Мы не знаем, добивалось ли литовско-русское мещанство права участия на сеймах; не зная его силу в государстве, материальную и культурную, можно думать, что такие попытки должны были бы совпадать с стремлениями и интересами представителей, по крайней мере, наиболее крупных городов. И, конечно, не случайно и не без борьбы представители г. Вильны получали в 60-х годах место на сейме в ряду сеймовых депутатов. Депутаты должны были сделать уступки, по крайней мере, для представителей «столечного места». Правда, в своей чисто шляхетской точке зрения они немедленно построили мост между шляхтой и виленским магистратом, ибо членам этого магистрата было пожаловано шляхетское достоинство. Это был мост между столичным самоуправлением и шляхтой и в то же время барьер для защиты сейма от домогательства со стороны других значительных городов.
Таково было устройство Литовско-Русского сейма до унии 1569 г. Об условиях унии нам придется еще говорить. Но теперь же заметим, что акт унии объединял оба сейма — польский и литовский, обе рады — коронную и литовскую, в один сейм. Однако, это вовсе не означает, что законодательная деятельность литовской Посольской избы совершенно прекратилась и слилась с польской. Общеполитические вопросы рассматривались действительно сообща. Но очень скоро выработалась непредусмотренная униею система издания особых законодательных актов на сеймах специально для действия в пределах Великого княжества Литовского. Очень вероятно, что эти законы вырабатывались на особых, отдельных от поляков, совещаниях литовско-русских послов и панов рады. Уже Люблинский сейм 1569 г. дал пример такого отдельного законодательства, специально применимого для Литвы и Руси. Издание третьего Статута 1588 г. последовало при таких же обстоятельствах, причем в этом статуте было сохранено много статей, весьма неприятных для польского самолюбия, статей, которые ограничивали права поляков в пределах Литвы и Белоруссии и с особенной резкостью подчеркивалось государственное значение белорусского языка. В этом же 1588 г. издается еще ряд законодательных актов, особенное конституционное постановление с введением в действие его в пределах Великого княжества. И в последующее время и во всех конституциях польско-литовского сейма каждый раз с точностью объясняется, какие из постановлений применимы в обоих государствах. Если же такого указания не было, то это означало, что данная конституция применима только в пределах Короны. Наконец, издавались и отдельные конституции специально для Вел[икого] кн[яжества].
Литовцы и белорусы весьма дорожили этими остатками своей самостоятельности, хотя с течением времени обособленность обоих народов постепенно стиралась. Впрочем, надо заметить, что еще до конца 17 в. литовская и белорусская шляхта делала попытки созывания отдельных сеймов от Польши и решения на них вопросов большой государственной важности. Не говоря о годах бескоролевья, когда литовско-русская шляхта держалась обособленно от польской и имела свои особые совещания и сейм, но и в обычное время можно указать на довольно значительные случаи законодательных действий особого Литовско-Русского сейма. Уже вскоре, после унии в 1577 г. мы видим в Волковыске особый съезд рады Великого княжества Литовского, дворцовых чинов, врядников земских, а также послов от всех поветов, специально посланных поветовой шляхтой на съезд в Волковыск. Этот съезд не называется сеймом, но просто съездом или сеймиком головным. Предложение прибыть на этот съезд шляхта получила через вел. кн. Стефана Батория. Но члены съезда протестуют против того, что король созвал не сейм Вел[икого] княжества Литовского, а только съезд и, указывая на то, что важные государственные вопросы должны решаться на вальных сеймах, нынешний съезд, только в виде исключения, делает постановление о сборе податей, предложенное листом вел. князя. Все это значит, что шляхта Литовского княжества упрекает великого князя в том, что он не созывает особого Литовско-Русского сейма, но ограничивается созывом съезда. Интересно и то, что этот головной съезд собрался по — старинному, т. е. в него входили дворцовые и земские врядники, которые, как мы знаем, имели право участия на сеймах литовско-русских и не пользовались таким же правом на сеймах польско-литовских. После смерти короля Стефана все рыцарство Великого княжества Литовского съехалось в столичном городе Вильне и в обстоятельной конституции приняло законодательные меры относительно порядка во всем государстве на время междуцарствия. Эта традиция особых съездов, которые являются по существу великими вальными сеймами Великого княжества, непредвиденным актом унии, продолжалась и в последующее время. Иногда эти съезды назывались конвокационными сеймами. Надо заметить, что по польскому праву конвокационные сеймы созывались только в годы бескоролевья. Но в литовско-русском праве этот термин применялся для съездов рады и послов и при короле и даже по его почину. В 1665 г. конвокационный сейм в Гродно был собран по почину короля и великого князя Яна Казимира и сделал целый ряд постановлений, очевидно, принявших характер сепаративного закона для Великого княжества.
Таким образом, удерживалась традиция сепаратных съездов литовско-русской шляхты.
