— Против кого дружат страны Североатлантического альянса без Варшавского Договора? И кто, в принципе, может быть сегодня стратегическим партнером России?
— С НАТО вот как получилось… Горбачев уволил секретаря ЦК, отвечавшего за Варшавский Договор, и назначил на его место Александра Яковлева, бывшего посла в Канаде, которого спешно ввели в политбюро. Через год Варшавского Договора не стало.
Разумеется, НАТО нужно сегодня, чтобы противостоять России. А зачем иначе? Смотрите: Венгрия, Румыния, Болгария, Польша… практически все страны Восточной Европы вошли в НАТО. А Россию, как я понимаю, туда могут принять только при условии, если мы уничтожим все до единой ракеты или значительно поделимся своими территориями. Сейчас уже ведутся такие разговоры: у вас, мол, на Дальнем Востоке всего 2–3 человека на квадратный километр, зачем вам так много нерационально используемой земли.
Стратегическим союзником России в противостоянии Америки может быть Китай. Но что такое Китай в военном смысле? Там есть всего одна ракетная база, на которой, может быть, с десяток ракет всего. Мне рассказывали, как они у нас купили зенитный комплекс С-300 и делают примитивные ракеты «вручную». Нет у них еще тех технологий, которые могли бы вырабатывать такое количество ракет, как у нас или американцев. Китайцы — трудолюбивый народ, когда копаются в земле, но создать современную военную технику им еще слабо. Что уж говорить об остальных ядерных странах… Ситуации с Северной Кореей, Ираном специально нагнетают американцы, чтобы мировое общественное мнение не препятствовало строительству их ПРО. Как только они построят эти новые ПРО, они сразу же забудут и корейцев, и иранцев, все будет направлено против России. Зачем создавать ПРО в Чехии или Польше? Что, Северная Корея будет через всю Россию обстреливать Америку, когда она это может проще сделать через океан. Никогда Корея не сделает таких ракет. Ракета стоит дороже золота! Ее цена равна цене золота, вес которого примерно равен весу ракеты. То же самое касается современных военных самолетов. Это летает золото!
— Если сложить полярные мнения о событиях 19–21 августа 1991 года, то, как ни парадоксально, можно вывести характеристику действиям ГКЧП, которая, думаю, устроит и правых, и левых: заговор нерешительных людей. Как вы сегодня оцениваете ГКЧП и свою роль в нем?
— Прежде всего: никакого заговора не было. Перед тем, как ехать в Форос к Горбачеву, на одном из объектов КГБ собрались: Крючков, Павлов, Янаев, Шейнин, я, со мной были Варенников и Ачалов… Короче, все те, кто остался в Москве и не уехал отдыхать. Решив ввести чрезвычайное положение, мы опирались на то, что 17 марта 1991 года был проведен всесоюзный референдум, на котором более 70 % населения СССР проголосовали за его сохранение. Горбачев же, вопреки референдуму, собирал князьков из союзных республик, для того чтобы вырабатывать договор о создании Союза суверенных государств. А что значит суверенное государство? Суверенное — значит, самостоятельное. Я, Крючков, Пуго были на двух или трех таких совещаниях. Я говорил Горбачеву: «Армию тогда не сохранить». Он: «Ты ничего не понимаешь!» Крючков тоже со своей стороны говорил Горбачеву: «Перестанет существовать Комитет государственной безопасности, способный контролировать эти республики». В ответ: «Ничего ты не понимаешь!» И в результате Горбачев перестал нас приглашать. И они все-таки выработали такой договор, опубликовали его в газетах в пятницу 17 августа, когда люди собирались на дачи и отдых, а во вторник 20 августа должны были его уже подписывать. Вот мы и поехали к Горбачеву: давайте введем чрезвычайное положение, иначе Союз распадется. Он обиделся: «Что вы меня учите? Меня народ избрал…» Какой народ его избрал?
ГКЧП обвиняют в нерешительности. Но я не мог поступить, как Ельцин в 1993 году, не мог быть Пиночетом и кого-то арестовывать. А арестовывать надо было верхушку во главе с Ельциным. Комитет госбезопасности, Министерство внутренних дел говорили мне: «Выдели в Медвежьих озерах две казармы, будем туда сажать арестованных». Но так никого и не арестовали. Мне звонит член военного совета десантных войск: «Уражцева арестовали, что делать?» Я говорю: «Отпустите, нужен он мне…»
— Спустя пару дней с вами обошлись иначе…
— Да. Когда мы приехали к Горбачеву в Форос 21 августа, он нас не принял — видимо, с ним уже переговорил Ельцин. Сразу вслед за нами на ТУ-134 прилетают Руцкой, Бакатин, Примаков. А когда они стали возвращаться, позвали с собой в самолет Крючкова: «поговорить», а на самом деле, чтобы нас разъединить. Крючкова по прилете сразу и арестовали. Через 20 минут сел наш самолет. Нас тоже тут же арестовали. Они для этого привезли на аэродром рязанскую школу милиции. Я же мог посадить на каждый аэродром по десантной бригаде. Что такое школа милиции и что такое бригада десантников? Но это была бы гражданская война. Стрельба, по крайней мере… И это точно. Я знал обстановку. К этому времени многие москвичи уже не любили советскую власть.
