Потемкин отвечал императрице на том же листе: «Это не может быть дурно и заслуживает большого внимания. Я давно извещен от самих турков, что такое дело им желательно». Данная записка могла возникнуть не позднее 10 июня 1783 г., когда был заключен торговый договор России с Турцией. В донесение 15 (26) июня 1783 г. Булгаков сообщал по этому поводу: «До подписания почитался он невозможным… Подписание трактата произвело здесь всеобщую радость. Скорая размена ратификаций может еще больше послужить для желанного дел оборота» {367}. Видимо, Потемкин рассчитывал, опираясь на этот дипломатический успех, расширить контакты с Турцией и подвести Константинополь к заключению межгосударственного соглашения, гарантировавшего владения обеих сторон. Однако, Екатерина скептически относилась к этой идее. Из приведенной записки видно, что она подозревала Францию в незаметном навязывание России подобного договора с целью предотвратить восстановление Греческой империи и вступление на ее престол Константина Павловича. Любопытно, что Екатерина, сообщавшая об этих планах только Иосифу II, была уверена в осведомленности французского кабинета на сей счет.
Весной 1784 г. недоброжелатели Потемкина в Петербурге попытались убедить императрицу, что чума в южных губерниях распространяется во многом из-за нерадения светлейшего князя. «Княгиня Дашкова, бывшая в милости и доверенности у императрицы, довела до сведения ее через [84] сына своего, бывшего при князе дежурным полковником, о разных неустройствах в войске: что слабым его управлением вкралась чума в Херсонскую губернию, - сообщает в своих мемуарах Л. Н. Энгельгард, служивший тогда адъютантом при Григории Александровиче, - к княгине Дашковой присоединился А. Д. Ланской» {368}. Возможно, это была «маленькая месть» Екатерины Романовны за полутора годовую интригу, в которую ее вовлек князь и которая окончилась для семьи Дашковой, впрочем, как и для Англии, ничем. Правда, зная взаимную неприязнь княгини и Ланского, трудно поверить, что фаворит «присоединился» к обвинениям против Потемкина. Вероятнее всего, Энгельгардту изменила память, и он перенес на Ланского более поздние действия А. П. Ермолова, который действительно пытался очернить деятельность князя на юге в глазах императрицы.
В письме Екатерины 25 апреля из Царского Села звучит плохо скрываемая тревога по поводу «херсонской язвы». «Носится слух по здешнему народу, будто язва в Херсоне по прежнему свирепствует и будто пожрала большую часть адмиралтейских работников, - пишет императрица. - Сделай милость, друг мой сердечный, примись сильной рукой за истребление херсонской язвы. Употребляй взятые меры при московском несчастии: они столь действительны были, что от сентября по декабрь истребили смертельную болезнь; прикажи Херсон расписать на части, части на кварталы, к каждому кварталу приставь надзирателей, кои за истребление язвы бы ответствовали; одним словом, возьмись за дело то, как берешься за те дела, коим неослабной успех дать хочешь; ты умеешь ведь взяться за дела, установи карантины и не упусти ни единой меры» {369}. Едва ли подобные напоминания были уместны. Светлейший князь в это время принимал энергичные меры по локализации очагов эпидемии {370}. Однако борьба с чумой в Крыму, среди населения недавно присоединенных земель, не говорившего по-русски и не привыкшего соблюдать карантин, была затруднена по сравнению с Москвой. «Хорошо бы было, если б каждую татарскую деревню для пресечения язвы можно бы было до того довести, чтоб наблюдали обряд тот, который у нас каждая деревня наблюдает в подобном случае; скорее пресеклась бы зараза» {371}, - писала императрица Потемкину еще в августе 1783 г. В конце мая 1784 г. Противоэпидемические мероприятия принесли первые плоды: чума прекратилась в Кизикермене. «Дай Боже, тоже узнать скорее и об Херсоне» {372}, - писала Екатерина 28 числа.
На фоне этих писем императрицы глубоким непониманием звучат слова Иосифа II, сказанные им графу Л. Сегюру во время поездки в Крым в 1787 г. «В продолжение трех лет в этих вновь приобретенных губерниях, вследствие утомления и вредного климата болотистых мест, умерло около 50 000 человек; никто не жаловался, никто даже и не говорил об этом» {373}. В реальности борьба с постоянно заносимыми с турецких земель эпидемиями «язвы» и вспышками желудочно-кишечных заболеваний среди колонистов была одной из важных тем переписки Екатерины и Потемкина. Причем корреспонденты не смущались вникать в самые неприглядные подробности дела. «Весьма жалею, что в Херсоне болезни умножаются; здесь говорят, будто ни единого здорового нет, и все больны поносом. - писала императрица 27 августа 1787 г., незадолго до получения известия о начале войны с Турцией. - Вы бы запаслись в Херсоне и в тех местах, где поносы, пшеном сарацинским… Когда оно будет дешево, тогда все будут покупать, а больных и даром накормить можно» {374}.
