Но об этом, понятно, никто из нас не знал, когда мы с Лив, завершив наш первый визит в Пуамау, оседлали коней и простились с Генри Ли и его семьей. Напоследок мы еще раз проведали веселого француза, а затем двинулись по следам Тераи вверх по извилистой тропе, ведущей в горы.
Мы любовались видом, искали взглядом бескрылую птицу, беседовали - и запутались в тропинках на поросших папоротником буграх. Ошибка обнаружилась, когда тропа свернула вниз в глубокую долину Ханаиапа - ту самую, в которую Тераи направился из Пуамау. Небо заволокли тяжелые тучи, близился вечер, дотемна все равно не отыскать нужную тропу... И мы решили спуститься в последнюю из трех обитаемых долин Хива-Оа, где еще не бывали.
Когда мы начали спуск по серпантину, оставив позади горные плато, нам открылась довольно мрачная картина. Обе известные нам долины были образованы полукруглыми кратерами; здесь же мы увидели обращенное на север, к ревущему океану, глубокое и темное ущелье с нависающими безжизненными кручами.
На дне ущелья, у подножия отвесной стены, нам попалась неприглядная хижина обычного типа: привозные доски, неоткрывающиеся застекленные окна, рифленое железо. Мы постучались в дверь, осторожно заглянули в окно. Пусто. Ни циновок, ни другого инвентаря - очевидно, хижина заброшена.
Несколько дальше стояла еще одна, такая же постройка. И в ней обитали только ящерицы и пауки. Унылое зрелище... Лишь на лесной прогалине у самого берега моря увидели мы людей, Но и тут большинство домов пустовало. Мы рассмотрели целых три церквушки. Куда теперь направиться?
Пока мы размышляли, меня схватил за ногу какой-то оборванный тип. Он пытался мне что-то втолковать, но я плохо разбирал его речь. Темнота не позволяла разглядеть его лицо, однако мне показалось, что он больной и не совсем нормальный.
- Вене, - настаивал островитянин. - Плюй томпер.
На ломаном французском языке он твердил, что надвигается дождь. И предложил нам остановиться в доме протестантского священника.
- Мерси, - ответил я. - Мы будем ночевать на воле.
Островитянин, не выпуская моей ноги, энергично замотал головой и показал на небо. Там сгущались черные тучи, сверху по склонам ущелья сползал туман,
Где-то в горах рокотало. Гроза. Довольно редкое для этих островов явление; значит, надо ждать нешуточной бури. Все же мы сдались только после того, как первый электрический разряд наполнил ущелье оглушительными громовыми раскатами и обрушил на нас ливневые каскады. Пришлось искать убежища на веранде священника.
Быстро спустилась ночь. Дождь лил как из ведра, тьму непрерывно рассекали ослепительные молнии, гром перекатывался между склонами, словно между крепостными стенами. Мы прочно застряли на веранде.
Мотаро - так звали приветливого хозяина этого дома - неторопливо рассказывал нам о долине, в которую нас нечаянно занесло. В Ханаиапе осталось всего три десятка жителей, все - полинезийцы. В деревне зверствует туберкулез. Суеверие не позволяет местным жителям предавать земле останки, и покойников кладут под пол хижины. В таких домах, говорил священник, все умирают. Слоновая болезнь и проказа здесь тоже распространены сильнее, чем в других долинах. Из тридцати жителей деревни двое потеряли рассудок.
Мы дремали, снова просыпались и не могли отделаться от ощущения, что нас окружает сплошной кошмар. Сверкали молнии, гремел гром, но мы не уходили с веранды. Сколько бы ни возмущался и ни обижался хозяин, ничто не могло нас заставить укрыться в доме и разделить ложе с другими гостями. Тогда уж лучше выйти под ливень. От кашля, стонов и причитаний, которые доносились через открытую дверь, у нас мурашки бегали по телу.
Среди ночи мы подскочили от зловещего шума. Сначала посыпались камни, потом раздался грохот, и в долину обрушилась часть нависающей скалы. От страшного гула все проснулись и в панике выскочили на веранду; дом дрожал от скатившегося в речку обвала. Постепенно эхо смолкло, но по склону продолжали прыгать большие и малые камни. И непрестанно полыхали молнии. Долго рядом с нами на веранде сидели перепуганные люди; наконец они вернулись в комнату и снова легли. Для жителей Ханаиапы обвал был привычным явлением.
К утру погода наладилась; тяжелые тучи ушли в море, продолжая громыхать и сыпать молниями. Взошедшее солнце осветило свежую влажную брешь на склоне. От самого края пропасти вниз тянулся красноречивый след; в зарослях на дне долины появилась широкая просека, заканчивающаяся грудами камня. Маленькая речушка разлилась и заполнила почти всю долину. Казалось, к заливу медленно катит поток расплавленного шоколада.
