Две недели назад, оказавшись на родине под Воронежем, я пошел с рюкзаком по знакомым с детства лесным дорогам. С волнением подходил я к пойме Усманки, ожидая, как прежде, услышать тихое щебетание птиц, увидеть коршунов, кругами ходивших над темными плесами. Я ужаснулся. Весь лес теперь простреливался мотоциклами, берега белели от рваной бумаги. Костры, палатки и шалаши. Птица если и подала бы где-нибудь голос, услышать ее было нельзя — вся пойма заполнена звуками транзисторной музыки. Какой-то умник повесил свой музыкальный ящик высоко на сосну. Я приготовился вразумлять школьников. Но за палаткой чистила рыбу взрослая личность.
— Далеко слышно, — кивнул я на дерево, не скрывая иронии.
Но владелец не понял или не захотел понимать.
— Да, отличная штука. Японцы здорово делают…
Все, кто был на берегу, вряд ли подозревали, что всего два года назад тут можно было слушать кукушку и коростелей, увидеть оленей на водоеме, спугнуть кабанов. Теперь живая природа невесть куда отступила. И прогнал ее человек не с ружьем, а с безобидным, изливающим речь и музыкальные звуки никелированным ящиком.
Хочу ли я взять под защиту человека с ружьем? Нет! Охотникам счет особо серьезный. Но в размышлениях о природе надо хорошо сознавать все причины и следствия, иначе мы заведем «мальчика для битья», тогда как на каждом из нас лежит доля ответственности за все, что происходит с природой.
А теперь счет охотникам.
Идущего в лес или в поле с ружьем мы называем охотником. Но охотник и человек с ружьем это совсем не одно и то же. Охотник соблюдает порядок охоты, участвует в воспроизводстве дичи. Он не позволит себе бездумно выстрелить в дятла или дрозда, не пойдет туда, где охота запрещена. Даже при избытке дичи он не станет стрелять более установленной нормы.
Наедине с природой, где судьей ему может быть только совесть, охотник не преступит закон, он весьма щепетилен в вопросах чести. Таков настоящий охотник. И все, что сказано выше в защиту охоты, относится только к нему.
Но в стране сейчас пять миллионов ружей (!), и надо признать: только малой частью из них владеет культурный охотник. Остальные люди с ружьем, сознательно или несознательно, являются врагами природы. Я разделил бы их на несколько категорий.
Молодой владелец ружья. Он убежден: если ружье куплено, надо стрелять. И он стреляет. «Охотник» часто и не стремится искать достойную дичь, стреляет по галкам, по дятлам, по вывескам «Охота запрещена». Природа для него — все равно что тир, и он не жалеет патронов. Он не соблюдает ни сроков, ни мест охоты. Мотоцикл делает его вездесущим. На подбитого дрозда иногда глядит с сожалением, иногда в веселой компании на поляне мертвая птица заменяет футбольный мяч. Именно такие «охотники» делают молчаливыми наши леса и рощи.
Взрослея, человек уже не всегда поднимает руку на дятла. Но в отношении с природой это все тот же опустошитель, беззастенчивый и распущенный. Часто он носит в кармане охотничий билет. Но там, где проследить за ним трудно, он бьет из-под фар зайцев, он норовит на день-другой опередить сроки охоты, он не сдержит себя и будет стрелять, пока есть патроны, хотя порой добытую дичь ему приходится бросить из-за того, что ее нельзя донести или неудобно попасть на глаза добросовестному охотнику. Он может быть неплохим человеком в общежитии, но природа для него — такое место, где поживиться ради довольствия — сам бог велел.
Недавно в газетах промелькнуло сообщение: на Камчатке на одной свадьбе подали к столу двадцать жареных лебедей, начиненных яблоками. Я видел лебедей на Камчатке. Зимой они не улетают, а собираются на теплых, незамерзающих речках. Места глухие. Добыть лебедей ничего не стоит. Сдержать человека тут может только совесть. Но вот, пожалуйста — лебеди с яблоками!
Много ли столь беззастенчивых ходоков в природу с ружьем? Вот статистика браконьерства: в прошлом году более чем половину всех нарушений сделали члены охотничьего общества.
Среди этой категории нарушителей особо надо выделить тех, кто сам стоит на страже закона. Беззаконность и пренебрежение законом позволяют некоторым облеченным властью «охотникам» искать дичь даже в святая святых нашей природы — в государственных заповедниках.
Год назад, приехав в Воронежский заповедник, я вдруг увидел в знакомом лесу новый, хорошо отстроенный домик.
— Что это значит?
Лесники мнутся.
— Да вот теперь охотники к нам приезжают…
Такой же домик я встретил в Приокско-Террасном заповеднике.
Охоту в заповедниках придумали работники Министерства сельского хозяйства, в чьем ведении заповедники и находятся. Говорю с директором заповедника:
— Как же так можно?
— Ну, что волноваться, — отвечает директор. — Ну, убьют оленя или там утку. Люди много работают. Можно понять…
Нет, понять это нельзя! Заповедник есть заповедник. На недавнем совещании по охране природы в Москве о такого рода охотниках говорили с возмущением. Но министр товарищ Мацкевич, выступавший тут же, почему-то счел нужным не заметить серьезную критику.
Надо ли говорить о том, что охота в заповеднике безнравственна и должна рассматриваться не иначе как самое злостное браконьерство. И дело не только в том, что какой-то зверь, вопреки охраняющему его закону, попал под выстрел. В данном случае это выпад против самой нашей законности.
И, наконец, самый злостный из браконьеров — человек, живущий за счет грабежа природы. В средней полосе, где «гоняют последнего зайца», ему поживиться нечем. Но там, где дичь скапливается на перелетах, на пастбищах и зимовках, где она более всего нуждается в покровительстве человека, там орудуют бандиты с ружьем. Доходы за одну ночь «охоты» столь велики, что грабитель не жалеет денег на быстроходную лодку, на дорогие ружья и снасти. Все окупается!
На острове Врангеля уезжающему человеку предлагают диких гусей «по рублю за голову».
Притчей во языцех стал многолетний разбой на птичьей зимовке в Кызыл-Агаче. В Казахстане по-прежнему идет ночная пальба по сайгакам с автомобилей. В печати приводился возмутительный случай, когда стадо сайгаков браконьеры загнали на лед. Лед проломился. Все шестьсот голов до единой погибли. А вот «рыболовное новшество», с возмущением рассказанное газетой «Труд». Изобретательные механики приспособили мощный насос откачивать воду из маленьких пойменных водоемов.
Представляете: сидят себе у костра, развлекаются, а насос работает. Ночь — и нет водоема. Собирай рыбу!
Такого рода факты можно перечислять бесконечно. В газетах в последние годы браконьер стал едва ли не самым распространенным объектом негодующей критики. Но число браконьеров растет. И причина тому — полная безнаказанность. Общество до хрипоты осуждает грабеж в природе, но ничего не сделано пока, чтобы пресечь его.
Итак, что же делать с охотой? Вовсе запретить ее нереалистично и по многим причинам неразумно. Значит, остается только один верный путь: жесткая регламентация и повышение культуры охоты.
Регламентация… Что это значит? Во-первых, надо резко сократить производство дешевых ружей. Пять миллионов — это уже слишком много. Но каждый год заводы дают на рынок многие сотни и тысячи новых ружей. Они очень доступны. Великое число «охотников за дятлами» пополняется именно потому, что двери в «природный тир» все время открыты и плата за выстрел очень невелика. Проблема «перенасыщения ружьями» уже несколько лет очевидна. Но Госплан почему-то не берется ее решать. Да, на производстве ружей занято какое-то число рабочих. Им надо будет найти другое дело. Так надо ж найти это дело! Интересы общества этого требуют. Что угодно вместо ружья — лодочный мотор, мотоцикл, медицинские приборы, наконец. Умелые руки занять всегда можно.
У нас очень дешев припас для стрельбы. В интересах общества снизить цену, к примеру, на туристскую обувь и повысить на патроны, порох и дробь. Не должно быть человека с ружьем вне общества охотников. С другой стороны, доступ в общество не должен быть такой простой формальностью, как теперь. Право охотиться целый год у нас стоит чуть дороже бутылки водки.
Охота в наше время должна стать дорогим удовольствием. Хочешь его получить — плати. Эти деньги разумно направить на воспроизводство дичи в охотничьих хозяйствах. В густонаселенных районах страны (это почти все области европейской части СССР) охотничьи хозяйства должны стать единственным местом охоты.
Таким образом мы избавимся от беспризорного человека с ружьем, которого теперь там и сям встречаем по лесам и рощицам. В охотничьем хозяйстве легче контролировать и воспитывать человека. Там же, в случае несоблюдения норм и охотничьей этики, не говоря о браконьерстве, можно будет наказать охотника или вообще отлучить от охоты. Именно по такому пути давно уже пошли в некоторых странах Европы, и результаты этого поразительны. В небольшой по площади высокоиндустриальной стране хорошо сохраняется дикая природа, но также сохраняется и процветает охота. Правда, ставится много жестких барьеров. Я знаю, такой способ охоты не всем нашим «вольным охотникам» по душе. Ловить рыбу в реке, где на удочку может клюнуть плотва, и сом, и щука, и язь, и еще какая-то неожиданная рыба, конечно, более интересно, чем ловить той же удочкой в пруду, где ходит людьми же запущенный и подкормленный карп. Охотничьи хозяйства отчасти будут похожи на этот пруд с карасями и карпами. Но тут уж ничего не поделаешь. По одежке протягивай ножки. То, что в отношении с природой терпимо было вчера, сегодня мы должны осудить, запретить, изменить. Тридцать лет назад Хемингуэй стрелял в Африке крупных животных, а сегодня сын его, биолог Хемингуэй, в тех же местах Африки озабочен сохранением диких животных. Стало быть, надо признать: вольные хождения с ружьем по земле кончаются. Не охота, а охотничьи хозяйства!!! Поневоле станешь рачительным и бережливым.
