- Занимай половину стеллажа,- сказал я и, вскочив, уложил свои книги покомпактнее, освободив ему четыре полки.
- Вот спасибо,- обрадовался Марк,- а то у меня книги всегда так и лежали в ящиках. Да в общежитии и нельзя было раскладывать: растащат. И почему-то листы вырывают, черти. У вас не растаскивают книги?
- Что ты! Конечно, нет!
- Я так и думал,- довольно заметил он.
Только мы разложили книги, в дверь постучала Лиза. Марк поспешно освободил для нее стул, засунув чемодан под кровать.
Лиза серьезно разглядывала Марка.
Молчание затягивалось, мне стало неловко. Они смотрели друг на друга без улыбки - спокойно и холодно. Лиза первая отвела глаза.
- Это что, самодельный магнитофон? - Она показала на прибор непонятного назначения.
- Да, это я сам сконструировал. Не то что сам, но переделал, чтобы можно было записывать голоса птиц. У меня уже много записано. Хотите послушать?
Мы, разумеется, хотели, и он живо достал из рюкзака ленты, что-то наладил, и словно мы перенеслись в подмосковный лес - комнату наполнило щебетанье птиц. Вот уж старались, одна перекрикивала другую: токовал глухарь, куковала кукушка, гоготали дикие гуси... А это чей голосок, дрозда? А когда птицы умолкали, свиристел кузнечик.
Кто-то открыл дверь: "Ох, как у вас хорошо!" - и заторопился по своим делам.
В фонотеке обсерватории были пластинки с голосами птиц, и мы все очень любили их слушать долгой полярной ночью. Но почему-то эти несовершенные записи доставили нам особенное удовольствие. Марк сиял.
- У меня и здешние птицы уже записаны,- похвалился он,- вороны, сороки, кедровки. Ох, кедровки горластые! Сердитые. Поставить?
Так мы познакомились. Так мы подружились. Потому что мы действительно нашли в Марке настоящего друга. Может, это я нашел наконец друга.
Лиза сердилась. Она немножко ревновала меня, не раз говорила, что я забыл ее ради Марка... Это было не так. Лиза была одно, Марк - другое. Я их обоих любил - по-разному... Марка чуть больше. Мы с ним разговаривали каждый день чуть ли не до утра. Я теперь вечно не высыпался. И даже научился спать днем, хоть двадцать минут, да прикорну.
Марк оказался большим фантазером и выдумщиком. Его "почему" волновали. Заставляли задумываться. Он считал, что должен знать все, что делается в государстве и в мире. Ум у Марка был ясный. Славный парень, решили все в обсерватории.
У нас очень не хватало людей, и Марк в свободное время помогал всем, кому нужна была помощь. Он был парень не гордый, если судить по тому, что часто помогал драить полы уборщице Вере.
У меня над постелью висела фотография отца.
- Ты любишь своего отца? - спросил меня однажды Марк.
- Очень.
- Почему?
- Странный вопрос, ведь он мой отец!
- А-а... Ты уважаешь его?
- Очень!
- Почему? Только потому, что он отец?
- Не только. Я его уважал бы и не будь он моим отцом. Ну, потому что он настоящий человек, настоящий ученый. Добрый товарищ. Я ведь видел его на работе, в экспедиции. Он очень прямой. Многие считают его неуживчивым, взбалмошным. Кому понравится, если о нём скажут: "тупица" и "невежда"... Ты знаешь, Марк, ученые тоже дают друг другу клички, как мальчишки. Моего отца называли "Бешеный географ", "Неистовый Дима", "Челленджер". Как жаль, что ты уже не застал отца!
Я много рассказывал Марку про отца, мать, бабушку, Ангелину Ефимовну, про Гамон-Гамана и школьных товарищей. Марк с интересом и какой-то грустью слушал. О себе он пока не рассказывал ничего. Я не спрашивал. Когда захочет, сам расскажет.
Марк собрал труды моего отца, какие нашлись у меня и в библиотеке. И с интересом их читал. Это все были труды по теории, проблемам географии, географии будущего. Увидев, что Марк любит читать, Валя поручила ему библиотеку. Библиотека за пять лет собралась большая, но библиотекаря не было. Марк был очень доволен. Я тоже. Теперь Лиза, сделав метеорологическое наблюдение, шла отогреваться в библиотеку, там же и обрабатывала наблюдения. А так как камералка, где я трудился над сортировкой камней, была рядом, то и я, захватив работу, перебирался в библиотеку. Боюсь, что мы больше разговаривали, чем работали. А так как Марк при всей его говорливости не любил рассказывать о себе, то мы лишь через месяц узнали, что в своей богатой приключениями жизни он одно время работал киномехаником. Все так и ахнули. И теперь, прежде чем отослать очередной фильм из поселка Черкасского, его показывали у нас. Одну стену в кают-компании превратили в экран. Марк с Валей летали в Магадан и приобрели проекционный аппарат.