Мы не мешкая сели на коней. И с досадой увидели, что у нас появился спутник: впереди по тропе ехал верхом вчерашний дурачок. Он ни за что не хотел пропустить нас вперед. И так как накануне в темноте мы мало что смогли рассмотреть, самозванный провожатый ухитрился завлечь нас совсем на другую тропу.
К тому, же наше внимание поминутно отвлекали окружающие картины. Куда ни погляди - старые каменные стены. Вот огромная глыба, испещренная уже знакомыми нам ямками, рядом - плита с высеченным на ней изображением огромной ящерицы. Что-то очень старинное. Меня удивило, что художник изобразил маленькое животное, которое не считалось съедобным и не было предметом поклонения. Да еще так его увеличил. В Полинезии вообще не водились крупные рептилии. Самым большим представителем этого класса, которого видели мы с Лив, был наш жилец геккон Гарибальдус. Но ведь ни одному полинезийцу не пришло бы в голову увековечить его сильно увеличенный образ на каменной плите. Чудеса да и только.
Когда же начнется подъем? Тропа продолжала углубляться в заросли. Я встревожился. Что происходит?
Вот так штука! На земле перед нами лежали сотни человеческих черепов, и я понял наконец, что островитянин завел нас не туда. Вымощенная плитами прогалина в лесу была усеяна большими и малыми, белыми и плесневелыми, целыми и разбитыми черепами. Лежа бок о бок, они таращились в разные стороны пустыми глазницами и словно вдыхали лесной воздух костяными ноздрями. Я резко повернулся к нашему проводнику, требуя объяснения, островитянин обнажил в бессмысленной улыбке беззубые десны. Ясное дело: один из двух сумасшедших, про которых нам говорил священник. Соскочив с коня, я присмотрелся поближе к черепам. Одни принадлежали длинноголовым, другие широкоголовым. Если верить форме черепа, у этих полинезийцев были разные предки. Где-то произошло смешение, то ли здесь, на Хива-Оа, то ли на неизвестной прародине полинезийцев. Совершенно очевидно было также, что в прошлом островитяне, будь то каннибалы или вегетарианцы, не могли пожаловаться на зубы.
Я вскочил на коня, и мы с Лив, преследуемые по пятам придурковатым островитянином, помчались рысью обратно, пока я не отыскал тропку, ведущую в горы. Здесь ухмыляющийся островитянин отстал, а мы продолжали подъем по серпантину со всей скоростью, на какую были способны наши лошадки.
Наверху мы остановились и еще раз окинули взором долину Ханаиапа. Над деревушкой с тридцатью жителями, тремя церквами и тысячами черепов снова собирались тучи.
Мы не спеша пересекли вольные горные плато и спустились в широкую, подковообразную долину Атуана.
Улыбающийся Тераи освободил наши ноги от бинтов. Болячки отлично заживали; правда, шрамы грозили остаться навсегда. Мы оставили коней и дошли пешком до наших китайских друзей. Нас встретили радостные возгласы и кипящие кастрюли. Ешь, отдыхай и жди очередной шхуны...
Прошло несколько дней. Мы сидели на веранде китайца, пили зеленый чай из пиал. В это время на дороге показался симпатичный коренастый радиотелеграфист Бельвас. У него была такая походка, словно он ступал по пружинному матрацу. Остановившись перед лавкой Боба, Бельвас развернул телеграфный бланк и торжественно зачитал текст окружившим его слушателям Бобу, Триффе и горстке полинезийцев. Телеграмма извещала о назначении нового губернатора Французской Океании. Он уже вышел в море на военном корабле, чтобы посетить с официальным визитом Хива-Оа и Нуку-Хиву перед тем, как обосноваться в губернаторском дворце на Таити.
Не успел Бельвас убрать телеграмму, как поднялась страшная суматоха. В одно мгновение новость облетела всю деревню. В Ханаиапу и Пуамау был отправлен верховой гонец с наказом вызвать всех, кого еще держали ноги, в Атуану, где Триффе собирался организовать грандиозный прием в честь губернатора.
Все более или менее значительные обитатели Атуаны собрались на совещание. Уж коли представилась возможность осуществить некоторые меры по благоустройству, нельзя ее упускать. Когда-то еще они смогут обратиться лично к губернатору. Участники совещания горячо обсуждали различные предложения. Боб считал, что пора отменить ограничения на продажу спиртного островитянам. В неделю ему разрешалось отпускать им только по одной бутылке вина на брата. Он вовсе не гнался за прибылью, но ведь известно, что островитяне сами гонят спиртное из зеленых кокосовых орехов и упиваются до смерти. Пора с этим покончить.
