Большим упрощением реальной картины событий будет и представление о том, что остальные три четверти только тем и занимались, что пускали под откос немецкие поезда. Некоторое (не будем сейчас спорить о количественных оценках) количество «партизанских отрядов» всю войну занималось главным образом «самоснабжением», т. е. заурядным грабежом местных жителей. Некоторые активисты даже наладили регулярный сбор зерна с окрестных деревень, перегоняли его на самогон в промышленных масштабах и вооруженной рукой контролировали «рынки сбыта»…
Всю эту разношерстную публику «органы» после более-менее поверхностной проверки передавали в распоряжение военкоматов. Бывшие «полицаи», бывшие дезертиры, бывшие «партизаны» и просто бандиты, одинаково постриженные наголо, одевали красноармейскую форму и шли на фронт. Мне не известны точные цифры. Я не могу с уверенностью сказать — были ли среди советских солдат, бесчинствовавших в Неммерсдорфе и Штригау (равно как и в сотнях других городов и поселков Германии), «перековавшиеся» каратели из 118-го полицейского батальона, спалившего Хатынь вместе с жителями. Но номер батальона в данном случае не столь важен.
Может быть, бывшие каратели, доносчики, мародеры, уголовники составляли 5 % от общего призывного контингента 44-го года. Может быть, 55 %. Историки должны, в конце концов, выяснить и эти подробности, но для целей данной статьи они не имеют принципиального значения. В любом случае в состав Красной Армии влились десятки (если не сотни) тысяч морально деградировавших, потерявших всякие нравственные ориентиры, привычных к садистскому насилию людей. В определенных условиях этого было уже достаточно для того, чтобы совершить те кровавые бесчинства, о которых шла речь выше. Важны не проценты (социальная психология давно уже пришла к выводу о том, что нормы поведения людской массы определяет меньшинство в 5–10 %), а как раз «определенные условия». В одной ситуации подонки старались бы вести себя тише воды, ниже травы, в другой — они начинали активно навязывать свои криминальные «понятия» большинству. И вот тут мы подходим наконец к главному — к тому, кто ставил задачи и устанавливал условия. К тому главному, без упоминания о ком невозможно никакое серьезное обсуждение истории войны. К товарищу Сталину.
Верховный Главнокомандующий Генералиссимус Сталин несет личную ответственность за военные преступления, совершенные на земле Германии, уже в силу того очевидного и бесспорного правила, по которому командир несет ответственность за действия своих подчиненных. Надеюсь, с этим утверждением немедленно согласятся все те, кто любит повторять: «Сталин выиграл войну». Ну, если он ее один выиграл, то и судить за не имеющие срока давности военные преступления надо его одного…
Есть, однако же, и более серьезные причины предполагать, что массовое зверское насилие над гражданским населением Германии было с преступным умыслом организовано Сталиным и его подручными. То, что на первый поверхностный взгляд кажется взрывом «слепой стихии мщения», могло быть заранее спланированной и проведенной в жизнь с циничным и корыстным расчетом операцией. Дабы не тратить более слова, перейдем сразу же к стенограмме переговоров «Большой тройки» в Потсдаме.
Пятое заседание, суббота 21 июля 1945 года:
Сталин: «Американское и британское правительства предлагали нам несколько раз не допускать польскую администрацию в западных областях, пока окончательно не решен вопрос о западной границе Польши. Мы не смогли следовать этим предложениям, так как немецкое население последовало на запад вместе с отступавшими немецкими войсками…»
Трумэн: «Определение будущих границ — задача мирной конференции».
Сталин: «Очень тяжело восстановить немецкую администрацию на этой территории, все [немцы] разбежались».
Трумэн: «Я полагаю, что мы в свое время сможем достичь соглашения о будущих границах Польши, но сейчас меня интересует вопрос об этих областях на время оккупации».
Сталин: «Эти области на бумаге относятся к территории немецкого государства, на самом деле это — польские территории, так как немецкого населения, на них больше нет».
Трумэн: «Девять миллионов немцев — это очень много».
Сталин: «Они все бежали».
Черчилль:«…Еще одно замечание по заявлению генералиссимуса Сталина о том, что все немцы покинули эти области. Имеются другие данные, которые говорят о том, что там все еще остается от двух до двух с половиной миллионов человек. Эту ситуацию необходимо изучить».