Теперь перейдем к третьему стану сейма, занимавшему в нем формально первое место — к великому князю. Первые великие князья литовские, князья-воины, имели обширную власть, соединяя ее, однако, с необходимостью советоваться с боярами, а иногда даже и со всеми воинами. Эта традиция совета не уменьшала размеров власти таких князей, какими были Ольгерд, Кейстут, Витовт. В положении великокняжеской власти была и еще одна сторона. В теории эта власть считалась наследственной в семье Ягеллонов с тех пор, как водворилась эта династия. Но до Ягайло мы видим постоянную смену у князей и сам Ягайло первое время, как мы знаем, с трудом держался на престоле. Традиция смены князей сделала то, что в ней принимало участие и высшее боярство. Таким образом, хотя престол переходил от отца к сыну, но все же не без освящения этого перехода со стороны боярского элемента. Это было политической необходимостью. Даже Ягайло, вступивши на престол по праву наследования, объяснил в 1431 г. в письме к магистру ордена, что он государь и по наследованию и по избранию князей и бояр и рассказывает, что по смерти своего отца он вступил в управление государством с согласия, по выбору, по утверждению и одобрению князей и бояр. Мы знаем уже, что после смерти Витовта княжеская власть переходит каждый раз к тому или другому князю, поддерживаемая той или иной группой населения. Все это подготовляет нас к тому выводу, что хотя литовские и русские бояре и земяне держались династии Ягеллонов, но освящали каждый раз представителя власти своим избранием. Подобно тому, как Ольгерд сговорился со своими вельможами и шляхтой относительно вступления его сына на престол после смерти отца, так и князь Казимир, избранный определенной партией, «с плачем просил панов литовских, чтобы они взяли себе на великокняжеский престол его сына Александра, на что паны согласились, помня хорошее управление Казимира и милость его к ним». Так рассказывает летописец. Однако, по смерти Казимира, литовцы сложили сейм в Вильне, на который прибыли князья, паны, шляхта и здесь объявили и выбрали Александра великим князем. Во время посажения на престол маршалок наивысший Литавор Хребтович подал великому князю обнаженный меч и от имени панов литовских сказал: «возьми наяснейший князь, которого мы выбрали князем и вождем себе, этот меч и с этим мечом получи над нами полную власть». Далее Хребтович советовал великому князю владеть княжеством с мечом в одной руке и с милостью в другой руке, карая злые поступки и поддерживая справедливость. От имени всех станов великого княжества Хребтович просил великого князя править не итальянскими обычаями, не чешскими, не немецкими, но правдивыми литовскими и по примеру Витовта. Великий князь благодарил за приветствия и обещал управлять согласно речи Литавора Хребтовича. И последние Ягеллоны вступили на престол на основании выбора и договора с шляхтой. Так, мы знаем уже, в 15 в. установился обычай подтверждать клятвою конституционную хартию при вступлении на престол. Такую хартию подтвердил Александр, Сигизмунд I и Сигизмунд II.
До нас дошли некоторые подробности, характеризующие переговоры, веденные Сигизмундом I относительно вступления на престол его сына Сигизмунда Августа. Сигизмунд I добился от рады и сейма того, чтобы еще при его жизни его сын был признан великим князем с 1522 г., а с 1544 г. Сигизмунд Старый совершенно отказался от управления государством и передал его своему сыну. Так как переговоры велись заранее, то рада Великого княжества сверх обычного подтверждения конституционных привилеев, поставила будущему великому князю целый ряд условий, часть которых не вошла в привилей, подтвержденный Сигизмундом Августом. В этом документе рада заявляет, что последний Ягеллон был избран на великое княжество «сгодными голосы и добровольным позволением», т. к. во время выбора великий князь был еще несовершеннолетним, то его отец Сигизмунд Старый подтвердил все права вольности и свободы великого княжества «под присягой его королевской милости телесной на святую евангилию вчиненую», обязавши своего сына принести присягу по совершеннолетии. Все это указывает на формулу, принятую в присяге. Такую же присягу принес и Сигизмунд Август. При этом великим князем был заключен договор такого рода. Если бы Сигизмунд Август оставил после себя потомство мужского рода, которое не удостоилось бы избрания на престол, то это потомство имеет право владеть теми имениями, которыми владеет мать великого князя, королева Бона с тем, чтобы великий князь нашел способы эти владения получить из её рук в свое владение. Очевидно, рада боялась, чтобы эти огромные владения, собранные скупой итальянкой, не попали в чьи-нибудь посторонние руки, особенно, в иностранные руки. [Она] настаивала, чтобы сын получил их от матери, причем рада буквально по формуле жалованных грамот дает право владения этими землями великому князю. Но если бы великий князь не оставил потомства мужского рода, то в таком случае все эти имения, как выморочные, поступают в распоряжение государства. Вся эта сделка была весьма выгодной для скарба Великого княжества Литовского. С точки же зрения публичного права этот договор еще раз подтверждает, что династия Ягеллонов ни в сознании литовского народа, ни в правовом отношении не пользовалась правом наследования престола. Таким образом, великокняжеский престол был избирательным. В данном случае мы встречаемся с традицией, идущей от древнейшего периода в истории Полоцкого, Витебского и частью Смоленского княжений, по которой выборы князя представляли основу государственного права княжества.
