В мире поднялась кампания в защиту Махно, которую вели массовые анархо–синдикалистские организации. В их заявлении говорилось. «Махновщина и большевизм — это два антипода.
Первая стремится к полному самоуправлению трудящихся, второй — к диктатуре над ним. Гнусной, подлой клеветой является заявление советвласти о бандитском и погромном характере махновщины Махновская армия является единственной в мире, непричастной ни к каким антиеврейским актам. Наоборот, — с революционной честью и решительностью она всегда их сурово преследовала. Братья трудящиеся! Помешайте осуществиться презренному замыслу русского и польского правительств. Подымите голос протеста против готовящегося убийства тов. Махно и против убийств других революционеров» 1.
27 ноября Махно второй раз в жизни предстал перед судом. Его обвиняли в контактах с миссией УССР в Варшаве и подготовке восстания. После того, как абсурдность этого обвинения стала очевидна, прокурор стал доказывать, что Махно не политэмигрант, а бандит. Возникла угроза, что Польша использует узников как разменную монету в дипломатической игре и выдаст их большевикам.
Газета «Дни» писала: «Махно на суде держится свободно, охотно говорит, категорически отказывается от возводимых на него обвинений в бандитизме, насилиях, в злых умыслах против Польши, в сношениях с большевиками. Говорит о себе и «махновском движении», как о своеобразном народном освободительном движении, о борьбе против всякой навязываемой народу власти. Говорит «интеллигентским» языком, порою с вычурными книжными оборотами» 2.
Выступления батько имели успех — особенно напоминания о том, что своими действиями в тылу красных он фактически спас Варшаву в 1920 г. 3. Уголовные обвинения доказаны не были, и 30 ноября Махно был оправдан. Он поселился в Торуни, где начал публиковать воспоминания и готовиться к новым боям. Одновременно в Берлине Аршинов выпустил первую «Историю махновского движения». Работы Н. Махно и П. Аршинова о махновском движении вызвали в целом положительные отклики в анархистской среде, однако, внезапно подверглись атаке со стороны анархо–синдикалистов. Критикуя махновское движение, М. Мрачный считает, что увлечение им реакционно, так как это ведет к недооценке характера будущей революции и великой роли рабочей организации в ней» 4 По мнению М. Мрачного, сам метод повстанческой борьбы делает вождизм и военный авторитаризм неизбежными «Но мы твердо помним простые и глубокие слова нашего гимна «никто не даст нам избавления, ни бог, ни царь и ни герой. «». И не батько, добавим мы, будь он хоть семи анархических пядей во лбу. И не вооруженная армия революционно настроенных повстанцев, хоть бы она вся состояла из Кропоткиных и Бакуниных» 5.
Более того, М. Мрачного возмущает «батьковщина», вождизм, присущий крестьянскому движению. «Мы боремся против глубоко вкоренившегося рабского стремления трудящихся передать свою волю, свою самостоятельность благодетелям, пастырям, вождям, партиям, которые уже устроят все к лучшему для нас с наименьшей тратой наших собственных усилий, с наименьшим напряжением собственной воли к действию» 6.
Анархо–синдикалисты, участвовавшие в революции в городах, предпочитали стачки лихим конным атакам. Они доверяли и слухам о «бандитском» характере махновщины, критически относились к «диктаторству» Махно. Критика со стороны анархистов болезненно воспринималась Нестором Ивановичем. Но это были лишь первые выстрелы в будущей идеологической войне.
После откровенных заявлений Махно о стремлении продолжать вооруженную борьбу с большевиками польское правительство выслало его из страны в январе 1924 г. К этому времени было уже ясно, что в ближайшее время поднять восстание на территории СССР не удастся. Махно перебрался через Германию в Париж где и прожил остаток дней.
Последние годы Махно не были такими же бурными, как предыдущие, но все же это не было тихое угасание, подобное жизни многих эмигрантов. В Париже Махно оказался в самом центре политических дискуссий. И здесь он снова был «на коне». Французская анархистка И. Метт вспоминала, что Махно «был великим артистом, неузнаваемо перевоплощавшемся в присутствии толпы. В небольшой компании он с трудом мог объясняться, его привычка к громким речам в интимной обстановке казалась смешной и неуместной. Но стоило ему предстать перед большой аудиторией, как вы видели блестящего, красноречивого, уверенного в себе оратора. Однажды я присутствовала на публичном заседании в Париже, где обсуждался вопрос об антисемитизме и махновщине. Меня глубоко поразила тогда удивительная сила перевоплощения, на которую оказался способен этот украинский крестьянин» 7.