Исследования численности населения России в XVIII в., проведенные В. М. Кабузаном, показывают, что в Херсонской губернии с 1776 г., т. е. со времени управления ею Г. А. Потемкина, прирост составил 146 % и являлся самым высоким по стране. Причем основная часть - 67% - населения была представлена государственными крестьянами. Число жителей Екатеринославсокй и Херсонской губерний увеличилось в эти годы со 154 до 357 тыс. человек, а Крыма (Таврической губернии) - с 36 931 душ мужского пола в момент присоединения к России до 150 тыс. человек в 1790 г. Ученый отмечает, что «население быстро увеличивалось, благодаря не только переселенческому движению, но и повышенному естественному приросту» {375}. Повышенный же прирост едва ли возможен в условиях каторжного труда и постоянного мора. Не даром Екатерина заметила, что Иосиф II «видит другими глазами» {376}.
В 1785- 1786 гг. оживились контакты между Петербургом и Веной, чему способствовало подписание весной 1785 г. русско-австрийского торгового соглашения. Потемкин и Безбородко прилагали немало усилий, чтобы укрепить союз двух держав и усилить его антитурецкую направленность в ущерб выгодной для «цесарцев» антипрусской {377}. Постоянная совместная работа Григория Александровича со статс-секретарем и докладчиком Екатерины над документами, [85] касавшимися «восточной системы», позволила Безбородко вникнуть во все подробности планов императрицы и светлейшего князя на юге. Именно Потемкин выдвинул Александра Андреевича в члены Государственного Совета. «Безбородко завтра же по сажу в Совет, который почти пуст» {378}, -обещала Екатерина в записке, относящейся к 17 апреля 1786 г. На следующий день, 18 апреля, Храповицкий записал в своем дневнике: «Графу Безбородко поведено присутствовать в Совете» {379}.
Письма Александра Андреевича светлейшему князю за 1786 г. полны упоминаний о важной работе, «угодной ее величеству», в которой статс-секретарь принимал участие вместе с Потемкиным {380}. Продвижение Безбородко в члены Совета было не только наградой за выполненный труд, но и накладывало на Александра Андреевича ряд обязанностей перед его покровителем. Необходимость часто покидать столицу заставляла Потемкина искать человека, который, будучи посвящен во все государственные дела, оставался бы в Петербурге, чтобы помогать императрице в качестве ближайшего сотрудника. «Почта Цареградская доставила ответ Порты, который, я подозреваю, диктован от французов, - писал Григорий Александрович Безбородко в июле. - Он состоит в непризнании даже и царя Ираклия подданным России; называют его неоднократно своим. Прошу Вас сделать мне одолжение поспешить сюда приездом. Необходимо нужно мне ехать самому на границы. Боюсь крайне, чтоб не задрались прежде время» {381}. Потемкин просил Безбородко поскорее вернуться из Москвы и приступить к выполнению своих обязанностей. Обстановка на юге действительно складывалась весьма сложная.
Весной 1786 г., когда горные перевалы освободились от снега, вспыхнули военные действия на Северном Кавказе. Чеченский пастух Ушурма, провозгласивший себя наследником Пророка, принял имя Шейх Мансур и объявил газават - священную войну против неверных. Горские племена под его руководством начали нападать на русские посты и крепости Азово-Моздокской укрепленной линии {382}. Мятеж как нельзя кстати совпал с принятием Грузии под протекторат России. По приказу Константинополя Сулейман-паша Ахалцыхский, должен был соединить свои войска с отрядами «имама Мансура». 1 (12) мая 1786 г. Булгаков доносил императрице: «В начале апреля Порта послала тайное повеление к Ахалцыхскому паше набрать лезгин… Порта, когда российские войска появились в Карталинии и ее область поддалась России, послала повеление к Сулейман-паше располагать духи разных мелких Азербайджанских ханов, соседних с Грузиею и с Ахалцыхом, возмущать их против Ираклия, иметь всегда в готовности войска и взять в службу Порты достаточное число лезгин для охранения сей границы… В совете, бывшем у муфтия полагали, что пока Сулейман останется в Ахалцыхе, Россия не может утвердить прочно своего владения в Карталинии» {383}.
