Именно при Петре в России возникло понятие о государстве как о чем-то отличном от монарха и стоящем выше его; узкие соображения податного характера теперь уступают место более широкому национальному кругозору. Вскоре после своего вступления на царствование, Петр начал говорить об «общем благе» и тому подобных материях. [Reinhard Wittram, Peter I, Сzаr und Kaiser (Cottingen 6 г), II, стр 121-2]. Он был первым российским монархом, высказавшим идею bien public и выразившим какой-то интерес к улучшению доли своих подданных. При Петре в России впервые ощутили взаимосвязь между общественным и личным благом; немалая часть внутриполитической деятельности Петра была нацелена на то, чтобы россияне осознали эту связь между частным и общественным благосостоянием. Такую цель преследовал, к примеру, его обычай присовокуплять объяснения к императорским указам, от самым тривиальных (например, указ, запрещающий выпас скота на петербургских проспектах) до имеющих первостепенную государственную важность (таких как указ 1722 г. об изменении порядка престолонаследия). Ни один монарх до Петра не видел необходимости в таких разъяснениях; Петр первым стал обращаться с народом доверительно. В 1703 г. он открыл первую русскую газету — «Ведомости». Это издание не только внесло большой вклад в русскую культурную жизнь, оно также ознаменовало важнейшее конституционное нововведение, ибо этим шагом Петр положил конец московской традиции обращаться с внутренними и иностранными новостями как с государственной тайной. Этими и другими подобными мерами постулировалось общество, действующее в содружестве с государством. Однако предпосылки эти не были доведены до своего логического завершения, и здесь-то заключена центральная трагедия русской политики Нового времени. У Петра и его преемников не было необходимости относиться к россиянам доверительно, обращаться с ними как с партнерами, а не просто как с подданными, и внушать им сознание общей судьбы. Многочисленные режимы вотчинного и деспотического типа прекрасно существовали столетиями, обходясь без подобного решительного поворота. Но раз было решено, что интересы страны требуют существования граждан, ощущающих себя частью коллективного целого и сознающих свою роль в развитии страны, из этого неизбежно должны были вытекать определенные последствия. Было явным противоречием взывать к гражданскому чувству русского народа и одновременно отказывать ему в каких-либо юридических и политических гарантиях для защиты от всесильного государства. Совместное предприятие, в котором одна сторона обладала всей полнотой власти и вела игру по своим собственным правилам, очевидно не могло действовать как следует. И тем не менее, именно так управляют Россией со времен Петра до наших дней. Отказ властей предержащих осознать очевидные последствия привлечения общественности к делам страны воспроизводил в России состояние перманентного политического напряжения, которое сменяющиеся правительства пытались уменьшить, когда ослабляя бразды правления, когда натягивая их еще туже, но ни разу не пригласив общество занять место рядом с собою на козлах.
С понятием государства пришло и понятие политическом преступления, а это в свою очередь привело к учреждению политической полиции. Уложение 1649 г., впервые давшее преступлениям против царя и монархии определение в категории «слово и дело», еще не создало никакого специального ведомства для розыска политических преступников. Для получения сведений о крамольной деятельности царское правительство полагалось в то время на доносы частных граждан. Разбор соответствующих дел был поручен отдельным приказам, и лишь самые серьезные из них рассматривались самим царем и Думой.