Сталин: «Война привела к тому, что из этих восьми миллионов немцев там не осталось почти никого… Когда мы пришли в ту зону, которая рассматривалась в качестве приращения к польской территории, там из немцев не осталось никого. Таков был ход вещей…»
Черчилль: «Немедленное переселение восьми миллионов человек — это дело, которое я поддержать не могу. Широкомасштабное переселение будет шоком для моей страны… Если немецкое население не обеспечить достаточным количеством продовольствия, то в нашей собственной зоне оккупации воцарятся условия, сходные с немецкими концентрационными лагерями, только в еще больших размерах».
Сталин: «Но вы можете покупать зерно из Польши».
Черчилль: «Мы не считаем, что эта область является польской территорией».
Сталин: «Там живут поляки, они засеяли поля. Мы не можем требовать от поляков, засеявших поля, отдать урожай немцам».
Трумэн: «Создается впечатление свершившегося факта, что крупная часть Германии отдана полякам… Я считаю, что поляки не имеют права присвоить себе эту часть Германии и вырвать ее из немецкой экономики…»
На следующий день, 22 июля 1945 г., обманутые западные союзники попытались было перейти в дипломатическое «наступление». Но Сталин твердо стоял на своем:
Черчилль: «Первое. Мы договорились, что граница будет установлена только при мирном урегулировании. Второе. Польша не получит преимущества от принятия такой большой немецкой территории. Третье. Экономическая структура Германии будет разорвана, а на оккупационные власти ляжет очень большая перегрузка. Четвертое. Вместе с переселением больших масс населения придется взять на себя очень большую моральную ответственность. Я должен сказать, что считаю неправильным переселение от восьми с половиной до девяти миллионов человек. Пятое. Нет точных числовых показателей по этому пункту. По нашей информации, на этой территории находится от восьми до девяти миллионов человек. Советская же делегация утверждает, что их там уже нет. Этот вопрос необходимо прояснить…»
Сталин: «На этой территории нет ни восьми, ни шести, ни даже трех миллионов немцев. Там проводилась массовая мобилизация, и погибло много людей. Там оставалось очень мало немцев, да и те, что оставались, бежали от Красной Армии…»
Так о чем же спорили высокие договаривающиеся стороны?
Если и было что-то, в чем товарища Сталина никак нельзя заподозрить, то это любовь к Польше и полякам. Скорее наоборот, именно к «панской Польше» (по-другому эту страну в советских газетах не называли) и ко всему, что с ней связано, Сталин испытывал особую, почти нескрываемую, ненависть. И в секретных Постановления ЦК, и в газетной пропаганде пресловутые «польские агенты» неизменно присутствовали в качестве первоисточника всякого зла. Именно польских коммунистов в 37–38 гг. ждала особая участь: Сталин не ограничился расстрелом всего находящегося в Москве руководства ПКП, но довел дело до официального роспуска «вредительской» польской компартии (что стало событием совершенно незаурядным даже для Коминтерна конца 30-х годов). Летом 1937 г. началась печально знаменитая «польская операция» (приказ наркома НКВД Ежова № 00 485), в ходе которой было арестовано 143 810 человек, из них 111 091 приговорено к расстрелу. Сто одиннадцать тысяч. Каждый шестой проживавший в СССР поляк. Рекордный показатель даже для эпохи Большого Террора.
В ночь с 23 на 24 августа 1939 г. за бокалом шампанского товарищ Сталин договорился с Риббентропом о ликвидации Польши и разделе ее территории, а 31 октября 1939 г. устами своего верного приспешника В. Молотова назвал славянское государство с многовековой историей «уродливым детищем Версальского договора». Не скрывал торжества и нарком обороны Ворошилов, который в своем праздничном приказе от 7 ноября 1939 г. заявил: «Польское государство при первом же серьезном военном столкновении разлетелось, как старая и сгнившая телега». После этого на само употребление термина «Польша» был наложен категорический запрет, и даже в совершенно секретных, для публики отнюдь не предназначенных документах высшего командования РККА соответствующая территория называлась «бывшей Польшей» или (совсем уже на гитлеровский манер) «генерал-губернаторством».