— Для чего же вы тогда ввели танки в Москву?
— Войска были введены в Москву для охраны Кремля, водозабора, госхрана — важнейших объектов города.
Когда 19 августа 1991 года у Белого дома стал собираться народ, Грачеву позвонил Лобов, просить охрану у армии. Грачев: «Поможем!» и перезванивает мне. Я говорю: «Хорошо, направьте туда батальон». И генерал Лебедь появился со своим батальоном у Белого дома, зашел к Ельцину и доложил: «Мы вас охраняем!» Тут вдруг «Эхо Москвы» передает, что Лебедя застрелили. А через несколько минут он появляется у меня в кабинете: «Я был у Ельцина, доложил ему, что мы его охраняем». Никто ведь не знал, как народ будет реагировать. Лужков с Поповым на автобусах завозили водку к Белому дому. И если сначала там было тысячи две человек, то к вечеру стало тысяч семьдесят. Многие просто перепились. Собчак в это время морочил голову народу в Ленинграде. Кстати, я считаю, что Собчак не достоин того, чтобы студенты Санкт-Петербург-ского университета получали стипендии его имени. Я не согласен, что существуют стипендии имени Ельцина. Ну, кто они такие? Разрушители Советского Союза. Так вот… Мы не собирались брать Белый дом, даже свет и телефоны там не отключили.
— Обстоятельства вашего назначения на должность министра обороны СССР в 1987 году носили — понятно, не по вашей воле — трагикомичный характер. Согласны, Дмитрий Тимофеевич? Какой-то Матиас Руст…
— Все это было сделано специально! Мы Руста прекрасно видели. Несколько раз реактивный самолет пролетал рядом с ним, и если бы истребитель пролетел на полной скорости, то, не задевая Руста, просто перевернул бы его воздушной волной. С какой стати какому-то Русту было с таким риском лететь на какую-то Красную площадь? Но, дело в том, что, когда в 1983 году мы сбили корейский пассажирский самолет, было принято решение: гражданские суда больше не сбивать. Может быть, Руст поэтому и летел так смело? Мы же понятия не имели, что эта «птаха» летит именно на Красную площадь. Над Москвой его уже, конечно, было поздно трогать — обломки бы посыпались на город. Важно помнить, что в этот самый момент министр обороны Соколов, Горбачев и Рыжков были в Берлине на консультативном совещании стран Варшавского Договора. После известия о прилете Руста Горбачев на обратном пути демонстративно не взял Соколова в свой самолет. У меня, конечно, нет данных, что Горбачев мог заранее знать об этом полете, но предполагать, что он о нем мог заранее знать, я имею право. Этот полет — дискредитация Советской армии в глазах общественного мнения нашей страны и всего мира.
Я был на заседании Политбюро, которое разбирало этот инцидент. В тот день в три часа ночи меня стуком в дверь разбудил зять — я закрыл телефон подушкой, чтобы он не мешал выспаться. Говорит: «Вас вызывает министр!» Приезжаю в Генштаб, Соколов удивляется: «Я тебя не вызывал». Начальник Генштаба Ахромеев говорит: «Это звонил я, тебе в 10 часов надо быть на Политбюро».
Открывает Политбюро Горбачев: «Позор на всю Европу! Какой-то самолетишко прилетел, понимаешь, болтался тут…» Дальше докладывал первый замминистра Лушев, остававшийся в Москве вместо Соколова. Горбачев ему говорить не дал: «Хватит, садись!.. — и обращается к дважды герою Советского Союза Александру Ивановичу Колдунову, главкому ПВО, — давай ты, Колдунов!» И опять: «Да у тебя тоже одни оправдания!..»
— То есть Михаил Сергеевич хотел, чтобы тогда Руста сбили?..
— Слушайте дальше. Константинова, Героя Советского Союза, маршала авиации Горбачев тоже сажает на место и обращается к министру обороны Соколову: «А тебе, Сергей Леонидович, тоже надо определиться!» Потом нас всех выпроводили, а члены Политбюро ушли в Ореховую комнату. Через 20 минут Савинкин, заведующий административным отделом ЦК КПСС, приходит за мной и ведет к Горбачеву. Горбачев говорит: «Мы решили, что ты будешь министром обороны». Я отвечаю: «Я не готов. В Москве всего-навсего три месяца в должности замминистра по кадрам». — «Мы тебе лишние сутки для вхождения в должность дадим…» Все смеются. Соколов мне подмигнул: соглашайся. Я Соколова знал и раньше, когда он был командующим Ленинградским военным округом, я у него был начальником отдела планирования и общевойсковой подготовки. Горбачев продолжает: «Ты, Толя, — обращаясь к Лукьянову, — и ты, Лев, — обращаясь к Зайкову, — представьте его в шесть часов коллегии. Все, ты — министр!» Вот так, по-хамски, со всеми на «ты»… Соколов передал мне ядерный чемоданчик: пришли ребята, рассказали, как с ним обращаться — там никаких разговоров не надо вести, фишки передвигаешь, даешь ими команду на удар или на отмену удара. В подчинении у меня оказались пять маршалов: Ахромеев, Куликов, Соколов, Куркоткин, Петров. Но в результате мы работали дружно: с замами у меня никаких эксцессов не было.