Петр также сильно полагался на донос; например, в 1711 г. он повелел, что каждый (в том числе и крепостной), кто укажет на уклоняющихся от службы дворян, получит в награду их деревни. Но он не мог уже больше относиться к политическим преступлениям как к эпизодической помехе, ибо имя его врагам был легион, и попадались они во всех слоях общества. Поэтому он учредил специальную полицейскую службу, Преображенский Приказ, поручив ему расследование политических преступлений на всей территории империи. Это ведомство было создано под покровом такой секретности, что ученые и по сей день не смогли обнаружить указа о его учреждении и даже не сумели установить хотя бы приблизительно, когда этот указ мог быть издан. [Н. Б. Голикова, Политические процессы при Петре I, M., 1957, стр. 9]. Первые достоверные сведения о нем датируются 1702 г., когда вышел указ, определяющий его функции и полномочия. Указ предусматривал, что начальник Преображенского Приказа имеет право расследовать по своему усмотрению деятельность любого учреждения или лица, независимо от его чина, и принимать любые меры, которые он сочтет необходимыми, для получения интересующих его сведений и предотвращения крамольных деяний. В отличие от других созданных при Петре административных ведомств, функции этого приказа были очерчены весьма расплывчато, что лишь увеличивало его силу. Никто, даже Сенат, созданный Петром для управления страной, не имел права соваться в его дела. В его застенках были подвергнуты пыткам и умерщвлены тысячи людей, в том числе крестьяне, выступившие против подушной подати и солдатчины, религиозные диссиденты и пьяницы, неприязненно высказывавшиеся о государе и подслушанные доносчиком. Полиция, однако, использовалась не только там, где речь шла о политических преступлениях, как бы широко они ни толковались. Стоило правительству столкнуться с какими-либо затруднениями, как оно начинало подумывать о том, чтобы призвать себе на подмогу полицейские органы. Так, после провала нескольких попыток начать строительство Петербурга дело было в конце концов возложено на городского полицейского начальника.
По всей видимости, Преображенский Приказ был первым постоянным ведомством в истории, созданным специально и исключительно для борьбы с политическими преступлениями. Масштаб его деятельности и полная административная самостоятельность дают основание видеть в нем прототип одного из основных органов любого современного полицейского государства.
Один из немногих надежных законов истории заключается в том, что со временем частные интересы всегда возобладают над государственными,— просто потому, что их поборники могут потерять и приобрести больше, чем ревнители государственной собственности, и посему первым приходится быть бесконечно предприимчивей.
Дворяне, записанные ведомством петербургского герольдмейстера в Табель о рангах, даже при петровском режиме, когда служебное продвижение в немалой степени определялось личными заслугами, обладали исключительными привилегиями, ибо имели в своем владении большую часть пашни и работоспособного населения страны. Тем не менее, положение их как собственников оставалось весьма шатким, поскольку зависело от того, насколько успешно они справляются со своими служебными обязанностями, и стеснялось множеством юридических ограничений. У дворянства не было также защиты от государственного и чиновничьего произвола. Как и можно было ожидать, больше всего дворянам хотелось, чтобы условное владение землей и крепостными превратилось в прямое право собственности, и чтобы им гарантировали неприкосновенность личности. Им хотелось также более широкой свободы предпринимательства, не ограниченной столь жесткими государственными монополиями. И, наконец, поскольку они стали теперь образованней и смотрели на внешний мир с большим любопытством, дворянам хотелось приобрести право ездить за границу и доступ к информации. Большая часть этих желаний была выполнена в течение четырех десятилетий после смерти Петра (1725 г.), а остальные — до истечения столетия. Особенно судьбоносным явилось царствование Екатерины, ибо, хотя ее больше помнят за ее любовные похождения и пристрастие к роскоши, именно она, в гораздо большей степени, чем Петр, произвела революционные преобразования в российских порядках и повела страну по западному пути.
Разложение вотчинного строя происходила с замечательной скоростью. К сожалению, историки уделили гораздо меньше внимания его упадку, чем истокам, и поэтому в истории его разложения много неясного. Нам придется, ограничить изложение несколькими гипотезами, истинность которых могут подтвердить лишь дальнейшие исследования
1. В период империи численность дворянства весьма значительно возросла: с середины XVII до конца XVIII в. мужская его часть увеличилась втрое, а с конца XVIII в. до середины XIX в. — еще в четыре раза, то есть с примерно 39 тысяч человек в 1651 г. до 108 тысяч в 1782 г. и до 4464 тысяч в 1858 г.; [Данные по 1782 и 1858 гг взяты из работы В. М. Кабузана и С. М. Троицкого, «Изменения в численности, удельном весе и размещения дворянства в России в 1782-1858 гг.» История СССР, Э 4, 1971, стр. 158].