Споры 20‑х — 30‑х гг. не были просто эмигрантской пародией на прошедшую революцию. Ставкой дискуссий, разворачивавшихся между мировыми, был опыт Российской революций, уроки — для анархистов не менее ценные, чем для представителей других течений выброшенных большевизмом в мир.
Практический опыт революционной борьбы, которым обладали анархисты из России, определял то внимание, с которым мировая анархистская общественность следила за их спорами. Это определило и активное вмешательство в них таких авторитетных в международных анархистских кругах теоретиков, как А. Беркман, Ж. Грав, Э. Малатеста, М. Неттлау, Л. Фабри, С. Фор, Р. Рокер и других. Но их авторитет, приобретенный десятилетиями участия в анархистском движении и множеством произведений, на которых воспитывались целые поколения анархистов, оказывался решающим не сам по себе, а только в соответствии с тем или иным мнением, поддержанным деятелями российского анархизма. Анархисты ждали новых революций, и не напрасно. В 1936 г. миллионы испанских рабочих и крестьян подняли черное знамя анархии. Их идеологические и политические принципы зависели от оценки махновского опыта.
В 1924 г. Н. Махно, П. Аршинов, В. Волин и несколько их товарищей создали Группу русских анархистов в Германии (поело переезда в Париж называлась Группа русских анархистов за границей). Группа выпускала журнал «Анархический вестник», а затем «Дело труда». Соратники Махно, так же, как и другие видные анархисты (Максимов, Ярчук и др.) были высланы из России вместе с теми представителями «чуждых» идейных течений, которых большевики опасались и расстреливать, и оставлять в стране.
Махно и Аршинов настаивали на том, что для координации работы различных проанархических массовых организаций анархисты должны создать собственную единую организацию. По поводу формы этой организации в 1923 г. возникли все более заметные разногласия. Волин считал, что организация может быть создана из представителей всех основных направлений анархистского движения. Для этого созданию организации должна предшествовать широкая теоретическая дискуссия, которая могла бы выявить общие черты воззрений всех течений и на их основе формировать «синтетическую» идеологию анархизма.
Идея «синтеза» встретила противодействие Аршинова, который считал невозможным объединить в одну организацию представителей большинства направлений анархизма, поскольку он слишком разношерстен. Аршинов считал, что в анархизме фактически господствует одна идеология — анархо–коммунизм, признающий синдикализм в качестве метода борьбы. Все остальные направления являются второстепенными и могут быть вынесены за рамки единой организации 8.
Такой организации по мнению Махно и Аршинова нужна была программа, которую можно было бы начать осуществлять в первый же день революции. В этом направлении развивалась мысль и других теоретиков анархизма. Авторитетный анархо–синдикалистский автор Г. Максимов предложил идею «переходного периода», приковавшую к себе внимание мирового анархистского сообщества. Напомнив, что анархисты во время революции поддерживали самоорганизацию трудящихся в Советы, Г. Максимов писал. «». Советы — еще не анархия. Но когда они наносят удар централизованному государству, разбивая вдребезги его аппарат — это является моментом переходной стадии к безвластному коммунизму» 9
Другой анархо–синдикалист, секретарь восстановленного в 1922 г. Международного товарищества рабочих (анархисты вели его историю со времен Интернационала К. Маркса и М. Бакунина) А. Шапиро писал: «Когда большинство анархистов признает, что ближайшая революционная волна не будет стопроцентно анархической, то они этим самым признают, что социальная революция…делится на этапы…Однако, когда говорят о переходном периоде, то анархисты–догматики становятся на дыбы. «Переходный период» легкомысленно смешивается с «диктатурой»» 10.
Возражения идее переходного периода, как это ни странно, исходили из лагеря участников махновского движения, практика которого вполне соответствовала идеям распыленной власти («вольные советы») и переходного периода. Ведь общество, установленное махновцами, очевидно не соответствовало критериям анархии, но уже рассматривалось как безгосударственное. Однако Аршинов, Махно и Волин рассматривали махновское движение как элемент социальной революции, а не общественную структуру. Общество махновской «освобожденной территории» не считалось ими анархическим потому, что там еще шла социальная революция. Аршинов называл махновское движение «началом строения нового общества». 11
