Вторая же часть имени Киевского Божества в особом переводе не нуждается. Это – Ярило!
Ярило – один из известнейших славянских Богов; но с ним же связано и одно из известнейших заблуждений в области славянской мифологии, закрепленное популярной и художественной литературой, а ныне – и иными произведениями «славянского фэнтези». Я говорю, конечно, об отождествлении Ярилы с Солнцем. Живучестью своей этот миф (на сей раз не в смысле священного предания, но лишь в смысле устойчивого и распространенного заблуждения) обязан замечательной пьесе Александра Николаевича Островского «Снегурочка» (1873 год). Тот, кто не видел ее постановок и посвященных им рисунков и декораций Виктора Васнецова и Николая Рериха, не слышал великолепной музыки Римского-Корсакова, тот наверняка хоть раз в жизни видел игровой или рисованный мультипликационный фильм по мотивам этой пьесы. И чуть ли не на уровне подкорки врезалось в память многих поколений русских людей – в первую очередь неравнодушных к родной культуре – торжественное песнопение:
Свет и сила,
Бог наш Ярило,
Красное Солнце наше,
Нет тебя в мире краше!
Пьеса, что и говорить, гениальна. Однако нельзя использовать ее как учебник по Языческому прошлому славян. Берендеи – не славянский идиллически-мирный народец, а степные кочевники, осаженные на землю по границам Руси киевскими князьями за военную службу. Лель – не юный пастушок, а Богиня любви Леля, дочь покровительницы космической и семейной гармонии Лады. Да и Ярило имел с Солнцем очень мало общего. Как мы с вами видели, читатель, Царь-Солнце, Хорс Даждьбог, выступал, помимо прочего, как установитель брачных норм и суровый преследователь их нарушителей. Ярило же, как мы сейчас увидим, считался покровителем буйных разгульных праздников, на которых и супружеская измена если не поощрялась, то допускалась. Солнечное Божество и Ярило в этом плане составляют скорее противоположность – но не враждебную, антогонистическую, а взаимно дополняющую друг друга – как, соответственно, аполлоническое и дионисийское начало в Древней Греции. Главные праздники Ярилы – в конце апреля и в начале июня – плохо соотносятся с солнечным культом. Что до Островского – он писал с оглядкой на популярные тогда сочинения мифологистов так называемой солярной (солнечной) школы, видевших Солнце (или тучу, или гром) решительно во всех персонажах славянского (и не только) фольклора[57]. Так что интуиция писателя в данном случае, право же, ни при чем.
Ярь – это весна, зелень, вешний хлеб, желание, похоть, ярец – май, яр – жар. Слово «ярь»-весна схоже с немецким (yahr), английским (year) обозначением года, отсюда же греческое «эра». Переярок – волчонок, переживший одну весну, а овечка, пережившая весну, – ярка. Яро – шибко, быстро, скоро, ярун – похотливый (или токующий тетерев, или бык-производитель), ярость – гнев и похоть, яриться – чувствовать похоть, сербское слово «ярич» обозначает любовный жар. Греческое слово «эрос» и латинское «эрекция» родственны имени русского Бога. В Костроме есть Ярилово поле, под Кинешмою была Ярилова роща, у Плещеева озера – гора Ярилина плешь, село Ерилово в дорогобужском уезде, урочища Яриловичи в тихвинском и в валдайском, Ярилова долина около Владимира, и так далее и тому подобное. Личное имя Ярун встречается в летописи, Ярило как имя человека – в документах московской эпохи и в берестяной грамоте XII века из Старой Русы. Сохранилась и загадка: «Выскочил Ярилко из-за печи, начал бабу ярить – только палка стучит» (ответ, если кому любопытно, – метла). На праздниках Ярилы, на вопросы этнографов, что, мол, это за Ярило такой, празднующие отвечали: «Он (Ярило. – Л.П.) любовь очень одобрял».
Праздники Ярилы знала Русь, Белоруссия, Сербия. Знало Ярилу – под несколько измененными именами – и «Поморье Варяжское», и Болгария – о чем, впрочем, чуть погодя. В Белоруссии Ярилу (Ярылу) встречали 27 апреля – почти в те же дни, когда литовцы, пруссы, жмудь и иные балтийские племена пили пиво, славя Пергрубия-Переплута. Самого Ярилу белорусы представляли в виде прекрасного молодого всадника на белом скакуне, в белом одеянии и в венке из цветов, держащего в левой руке – снопик ржи, а в правой – человеческую голову (символы, соответственно, жизни и смерти). В посвященный его встрече день наряжали Ярилой девушку, и вели коня, на котором она восседала, по полям, с песней:
Волочился Ярило,
Да по всему свету:
Полю жито родил,
Людям детей плодил.
А где Он ногою,
Там жито копною,
А где Он глянет,
Колос зацветает.
Существует, кстати, подобная песня о козле: «Где козел ходит, Там жито родит». Козел, во-первых, символ плодородия, а во-вторых, одно из самых популярных жертвенных животных у всех индоевропейских народов. Связь между Ярилой и темой жертвы рассмотрим чуть ниже, пока коснемся темы плодородия. Подобные белорусскому Ярилину дню праздники отмечались на Украине, у словенцев и хорватов, когда чествовали «Зеленого Юрия» – имя Юрия созвучно Яриле, и изображали этого святого на белом коне, ряженые же в его честь украшались венками из цветов и трав. В словаре древнерусских художников «ярь» – зеленая краска (к слову, читатель – вы видели когда-нибудь зеленое солнце? И я нет). Песня в честь Юрия – «Святой Юрий по полям ходил, По полям ходил, Да жито родил» – почти повторяет белорусскую песню в честь Ярилы. Но если встреча Ярилы весной была вполне пристойным действом, то буйные праздники в честь Ярилы летом по части разгула не уступали прославленной множеством писателей и сценаристов Купальской ночи (на которую кое-где и приходились).
Епископ Тихон Задонский, впоследствии произведенный православной церковью в святые, в 1763 году увещевал свою собравшуюся на чествование Ярилы в конце мая паству: «Из всех обстоятельств праздника сего видно, что древний некакий был идол, называемый именем Ярилой, который во сих странах за бога почитаем был, пока еще не было христианского благочестия». Это считается первым упоминанием о Яриле – но, если прав Фаминцын, то дату первого упоминания надобно значительно сдвинуть в глубь времен – по крайней мере до 980 года. Ярилу на воронежских торжествах изображал мужик с раскрашенным белилами и румянами лицом, одетый в бумажный колпак с бубенчиками и украшенный лентами и цветами. Происходил его праздник в первый день Петрова поста. Идол Ярилы по местному преданию стоял на горе рядом с Галичем (Костромским), и там в честь него праздновали трехдневный праздник в неделю Всех Святых. Позднее в Галиче Ярилу изображал старик. В Суздале, по отраженному в местной летописи сказанию, находился идол «Яруна». В Кинешме Ярилу праздновали на лесной поляне, два дня. В первый день Ярилу встречали, во второй – хоронили. Похороны Ярилы – обряд, распространенный на территории России и Украины, изображение Ярилы – чучело из соломы или из зеленых ветвей, но кое-где изготавливали Ярилу и Ярилиху[58] из глины – наделенное огромным половым членом (каковой, кстати, кое-где именовался яруном), сжигалось, топилось или закапывалось в гробу – то есть предавалось погребению либо по древним Языческим обычаям, либо уже по-христиански. Несли «умершего» обыкновенно женщины и девушки, с громким плачем и воплями: «Не встанет он больше! Какой же он был хороший!» Шедшие вслед за «погребальной процессией» мужчины комментировали: «Баба не бреше! Вона знаеть, шо х…й солодче меду!» и другими забористыми выражениями. Хоронил чучело Ярилы иногда старик.
Праздники Ярилы были рассредоточены по всей весне и первой половине лета. Причиной этому были христианские праздники пасхального цикла и связанные с ними посты, перепахавшие первую половину года, да простят меня христиане, как свинья огород. Впрочем, масштабы разрушений, как мне кажется, не столь велики, как полагает, например, Л.С. Клейн, видящий и в Масленице обряды, оттесненные туда с… Купалы. К таковым он относит, например, сожжение чучела Мары – Богини Зимы и Смерти, полагая, что изначально чучело все же было мужским и обозначало Ярилу – точнее, Перуна, которого Клейн видит и за этим Языческим Божеством. Но в Индии, скажем, именно весной проводится ритуал утопления в речке изображений Кали – индоарийской Богини, которую можно рассматривать как соответствие Маре. Впрочем, вернемся к Яриле. Если с обрядом его встречи все более или менее ясно – двадцатые числа апреля – то срок его «похорон» смещался по календарю в разных местностях от Троицы до первого понедельника после Петрова поста (29 июня). Петров пост, кстати, церковники когда-то ввели исключительно для того, чтоб «накрыть» им буйные празднества в честь Ярилы и Купалы. Вне Руси его не знали и не знают. Любопытно, что на Вологодчине (почему-то только в ней) об этой стороне Петровского поста помнили, согласно сообщениям этнографов, до XIX века.
Впрочем, сейчас дата празднества Ярилы установлена с удовлетворительной точностью. И это снова заслуга Б.А. Рыбакова. Изучив календарные метки на кувшине из села Ромашки, на речке Рось, относящемся ко временам так называемой Черняховской культуры[59], к IV веку, академик взял за точку отсчета изображение колеса с шестью осями – уже известного нам громового символа, предположив, что это – Перунов день 20 июля. Отсчитав от него двадцать семь дней-зарубок назад, Рыбаков обнаружил два косых креста – символ костров Купалы. Особо отмечена была дата 12 июля, когда Громовержцу выбирали жертвы. После Перунова дня начинаются жатвы, и заканчиваются в тех краях, где лепили кувшин, седьмого числа августа месяца, что и отмечено на кувшине символическими изображениями двух серпов и снопов. Наконец, на делении, соответствовавшем 4 июня, ученый обнаружил обозначение деревца – и указал, что именно в этот день, по свидетельству А.М. Горького, в Нижнем Новгороде провожали Ярилу, завивая березку, и скатывали с горы огненное колесо. В тот же день, в далеком Вольгасте, в земле поморян, еще не ставшей германской Померанией, немецкие монахи проповедник Оттон из Бамберга и его спутник Сефрид видели «около четырех тысяч человек, собравшихся со всей страны. Был какой-то праздник, и мы испугались (к сожалению, не до такой степени, чтобы покинуть славянские земли. – Л.П.), увидев, как безумный народ справлял его играми, сладострастными телодвижениями, песнями и громким криком». Описание, чуть ли не дословно повторяющее отзывы отечественных церковников о праздненствах в честь Ярилы: «Женам же и девам плескание и плясание, и главам их накивание, устам их неприязненный клич и вопль, все-скверные песни, бесовские угодия свершахуся, и хребтом их виляние, и ногам их скакание и топтание[60]; ту же есть мужем и отроком великое прелщение и падение, ту есть на женское и девическое шатание блудное им воззрение, такоже и женам мужатым беззаконное осквернение и девам растление». Атмосфера таких празднеств великолепно передана замечательным русским поэтом Сергеем Городецким в цикле стихов «Ярь». В стихотворении «Ярилу славят» описывается стоящий под деревом «дубовый Ярило на палке высокой», у подножия которого «две темные глыбы» – идолы Удраса и Барыбы, судя по контексту, воплощения оплодотворения, беременности («А ты, Барыба, оберемени, пустые дни прочь отгони»). Являются ли эти божества поэтическим вымыслом автора или реальными местночтимыми спутниками-«прибогами» Ярилы на Псковщине, родине поэта, сказать затруднительно, но в целом вид – дубовая «палка» с утолщением-личиной наверху и две округлые «глыбы» у ее основания – достаточно откровенный. Жрицы Ярилы поют ему гимн-призыв:
