С лязгом отворяются железные двери тюрьмы, толпа подается вперед, неясный гул пробегает по рядам. На пороге появляются двое: высокий, весь обвязанный бинтами белый и молодой негр, заботливо поддерживающий его за плечи. Так вместе они спускаются по ступенькам на улицу, и белый громко стонет от боли. За ними следует еще один негр, стройный и подтянутый, и позади всех, об руку с бледным юношей, идет тот, на кого устремлены взоры всей толпы: старый человек с окровавленной белой повязкой на лбу.
Зал суда тонул в сизом дыму бесчисленных трубок и сигар. В немытые окна виднелись куски серого неба и такого же серого двора. В этом суде обычно разбирались мелкие земельные тяжбы фермеров, долговые дела, пьяные драки… Впервые стены суда увидели такое собрание государственных чиновников, представителей печати и адвокатуры.
Казалось бы, зачем вести следствие, назначать судебное разбирательство, если все дело и без того ясно и конец Брауна заранее известен последнему мальчишке в стране? Но Америка хотела утвердить за собой славу самой демократической и либеральной страны в мире. Здесь каждый человек имел право быть судимым судом Союза и казнимым главным палачом штата.
Капитана и его бойцов встретили гробовым молчанием: только изредка слышались громкие плевки: это жующие табак упражнялись в своем искусстве.
Клерк зачитал имена подсудимых: Джон Браун, Аарон Стевенс, Эдвин Коппок — белые… Шильдс Грин, Джон Копленд — негры…
Здесь не было еще Кука и Хэзлета, которых искали по всем ближним штатам, так как полагали, что они не могут бежать далеко. Власти считали их одними из главных заговорщиков. Через несколько дней Кука и Хэзлета нашли в Пенсильвании и привезли в ту же чарльз-таунскую тюрьму.
Поднялся секретарь суда.
— Имеют ли подсудимые защитников или хотят, чтобы защиту назначил суд?
Все подсудимые устремили глаза на своего капитана. Браун встал, крепко держась за спинку скамейки. Но он сказал не то, чего от него хотел суд.
— Виргинцы, — начал он, — я не просил пощады, когда меня взяли, я не просил вас тогда пощадить мою жизнь. Но губернатор штата Виргиния заверил меня, что надо мной будет честный суд. Если вы жаждете моей крови, вы можете в любой момент получить ее без этого издевательства, именуемого судом. У меня нет адвоката, я не в силах с кем-либо советоваться, я ничего не знаю о состоянии моих арестованных товарищей и не могу заботиться о своей собственной защите. Память изменяет мне, здоровье мое еще не восстановилось. Существуют обстоятельства, говорящие в нашу пользу. Я привел бы их, если б нас судил честный суд. Но, если все сводится к форме — суд для казни, вы можете избавить себя от хлопот. Я готов к моей судьбе. Я не требую суда. Я прошу даже, чтоб не было ни этой карикатуры на суд, ни оскорблений — ничего подлого и бессовестного. Я настаиваю, чтобы меня избавили от судебного издевательства.
Я не знаю, для чего ведется это следствие и какую пользу извлечет из него страна. Хуже этого издевательства ничего нельзя было выдумать. Только трусливые варвары так оскорбляют тех, кто попал к ним в руки…
Браун, тяжело дыша, опустился на скамейку. Полное молчание встретило его слова. Он говорил перед глухой, враждебной стеной. Капитан обвел глазами публику. Синие фраки, военные мундиры, золотые цепочки на жилетах, модные клетчатые панталоны — он был во власти правящего класса Юга, и его речь — горячая, живая — оставила этих людей равнодушными, как будто он говорил на мертвом языке.
Судья бесстрастным голосом предложил назначить двух защитников от суда — мистера Ботса и мистера Томаса Грина. Оба были виргинцы, добросовестные и лишенные всякого таланта. Во всяком случае, их прежде всего интересовали те доллары, которые они получат за свое выступление в суде. Четверо подсудимых без возражений согласились передать им свою защиту. Они просили лишь о том, чтобы каждого из них судили порознь. Один Джон Браун остался безучастным; он сидел, низко опустив голову, и, казалось, дремал.
К вечеру следственный суд представил свои заключения главному судье. Паркер подтвердил все три главных пункта обвинения: измена государству, заговор и подстрекательство рабов к восстанию и убийство мирных граждан. Даже одного из этих обвинений было достаточно, чтобы послать подсудимого на виселицу. Не могло быть и тени сомнения в той судьбе, которая ожидала Джона Брауна.
Пушки, направленные на чарльз-таунскую тюрьму в день суда над Брауном, были отнюдь не лишней предосторожностью. Едва весть об аресте Брауна достигла Бостона, аболиционисты — и белые и негры — пришли в сильнейшее волнение. Все понимали, что капитана ждет виселица и что вместе с ним погибнут все мечты об освобождении негров, все лучшие надежды и упования.
Нет, друзья свободы не могут допустить смерти Брауна!
Канзасские негры взывали к своим братьям на Севере: нужно любой ценой спасти капитана!
Через день после начала суда к судье Паркеру явился очень молодой человек и представился: Хойт, адвокат из Массачусетса, прибывший для защиты обвиняемого. «Я подозреваю, что это шпион», — написал прокурор Хэнтер одному из друзей в Вашингтон. Он настаивал, чтобы Паркер потребовал у юноши документы, удостоверяющие его юридическое звание, но судья огрызнулся:
— И так уже весь Север кричит о нашем пристрастии, — и ввел Хойта в состав суда.
Между тем прокурора не обманул его тонкий нюх. Юный Хойт был действительно послан бостонскими аболиционистами с тайным поручением разведать все обстоятельства дела и переговорить с Брауном о побеге. В качестве официального защитника молодой аболиционист мог свободно посещать тюрьму и общаться с арестованными.
Спустя несколько дней бостонские друзья Брауна получили от Хойта обескураживающее письмо:
«…Он категорически отказывается от нашего плана. Ничто из того, что я говорил, не могло поколебать его решения. Он говорит, что не ушел бы из тюрьмы, даже если бы дверь была открыта. Иногда я не совсем его понимаю, но знаю только, что он меня глубоко трогает. Этот человек, один среди лагеря врагов, под угрозой смерти держится так достойно и умно, что рядом с ним все прочие кажутся ничтожными.
Вы не можете себе представить здешнего волнения: весь округ наводнен патрулями, и большие отряды войск постоянно находятся под ружьем. Один он спокоен. Люди здесь жаждут его смерти, но даже и они не могут не признать его исключительного мужества и величия…»
Итак, главной помехой в задуманном аболиционистами плане побега был сам Браун. Капитан категорически отказался от насильственного освобождения.
— Весь Юг, вся страна скажут, что я трус и побоялся ответить за мои поступки, — сказал он Хойту, когда тот попробовал настаивать.
Юрист передал эти слова бостонцам, но аболиционисты возмутились. «Он не думает о нас, о том, что он нужен нам и нашему движению. Пусть он противится, мы все-таки спасем его вопреки его желанию!»
Хиггинсон, Барнс, Хинтон и другие пишут друзьям в Канзас. Надо торопиться, дорог каждый день, каждый час! Перебирают десятки способов, строят самые фантастические планы побега. Наконец негр Спунер из Бостона предлагает план, который принимается с воодушевлением.
Надо похитить губернатора Виргинии Уайза, вывезти его на быстроходном судне в море и держать там в качестве заложника, а потом предложить властям штата освободить Брауна в обмен на губернатора. Аболиционисты нашли верного человека — капитана быстроходного парохода, который в случае погони брался обогнать даже ричмондскую канонерку[7].
На все это предприятие требовалось свыше десяти тысяч долларов. Собрать такую сумму в немногие остающиеся дни было очень трудно, и от этого плана пришлось отказаться. К тому же разнесся слух, что под командой Джона Брауна-младшего в Огайо вооружается несколько отрядов. Говорилось, что эти отряды намереваются в день казни ворваться в город, захватить арестованных и, посадив их на лошадей, увезти в свободные штаты, к друзьям.
Однако этот слух оказался ложным: никто и нигде не вооружался для спасения Брауна, и аболиционисты с отчаянием видели, как приближается день расправы над их вождем.
Впрочем, думать о спасении капитана и предаваться горю могли только рядовые члены организации, оставшиеся неизвестными властям: рабочие, негры, мелкие фермеры, ремесленники.
Такие крупные фигуры, как Фредерик Дуглас, Сенборн, Геррит Смит, и другие понимали, что им грозит немедленный арест и необходимо думать о спасении. Власти заявили во всеуслышание, что в ковровом чемодане, найденном в Кеннеди-Фарм, обнаружены бумаги, подтверждающие участие многих видных северян в подготовке брауновского восстания. Назывались имена Хиггинсона, Дугласа, Сенборна, Смита и Стирнса. Из этих людей правительство Виргинии, представлявшее целиком интересы плантаторов-линчевателей, более всего жаждало расправиться с Фредериком Дугласом. В Дугласе видели выдающегося деятеля аболиционизма, он был наиболее опасен как оратор и руководитель негритянского движения. Однако Дугласу удалось спастись: он бежал в Канаду, откуда потом перебрался в Англию. Дуглас оставался в Европе до мая 1860 года, а потом вернулся в Соединенные Штаты для продолжения борьбы, которая приняла в то время уже массовый характер.
