Британии он укрепил бы военно-морской флот как гарант национальной независимости и баланса сил на континенте.
Идея короля-патриота была попыткой создать с помощью смещенных тори и недовольных вигов новую партию тори, одетую в принципы вигов, отказавшуюся от якобитизма и стремящуюся примирить землю с торговлей, империю со свободой, государственную службу с частным богатством. I Когда эссе было опубликовано (1749), оно стало кличем молодых энтузиастов, которые, как «друзья короля», надеялись, что монархия очистит правительство Англии. Она сформировала политическую философию Сэмюэла Джонсона, а также старшего и младшего Питтов. Она вдохновила на либеральный консерватизм Бенджамина Дизраэли, чья «Виндикация английской конституции» (1835) превозносила Болингброка как отца торийской демократии, как человека, чья «полная реорганизация общественного сознания заложила основу для будущего прихода партии тори к власти».44 Именно влияние Болингброка и Дизраэли превратило потерпевших поражение тори в прогрессивных «консерваторов» современной Англии.
V. КАК ВВЯЗАТЬСЯ В ВОЙНУ
Тем временем пропаганда Болингброка вместе с воинственным духом настроенного на деньги парламента покончила с долгим правлением Уолпола. Основывая свое пребывание на сохранении спокойствия, осторожный министр уклонялся от внешних связей, договорился с кардиналом Флери, который правил Францией на аналогичных принципах, поддерживать как можно дольше мир, установленный Утрехтским договором, а в остальном оставил управление внешними отношениями своему способному брату Горацио. Однако удержание Англией Гибралтара и соперничество между Англией и Испанией за контроль над Америкой и морями с годами приводили к росту насилия. И Георг I, и его министр Стэнхоуп в январе и июне 1721 года заверили Филиппа V Испанского, что Англия откажется от Гибралтара, как только финансы Британии и нравы парламента улучшатся; но британская общественность отказалась смириться с такой капитуляцией.45 Теперь давайте проследим за тем, как Англия ввязалась в войну; это проиллюстрирует как джингоизм населения, так и честность британских историков.46
Компания Южных морей, как нам рассказывают, «грубо злоупотребляла» привилегией, предоставленной Англии Испанией, посылая одно торговое судно в год в испанские владения в Новом Свете, и «возникла большая незаконная торговля», частично управляемая, частично попустительствуемая компанией. В ответ Испания брала на абордаж английские суда, подозреваемые в контрабанде. Роберт Дженкинс утверждал, что в одном из таких случаев (1731 год) он потерял ухо; он сохранил его, выставил в Британии и взывал к мести. Испанцы конфисковали несколько английских кораблей, занимавшихся законной торговлей, и держали английских пленников в кандалах; английские каперы захватывали испанцев и продавали их в рабство в британских колониях. Контрабанда продолжалась; испанское правительство протестовало; Уолпол, не желая уменьшать доходы испытывающей трудности Компании Южных морей, смирился, хотя и жестко расправился с контрабандой у английских берегов. Английский торговый класс выступал за войну, уверенный в своем военно-морском превосходстве, защищенный от вторжения и надеющийся на новые рынки и расширение торговли. Народ был взбудоражен фактическими и вымышленными историями о жестокости испанцев; англичан, призывавших к действиям, называли мужественными патриотами, а тех, кто советовал соблюдать умеренность, — лилейными трусами. Дженкинс показал парламенту свое ухо в бутылке (март 1738 года), после чего Пултеней, Питт и другие представители оппозиции Уолполу произнесли горячие речи о чести Англии. II В противовес этому испанская публика осудила англичан как еретических собак и проглотила историю о том, что один английский капитан заставил благородного испанца отрезать и съесть свой собственный нос.
Оба правительства вели себя разумно. Ла Куадра, главный министр Испании, опубликовал для всеобщего обозрения горячее письмо Уолполу, но в частном порядке сообщил ему, что Испания будет рада урегулированию путем переговоров. Не взирая на народные волнения, британское правительство подписало с Испанией Конвенцию Пардо (14 января 1739 года), в которой обе стороны пошли на уступки, и была создана комиссия для урегулирования всех оставшихся недовольств. Половина испанской общественности приняла конвенцию; почти вся Англия поднялась против нее в гневе. Компания Южных морей жаловалась, что конвенция сильно ограничит ее доходы и дивиденды; кроме того, английский посол в Мадриде был агентом компании. Кроме того, срок действия Asiento, по которому Испания разрешила Англии поставлять негров-рабов в Испанскую Америку, истекал 6 мая 1739 года, и Филипп V отказался продлевать договор.49 Тем не менее, следуя своей мирной политике, Уолпол отозвал британский флот из Средиземноморья; затем, ошибочно заподозрив, что Испания заключает тайный союз с Францией, он отменил приказ и приказал флоту защищать Гибралтар. Ла Квадра запротестовал; Уолпол, поддавшись военному настроению парламента и народа, прервал переговоры, и 19 октября 1739 года Англия объявила войну Испании. Общественность, все еще называвшая Уолпола трусом, ликовала, и по всей Англии зазвонили церковные колокола. Теперь Джеймс Томсон написал свою волнующую балладу «Правь, Британия!», в которой обещал, что «британцы никогда не будут рабами».
Обычно ничто так не укрепляет правительство, как объявление войны, ведь в этом случае лояльная оппозиция сворачивает оружие. Но министерство Уолпола было исключением. Его враги справедливо считали, что его сердце не лежит к марширующим армиям и эскадрам, изрыгающим огонь; они сваливали все военные неудачи на его бесхозяйственность, а военно-морской успех при Портобелло (на Панамском перешейке) приписывали исключительно гению адмирала Вернона, который был членом оппозиции. В феврале 1741 года Сэмюэл Сэндис предложил парламенту посоветовать королю уволить своего главного министра. Предложение было отклонено, но только благодаря тому, что Уолпол добился голосов якобитов. Он продержался еще год, но все же понял, что его время вышло и что страна хочет перемен.
И он был изможден. «Тот, кто в прежние годы, — писал его сын, — засыпал, как только его голова касалась подушки… теперь никогда не спит больше часа без пробуждения; и тот, кто за ужином всегда забывал, что он министр, и был более веселым и беспечным, чем все его окружение, теперь сидел, не разговаривая и не отводя глаз, по целому часу».50 Новые выборы привели к тому, что парламент был настроен крайне враждебно; он потерпел поражение по незначительному вопросу, и 13 февраля 1742 года он подал в отставку. Слишком старый, чтобы противостоять буйству общин, он легко убедил Георга II сделать его графом Орфордом, и в этом качестве он опустился в Палату лордов. Он свил гнездо для своего падения.
Он умер, стоически перенеся долгую и мучительную болезнь, 18 марта 1745 года в возрасте шестидесяти восьми лет. Англия распрощалась с миром и отправилась, с Питтом за Питтом,
