чистым или правильно питаться, страдало от эпидемий больше, чем любой другой известный период. Желтая чума» опустошила Ирландию в 550 и 664 годах, убив, по нашим недостоверным сведениям, две трети населения.82 Аналогичные моры поразили Уэльс в шестом веке, Англию — в седьмом. Болезнь, известная французам под названием mal des ardents, которую описывали как выжигание кишок, пронеслась по Франции и Германии в 994, 1043, 1089 и 1130 годах. Чума «проказы» и цинги, возможно, пришла от возвращавшихся крестоносцев. Полынная лихорадка, болезнь волос, очевидно, была занесена в Польшу монгольским нашествием 1287 года. Измученное население приписывало эти эпидемии голоду, засухе, роям насекомых, астральным влияниям, отравлению колодцев евреями или гневу Божьему; более вероятными причинами были теснота в маленьких городах, обнесенных стенами, плохая санитария и гигиена, а также отсутствие защиты от инфекций, приносимых возвращающимися солдатами, паломниками или студентами.83 У нас нет статистики смертности в Средние века, но вполне вероятно, что не более половины родившихся достигали зрелости. Плодовитость женщин искупает глупость мужчин и храбрость полководцев.
Общественная санитария улучшилась в тринадцатом веке, но никогда в Средние века она не достигла своего совершенства при императорском Риме. В большинстве городов и муниципий назначались чиновники для ухода за улицами,84 но их работа была примитивной. Мусульмане, приезжавшие в христианские города, жаловались на грязь и запах «неверных городов», как сейчас жалуются христиане, приезжающие в мусульманские города.85 В Кембридже, ныне таком красивом и чистом, нечистоты и отбросы текли по открытым водостокам на улицах и «издавали отвратительное зловоние, так… что многие мастера и ученые заболели от этого».86 В XIII веке в некоторых городах были акведуки, канализации и общественные уборные; в большинстве городов для удаления мусора полагались на дождь; загрязнение колодцев привело к многочисленным случаям тифа; а вода, используемая для выпечки и пивоварения, обычно — к северу от Альп — бралась из тех же ручьев, в которые попадали сточные воды городов.87 Италия была более развитой, во многом благодаря римскому наследию и просвещенному законодательству Фридриха II по утилизации мусора; но малярийная инфекция из окрестных болот делала Рим нездоровым, убивала многих высокопоставленных лиц и посетителей, а иногда спасала город от вражеских армий, которые погибали от лихорадки на фоне своих побед.
VI. АЛЬБЕРТУС МАГНУС: 1193–1280 ГГ
В этот период три человека выделяются как приверженцы науки: Аделард Батский, Альберт Великий и Роджер Бэкон.
После обучения во многих мусульманских странах Аделард вернулся в Англию и написал (ок. 1130 г.) длинный диалог Quaestiones naturales, охватывающий многие науки. Он начинается платонически, описывая встречу Аделарда с его друзьями. Он спрашивает о положении дел в Англии; ему отвечают, что короли ведут войны, судьи берут взятки, прелаты слишком много пьют, все обещания нарушаются, все друзья завидуют. Он принимает это как доброжелательное изложение естественного и неизменного положения вещей и предлагает забыть об этом. Его племянник интересуется, чему Аделард научился у мусульман? Он отдает предпочтение арабскому языку перед христианской наукой; они бросают ему вызов, и его ответы представляют собой интересную подборку из всех наук того времени. Он возмущается против рабства традиций и авторитетов. «Я учился у моих арабских мастеров под руководством разума; вы же, плененные… авторитетом, следуете за своим недоумком. Ибо как еще называть авторитет, кроме как недоуздок?» Те, кто сегодня считаются авторитетами, получили свою репутацию, следуя разуму, а не авторитету. «Поэтому, — говорит он своему племяннику, — если хочешь услышать от меня что-нибудь еще, давай и бери разум….. Нет ничего надежнее разума… нет ничего фальшивее чувств».88 Хотя Аделард слишком уверенно полагается на дедуктивные рассуждения, он дает несколько интересных ответов. На вопрос, как Земля держится в пространстве, он отвечает, что центр и дно — одно и то же. Как далеко упадет камень, если его бросить в отверстие, проделанное в центре Земли, на другую сторону? Он отвечает: только в центр Земли. Он четко заявляет о неразрушимости материи и утверждает, что всеобщая непрерывность делает вакуум невозможным. В целом Аделард — блестящее доказательство пробуждающегося интеллекта в христианской Европе в двенадцатом веке. Он с энтузиазмом относился к возможностям науки и с гордостью называет свою эпоху веком Абеляра-модерна,89 кульминацией всей истории.
Альбертус Магнус обладал чуть меньшим научным духом, чем Аделард, но таким космическим любопытством, что сама необъятность его произведений принесла ему имя Великого. Его научные, как и философские, труды в основном имели форму комментариев к соответствующим трактатам Аристотеля, но в них то и дело появляются свежие глотки оригинальных наблюдений; среди тучи цитат из греческих, арабских и еврейских авторов он находит возможность взглянуть на природу от первого лица. Он посещал лаборатории и шахты, изучал различные металлы, исследовал фауну и флору своей родной Германии, отмечал перемещения суши по морю, моря по суше и объяснял таким образом ископаемые раковины в скалах. Будучи слишком философом, чтобы быть основательным ученым, он позволял априорным теориям окрашивать его видение, как, например, когда он утверждал, что видел, как конские волосы в воде превращаются в червей. Но, как и Аделард, он отвергал объяснение природных явлений с точки зрения воли Бога; Бог действует через естественные причины, и человек должен искать Его там.
Его представление об эксперименте было затуманено его доверием к Аристотелю. Знаменитый отрывок из книги X его De vegetabilibus будоражит нас словами Experimentum solum certificat, которые, кажется, говорят, что «только эксперимент дает уверенность». Но в то время слово experimentum имело более широкое значение, чем сейчас; оно означало скорее опыт, чем эксперимент, как следует из контекста этого отрывка: «Все, что здесь изложено, является результатом нашего собственного опыта или заимствовано у авторов, которые, как мы знаем, написали то, что подтвердил их личный опыт; ибо в этих вопросах подтверждает эксперимент» (experimentum solum certificat). Но даже в этом случае это было полезное достижение. Альберт смеется над такими мифическими существами, как гарпии и грифоны, и над легендами о животных из популярной в то время книги «Физиолог», и замечает, что «философы говорят много лжи».90 Иногда, не часто, он проводил эксперименты, как, например, когда он и его коллеги доказали, что обезглавленная цикада продолжает петь некоторое время. Но он доверял авторитету Плиния со святой невинностью и слишком просто верил в сказки, которые рассказывали ему такие отъявленные лжецы, как охотники и рыбаки.91