До чего было хорошо, когда вечером все собирались в кают-компании, пили чай и просматривали новые фильмы. За стенами пятидесятиградусный мороз, полярная ночь, ледяной ветер, а в кают-компании уютно, тепло. И на душе тепло - от дружбы.
Ангелина Ефимовна уже несколько раз говорила с нами из Москвы. Засыпала письмами и посылками с книгами и приборами. Вроде мы и не лишились нашего славного директора.
Мой отец и Ермак уже вылетели спешно в Австралию, откуда советским пароходом будут добираться до моря Дейвиса. Все необходимое снаряжение и вертолет были погружены на этот пароход. Последние известия мы получили из Литлтона - порта захода кораблей, идущих из Европы в Австралию.
Я дал прочесть папино письмо Марку. Он почему-то густо покраснел.
В библиотеку зашла Валя. В руках она держала радиограмму.
- Большая радость,- сказала она, взглянув на меня, но глаза ее смотрели отнюдь не радостно.- К нам едет...
- Ревизор!- подсказал я.
Валя слабо улыбнулась. Как она похудела за последние дни! Тяжело руководить обсерваторией или тоскует по мужу, по Андрюшке?
- Женя Казаков! На материале нашей станции он защитил кандидатскую (Валя все смотрела на меня). Теперь ему, наверно, нужен материал для докторской... Надо его встретить. Сейчас как раз лунные дни. Марк, слетай за ним на Вечный порог.
- Вот сейчас? - спросил Марк.
- Да, Казаков уже на Вечном. Дожидается в гостинице. Николай, может, и ты поедешь? Он больше всех тебя знает. Ему будет приятно.
- Ладно, встречу.
- Барометр падает...- озабоченно сказал Марк.
- Ничего. Думаю, вы успеете... Погода сейчас хорошая. А если испортится, то надолго. Как мы его тогда доставим? Пообедайте и тотчас отправляйтесь.
- Можно, и я с ними? Ведь места в вертолете хватит? - спросила Лиза. Глаза ее так и разгорелись.
Зимой мы больше находились дома, и такой живой девушке, как Лиза, это было тяжеловато, хотя она часто уходила на лыжах в горы и на коньках мы катались на своем катке. 162
Мы с Валей переглянулись. Я до сих пор не знал, рассказывал ли Алексей Харитонович дочери, что Женя - его смертельный враг? Теперь понял: не рассказывал.
- Валентина Владимировна! Ну, пожалуйста, разрешите,- взмолилась Лиза. Не было предлога отказать ей.
Лиза помчалась просить товарищей сделать за нее семичасовое наблюдение, если она не успеет к вечеру.
Алексей Харитонович был на охоте. Он любил охотиться, и Валя, как и Ангелина Ефимовна, охотно отпускала его в тайгу. Свежая дичь всегда была кстати в нашем рационе. Иногда с ним уходили на охоту кто-либо из сотрудников, чаще геофизики, только не Леша Гурвич. Он не любил охоты. Я тоже.
Мы пообедали наскоро, прямо на кухне. Там сидел Бехлер. Узнав, кого мы едем встречать, они с Гарри переглянулись, потом оба вопросительно глянули на меня. Я пожал плечами. Марк ничего не заметил. Я ему не рассказывал про Абакумова. Новые работники обсерватории этой истории не знали.
Так мы вылетели втроем... Как говорится, навстречу судьбе.
Глава четвертая
ВСТРЕЧА В ЗИМОВЬЕ
Мы приземлились на площади перед единственной гостиницей. Казаков, видимо, нас заждался. Он выскочил на улицу без шапки в одном свитере и довольно сердечно обнял меня. Я хотел познакомить его с Лизой и Марком, но куда там! Марк заорал:
- Берите вещи и скорее в вертолет!
Мела поземка, ветер все яростнее расшвыривал снег, кидал его в низкое, серое небо. Вертолет изрядно бросало. Всем стало очевидно, что до обсерватории не добраться. Обратно на Вечный порог - тоже... Мы почти вслепую перевалила хребет, и Марк приземлился у какого-то зимовья.
- Придется ночевать здесь! - прокричал он, открывая дверь. Ветер заглушил его голос. Из зимовья выскочили несколько парней и помогли нам закрепить вертолет. Мы поспешили укрыться в бараке.
Это было одно из последних старых зимовий. Построили его еще, наверно, в двадцатых годах, когда люди валом валили на золотые прииски. Давным-давно отработанные - там уже ни грамма золота,- они еще попадались в тайге; иногда даже целые заброшенные поселки.
Бревенчатые стены, проконопаченные мхом, сверкали от инея. С двух сторон шли длинные сплошные нары. Посредине - ладно сколоченный стол, неподъемные скамьи, отполированные за долгое время до блеска. Над столом покачивалась от сквозняка керосиновая лампа "чудо". Никогда не видел в продаже таких ламп. Может, их доставляли из прошлого столетия на машине времени?
