство хоть и не сокровище какое брильянтовое, но всегда пригодится. Будет час, когда ты и жить, может, в родное гнездо вернешься, и жену с детишками заведешь. И еще имею я, старая, к тебе один вопрос. Что-то ты стал присылать очень много денег, соколик. Мне они, разумеется, не лишние, но смотри не обижай себя.
Ты мне пишешь, что перевелся теперь в специальную часть. Понимаю, что, в какую именно, сказать не имеешь права. Но хотя бы намекни, сынок, лучше это или хуже твоего истребительного полка? Недавно к нам заезжал твой дружок давнишний по школе -- Володя Добрынин. Он уже инженер и начальник какой-то партии, располнел, стал таким важным. Я ему сказала, что ты в специальной части, а он мне ответил, что, значит, ты попал на какое-то интересное и важное дело. И еще я спросила его, больше или меньше теперь у тебя будет опасностей, и он, конечно, сначала утешал, а потом сознался, что новое дело тоже может быть рисковым. Вот ты и развей мою тоску, сыночек. Напиши, все ли ты так же много летаешь на тех окаянных самолетах или тебя к какому спокойному делу наконец прибило. Ты обещаешь по весне пригласить меня в гости. Обязательно приеду своими глазами посмотреть, где ты. А после этих строк обнимаю тебя, своего бесценного, и целую бессчетно".
-- Ну и чудачка же мама! -- засмеялся Алеша. -- Все ей опасности мерещатся. А Володька тоже хорошо гусь. Нет, чтобы успокоить старуху, так пустился в свои штатские домыслы.
Он сочинил матери ответ, потом сел в кресло просмотреть газеты. Часов около двенадцати тишину в комнате нарушил телефонный звонок. Веселый голос Игоря Дремова раскатился в трубке:
-- Привет, старик. Моя Надежда уехала с дочкой в Москву, будет завтра. Я один. Поэтому ровно в три у меня начинается "большой сбор". Будь без опоздания.
-- Подожди, что за "большой сбор"?
-- Ах, ты еще не в курсе! -- засмеялся Игорь. -- "Трубить большой сбор" -- это значит собрать всех космонавтов для разговора по душам на какую-нибудь определенную тему. Ну а сегодня наших девушек в городке нет, поэтому что-то мальчишника получается.
-- Так мы же недавно мальчишник проводили... -- заикнулся было Горелов, -- новоселье мое справляли.
-- Да нет, Алеша, ты не понял. "Большой сбор" проводится без танцев и вина, по-серьезному. На сегодня и тема уже намечена: "Как я стал космонавтом", понимаешь?
-- По-моему, это так интересно! -- несколько растерянно сказал Алексей. -- Только чаек бы еще.
-- Будет чаек! -- пообещал Дремов. -- И получше кое-что будет. Я килограмм воблы раздобыл. Вобла первый класс.
-- А другие придут?
-- Все, кроме Витальки Карпова. У него сынишка заболел. Зато у Субботина Леня Рогов обедает, Андрей и его затащит.
-- А кто такой Рогов? -- спросил Алеша.
-- Журналист, наш постоянный шеф. Познакомишься, не пожалеешь.
Когда Горелов, переодевшись в штатское, прибыл к Дремову, он застал у него всех своих новых знакомых. В квартире Игоря было даже тесновато: и мягкие кресла, и низкие стулья вокруг журнального столика, и диван были заняты космонавтами. Еще в коридоре, вешая пальто, Алексей услышал музыку. Черная крышка пианино была поднята, за ним сидел плечистый Олег Локтев, такой удивительно неуместный за этим инструментом. Голубые глаза его были прикованы к нотам, широкая спина чуть согнута. И самым странным было, что лицо Локтева то и дело менялось, приобретало то грустное, то торжественно-спокойное, то строгое выражение.
Дремов указал Горелову на диван, но Алеша, как вошел, так и застыл у стенки. "Как играет, -- подумал он, -- словно настоящий музыкант. Никогда не сказал бы, что он так может..." Локтева слушали в глубоком молчании. Подпирал ладонями голову Ножиков. Вперед подался Костров, и темные глаза его не могли оторваться от пальцев Олега. Затаил дыхание Дремов, и опять на виске у него запульсировала тонкая мраморная жилка. Только Андрей Субботин слушал стоя, прислонившись к оконной раме, но и его зеленые глаза утратили обычное насмешливое выражение, стали грустными. На диване сидел грузноватый мужчина, которого Горелов уже видел у полковника Иванникова в кабинете. Он догадался, что это и есть журналист Рогов. Когда Локтев кончил играть, все долго молчали. Локтев достал платок, устало отер пот со лба и, смущенный возникшей тишиной, глуховато сказал:
