а мы, посмотрев несколько минут, спешили бежать к самому эшафоту, дабы захватить для себя удобнейшее место для смотрения. Весь оный в некотором и нарочито великом отдалении окружен был сомкнутым тесно фронтом войск, поставленных тут с заряженными ружьями, и внутрь сего обширного круга не пускаемо было никого из подлого народа. Но товарища моего, как знакомого и известного человека, а при нем и меня, пропускали без задержания, к тому ж мы были и дворяне, а дворян и господ пропускали всех без остановки… Не успела колесница подъехать с злодеем к эшафоту, как схватили его с ней и, взведя по лестнице на верх оного, поставили на краю восточного его бока, против самых нас. В один миг наполнился тогда весь помост множеством палачей, узников и к ним приставов, ибо все наилучшие его наперсники и друзья долженствовали жизнь свою кончить вместе с ним на эшафоте, почему и приготовлены уже были на всех углах и сторонах оного плахи с топорами. Подле самого ж Емельки Пугачева явился тотчас секретарь с сенатским определением в руках, а пред ним, внизу и подле самых нас, на лошади верхом, бывший тогда обер-полицеймейстером г. Архаров. Как скоро все установилось, то и началось чтение сентенции… Со всем тем произошло при казни его нечто странное и неожидаемое, и вместо того, чтоб, в силу сентенции, наперед его четвертовать и отрубить ему руки и ноги, палач вдруг отрубил ему прежде всего голову, и Богу уже известно, каким образом это сделалось: не то палач был к тому от злодеев подкуплен, чтоб он не дал ему долго мучиться, не то произошло от действительной ошибки и смятения палача, никогда в жизнь свою смертной казни не производившего; но как бы то ни было, но мы услышали только, что стоявший там подле самого его какой-то чиновник вдруг на палача с сердцем закричал: «Ах, сукин сын! что ты это сделал! – и потом: – Ну, скорее – руки и ноги». В самый тот момент пошла стукотня и на прочих плахах, и вмиг после того очутилась голова г. Пугачева, воткнутая на железную спицу, на верху столба, а отрубленные его члены и кровавый труп, лежащими на колесе. А в самую ту ж минуту столкнуты были с лестниц и все висельники; так что мы, оглянувшись, увидели их всех висящими, и лестницы, отнятые прочь. Превеликий гул от аханья и многого восклицания раздался тогда по всему несчетному множеству народа, смотревшего на сие редкое и необыкновенное зрелище».
Самой мучительной казнью считалось колесование, применявшееся с Петровских времен до XIX века. Приговорённому железным ломом или колесом ломали все крупные кости тела, затем его привязывали к большому колесу, и устанавливали колесо на шест. Приговорённый оказывался лицом вверх, и умирал от шока и обезвоживания» [163].
Известны и множество других истязаний. Неугодных крестьянин ссылали на поселение или на каторгу в Сибирь. Таким образом Сибирь становилась пристанищем сильных и мятежных духом. Поэтому позже сибирские мужики не раз спасали Россию от завоеваний внешних врагов.
Помещики употребляли изощрённые домашние «методы воспитания». Историк Д. Л. Мордовцев на основании архивных дел составил сводку жалоб крестьян Саратовской губернии. Из этой сводки видно, что в помещичьих имениях применялись розги, палки, шпицрутены, «битье по зубам каблуком», «битье по скулам кулаками», «подвешивания» за руки и за ноги на шесты, «вывертывание членов» посредством подвешивания, так называемая «уточка» (связывание рук и ног и продевание на шест), надевание «шейных желез», «конских кандалов», «личной сетки» (для пытки голодом), опаливание лучиной волос у женщин «около естества», «взнуздывание», «сажание в куб», «ставление на горячую сковороду», «набивание деревянных колодок на шею», сечение «солеными розгами» и «натирание солью» по сеченым местам, принуждение работать с колодками на шее, «забивание в рот кляпа», употребление железных ошейников и т. д.
Мужчины, которые еще были в состоянии сопротивляться, бежали на Дон и на Урал, к казакам. Казачьи области становились очагами кровопролитных восстаний. «За дело, братцы! – призывала прокламация Степана Разина. – Ныне отомстите тиранам, которые до сих пор держали вас в неволе хуже, чем турки! Я пришел вам дать свободу и избавление, вы будете моими братьями и детьми – БУДЬТЕ ТОЛЬКО МУЖЕСТВЕННЫ!»
Пугачев обещал всякому, кто убьет помещика, 100 рублей, тому, кто убьет 10 помещиков – 1000 рублей и генеральский чин. Ненависть к господам была такова, что восставшие вырезали дворян вместе с семьями. Правительство Екатерины, в свою очередь, «наводило порядок» самыми жестокими методами, оно воскресило самые изуверские и уже забытые виды казни, такие как колесование, четвертование, повешение за ребро на крюк. По Волге плыли плоты с виселицами – дворяне желали запугать тех, кто остался в живых.
«Столыпинские галстуки», 1906 г.
После кровавого подавления Пугачевского бунта дух русского народа угас, большие восстания прекратились. Искусственный отбор стал приносить результаты. В деревне остались лишь робкие и покорные. Белинский в известном письме к Гоголю писал о том, что крестьяне, «сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Стешками, Васьками, Палашками… и, поверив своим барам, сами себя не считают за людей».
Для того чтобы проиллюстрировать результаты искусственного отбора, мы приведем лишь несколько свидетельств, взятых из письменных источников.
«Помещик может продать мужа от жены, жену от мужа, детей от родителей, избу, корову, даже и одежду может продать», – писал венгерский путешественник Савва Текели. Текели видел, как на площади в Туле продавали сорок девушек: «Купи нас, купи», – наперебой просили его девушки…
«Бывало наша барыня отберет людей парней да девок человек 30, мы посажаем их на тройки, да и повезем на Урюпинскую ярмарку продавать… – рассказывал один крестьянин Саратовской губернии. – Каждый год возили. Уж сколько вою бывало на селе, когда начнет барыня собираться на Урюпино…» [164]
В начале XIX века широкая торговля крепостными велась на базаре в известном промышленном селе Иваново, причем сюда в большом количестве привозили девушек из Малороссии… В Петербург в 1780-х годах людей на продажу привозили целыми барками…
Н. И. Тургенев писал: «В одной губернии, как сказывают, некоторые помещики ежегодно на ярмарке продают девок приезжающим туда для постыдного торга азиатцам, которые увозят сих жертв… далеко от места их родины».
«Всем известно, что помещики-псари за
