Русские заслоны не могли противостоять многочисленной калмыцкой орде. Вскоре 40 тыс. ногайских воинов на левобережье Волги подчинились калмыкам, как и туркмены восточного берега Каспия.
В 1639 г. калмыцкая орда ударила по Самаре.
В начале 1640-х гг. на левой стороне Камы появились три острожка: Ахтачинский, Мензелинский и Шешминский — «для обороны Закамской стороны от воровских людей, от Башкирцев и от Калмыков». Однако крепкой обороны создать не удалось.
В 1643–1644 гг. кочевники уничтожают деревни Преображенского монастыря на реках Бездне и Чертыке. Убито и уведено в плен более 90 человек, монастырского и крестьянского имущества похищено на 4 тыс. руб.[285] И десятилетие спустя на реке Чертыке «пустошь, что была деревня Чертыковская старая», на реке Бездне «тогож монастыря пустошь, что был Старцов».[286]
В начале 1644 г. правительство послало на калмыков служилых людей из Самары и Уфы. Самарский воевода Плещеев наконец наносит кочевникам поражение.
Битые калмыцкие правители присягнули Москве, получив «повольный торг в государевых городах». Но эта присяга имела скорее характер восточной хитрости. Так кочевые вожди хотели избежать военных акций русского правительства, получать подарки за «красивый внешний вид», а меж тем продолжать набеги, ссылаясь на то, что отдельных гордых батыров обуздать невозможно, никого не слушаются, понимаешь.
И вот уже тайши «на той своей шерти[287] не устояли, учали приходить под Сибирские городы, под Уфу, под Саратов, под Астрахань и на Ногайские улусы; и приходя городы и уезды воюют, села и деревни жгут, ногайские улусы разоряют, людей побивают и в полон емлют».[288]
В 1650 г. при впадении Чалны в Каму воздвигнут город «для обереганья от приходу Калмыцких и Ногайских воинских людей», окруженный со всех сторон тарасным валом, с двух сторон рвом, подле которого вбиты надолбы.[289]
На валу было 6 башен: 4 угловые — глухие, а 2 — с проезжими воротами. Имелись 6 затинных пищалей, дубовый погреб для пороха, помещение, где хранилось «стрелецкое знамя дороги зеленые, на нем вышит крест дороги алыя».
Здесь стала нести службу сотня конных белопашенных (т. е. не платящих оброк за используемую землю) казаков, вооруженных пищалями. Получили они хлебное довольствие, «на дворовое строение по осьму рублев человеку», семена на посев и «земли на пашню по 20 четвертей».
Белопашенные казаки были набраны из охочих гулящих людей, которых в то время было довольно на Руси. Некоторые из них помимо воинского дела и сельских занятий продолжали заниматься промыслами.
Административно казаки были разделены на десятки. Управляющие-десятники избирались обществом на год.
В короткий срок возле Чалнинского городка появились 2 новые деревни и 5 починков, мужики потянулись туда, где воинская сила обеспечивала безопасность.
Неподалеку, в селении Мыс, среди бобылей, сапожников и боч-карей встречаем московских «бизнесменов» — торговых людей, несших тягло в Москве в Бронной слободе, а здесь находящихся для «откупного кабацкого и таможенного промыслу», также двух владимирских посадских, торговавших солью и хлебом. Один из них имеет «солодовню, растит солод и отпускает в Астрахань».
В 1651 г. правительство вело изыскания по постройке Закамской черты. Служилые люди Степан Змеев и Григорий Львов исследовали местность и составили «роспись и чертеж Закамской засечной земле», по которой должны были строиться «городы и жилые и стоялые остроги и всякие засечные и земляные и деревянные крепости от Волги до Ику реки и по Ику вниз до Камы реки».
Документы, составленные служилыми, были отосланы в Москву в Казанский приказ, там их одобрили и направили в Казань воеводе Никите Одоевскому со товарищи, чтобы те устроили все «по росписи и чертежу, в которых местах городком и острогом и засечным крепостям быть пристойно».
С лета 1652 г. начались работы, для которых наряжались из Казанского уезда «подымовные люди», преимущественно чуваши, черемисы и вотяки. В первый год бралось «в степь, в работу, в деловые люди» по одному работнику с 3 дворов, а потом с 6 дворов. Представители поволжских народностей были и «в вожах» (проводниками).
Как и на Симбирской черте, работы производились в разных местах одновременно. Сначала появился городок Белый Яр, на месте рыбной ловли Покровского монастыря в Нижних Тетюшах. Он был окружен тарасным валом в сажень высотой и шириной, из Тарасов на 2 сажени поднимался острог с «боями» (бойницами). С половодной стороны к тарасам был сделан земляной привал. По валу в разных местах «для бою деланы лазы». В остроге стояло 8 башен: 4 восьмиугольные, глухие, располагались по углам, остальные — четырехугольные, из них 3 с воротами.
В городке находились церковь, дворы причта и стрельцов; около ворот стояли караульные избы. Артиллерия насчитывала три медные пищали в станках и на колесах, пищаль фунтовую, две пищали четырехфунтовые. Гарнизону было роздано 405 ручных «самопалов» — пали не хочу.
Лаишевский воевода набрал для службы в новом городе 100 лаишевских конных казаков, добрых и семьянистых. Рожь они сперва сеяли в Лаишеве на прежних землях, а яровой хлеб уже у Белого Яра. Сюда перевели и несколько десятков «полонников».
Все переселенцы определены были в белопашенные конные казаки и, поселившись с трех сторон от города, образовали две слободы. Каждому переселенцу отвели под двор, огород и гумно участки размером 40 на 10 саженей плюс пашенные земли.
На протяжении более 14 верст от Белого Яра тянулся тарасный вал высотой около 5 м. «Тарасы рублены в крайнем сосновом и дубровном лесу, в вышину до обламов две сажени, поперек тож». По нему было поставлено 25 выводных городков.
От конца тарасного вала, по направлению к засеке, «под увал, на десяти саженях поставлены тройные надолбы». Затем «лес вален всякий, дубняк, вязник, липняк, ольшняк». За лесом находилось топкое место, где был вбиты «семерные надолбы».
На открытом пространстве были устроены в 3–6 рядов валы и рвы, укрепленные плетнем и дерном.[290]
На правом берегу Ерыкли, впадающей с севера в Большой Черемшан, встал острог с 6 башнями. Как и повсюду на черте, его стена, образованная вертикально стоящими бревнами, еще скреплялась дубовыми поперечинами.[291] Окружающий ров наполнялся водой из реки.
Сюда из Чалнов перевели и устроили в казачью службу 150 пашенных крестьян. Свежеиспеченные казаки обеспечены были неплохо. Выборные пятидесятники получили по 60 десятин земли, рядовые — по 30 десятин.
Перевели сюда и пеших стрельцов, правда, их обеспеченность землей была примерно в 2 раза ниже.
От Ерыклинского острога до следующего шла двадцатидвухверстная полоса укреплений: тарасный вал с обламами наверху и рвом со стороны поля, засеки на лесных участках, «семерные надолбы» на болотных местах. На бродах биты частики и рогатки. Черта имела как прямоугольные, так и изогнутые участки; на выступах насыпались земляные укрепления, напоминающие редуты.[292]
На речке Тия, впадающей с севера с правой стороны в Черемшан, был поставлен острог с 6 башнями. Для обороны от басурман он имел лишь две пищали: медную и железную. Но своей мощью радовал государев вестовой колокол весом 50 пудов с полпудом, не считая языка.
Чтобы оборонять Тиинский острог, в 1653 г. сюда перевели 50 стрельцов с семьями из Ахтачинского острожка, а также сотню чалнинских пашенных крестьян — на всех возложена была конная казачья служба. Поселились они возле острога в двух слободах…
Так, собственно, застраивается вся территория русского фронтира, от Волги и Камы до далекого Амура.
Россия в XVI–XVII вв. обзаводится массой небольших защитных сооружений, как Европа в VI–VIII вв., только на куда более протяженном пространстве. Европа же Нового времени, надежно заслоненная русским войском от кочевников, и думать о них забыла.
Русский человек селится очень просторно. И управление страной держится не столько на государственном аппарате, как в Европе (он крайне незначителен для такой территории), сколько на общественной самоорганизации, на обществе, выполняющем государственные функции.
Собственно, это не страна, а целый мир, единство которого держится не на насилии и не на постоянном вмешательстве центра — для этого слишком велики расстояния, — а на осознании общности всех русских людей. А вот осознанная общность дает возможность для реализации неспешного, но вполне эффективного централизованного управления…
Правительство уже с конца XVI в. предпринимает весьма нестандартные меры для заселения волжской окраины. В 1599 г. в Казанском уезде упоминаются «немецкие поместные деревни». При Михаиле Федоровиче в 1619 г. испомещают здесь литвинов и других иноземцев, не взятых в плен, а прибывших к нам от нужды. Некоторых иноземцев ссылают на окраину, после того как они попались на воровстве и других грешных делах в центре. Сечь голову за небольшие вины в России не принято, в отличие от Европы, — зачем, если народу и так мало?
