В десять тридцать вечера по Гринвичу мы не торопясь погрузились в нашем «фонаре». Продолжая путь на глубине сто двадцать метров со скоростью шестнадцать узлов, мы начали пересекать курсы экспедиций, дрейфовавших в этом районе, в том числе и экспедиции «Фрама».
В воскресенье утром мы достигли точки, расположенной приблизительно в ста милях от Новосибирских островов. Здесь мы повернули вправо на девяносто градусов, чтобы продолжать исследования полярного бассейна. Мы аккуратно прокладывали свой маршрут, чтобы не выходить за границы международных вод огромного океана, который мы изучали.
Воскресенье прошло спокойно и без особого напряжения. Ничего заслуживающего внимания. Около девяти часов вечера раздался резкий стук в дверь моей каюты. Заглянул Дейв Бойд.
— Командир, — сказал он печально, — мы обнаружили в машинном отсеке течь. Я хотел, чтобы вы пошли туда и взглянули сами.
На пути в машинный отсек я спросил Бойда:
— Где. по-вашему, произошла авария?
— В циркуляционной помпе правого борта, — объяснил он. — Пропускает сальник, в том месте, где приводной вал соединяется с помпой.
Пар из котлов реакторного отсека под большим давлением поступает в машинный отсек «Скейта». Он со свистом проносится через лопатки турбин, вращая их с огромной скоростью. Отработанный пар поступает в огромный конденсатор, где он, охлаждаясь, превращается в воду, которая возвращается в котел. Весь цикл начинается сначала. Пар охлаждается морской забортной водой, которая прогоняется через конденсатор по двенадцатимиллиметровым трубкам с помощью центробежных помп.
Мы быстро спустились по трапу на нижнюю палубу машинного отсека. Здесь в луче света ручного фонаря, который держал один из инженеров Бойда, я увидел поврежденный сальник, разбрызгивающий воду во все стороны. Вода бежала по стальным плитам палубы, проникала в находящийся под нами трюм. Брызги воды попадали на неизолированные горячие паропроводы воздушного эжектора, с шипением отлетали от них, попадали на металлические створки распределительного щита электростанции.
— Нельзя ли как-нибудь поджать сальник? — спросил я.
Бойд отрицательно покачал головой.
— Это новый тип сальника, его невозможно уплотнить самим. Такие сальники всегда работали хорошо, а вот этот подвел нас.
— Вам, наверное, придется выключить конденсатор, чтобы заменить прокладку?
В знак согласия Бойд кивнул головой. Однако выключение конденсатора дело довольно сложное. Одну из турбин придется остановить, что по техническим соображениям крайне нежелательно. Идти подо льдом при одной работающей машине не особенно приятно.
— Видимо, необходимо всплыть, чтобы произвести этот ремонт? — спросил я Бойда.
— Я вообще против того, чтобы делать такую работу здесь, в паковых льдах, — ответил он. — Это очень сложное дело.
При нашем разговоре присутствовал инженер Чарльз Уайтхед. Бойд спросил его мнение по этому вопросу.
— Это действительно большая работа, — сказал Уайтхед. — Нам придется поднимать мотор помпы с помощью лебедки. Я думаю, он весит около полутонны. Кроме того, что, если придется прервать работу на полпути?
— Правда, есть еще надежда, что сальник уплотнится без нашего вмешательства, — неуверенно сказал Бойд. — Иногда так бывает.
— Главная трудность здесь не в подъеме самого мотора, — продолжал Уайтхед, — а в необходимости демонтировать все, что затрудняет доступ к нему. Чтобы поднять мотор, мы должны будем убрать все эти рундуки, демонтировать трубы и много различных кабелей.
— Конечно, будь мы дома, мы попросили бы выполнить эту работу фирму «Электрик боут», — сказал Бойд, — но, если другого выхода нет, мы справимся и сами.
Я внимательно посмотрел на расположенный над помпой тяжелый электрический мотор, похожий на огромный пончик. Вода уже начинала проникать на обмотки мотора — еще немного, и он мог выйти из строя. Заменить его мы не могли: на лодке не было запасного мотора.
— Все, что мы можем сейчас сделать, — это закрыть мотор парусиной, чтобы на него не попадала вода, — сказал Бойд.
— Правильно, — согласился я. — А когда мы найдем место, чтобы всплыть на поверхность, тогда и решим окончательно, что делать.
Весь остаток ночи мы на большой скорости шли вперед. Эхолот продолжал вычерчивать поверхность дна океана. Он делал это настолько аккуратно и точно, что видно было каждую впадину и возвышенность. Время от времени мы меняли глубину, чтобы дать возможность Лайону брать пробы воды и измерять ее температуру. Во время одного из погружений на глубину вследствие изменения давления на помпу сальник перестал пропускать воду. Теперь через него не поступало ни одной капли. Однако ни я, ни Бойд не были уверены, что течь не появится снова.
— А вы знаете, у нас уже был такой случай с сальником, когда мы возвращались домой осенью прошлого года, — сказал Бойд. — Тогда он сам по себе уплотнился и несколько дней выдерживал давление. Но потом он снова дал течь, и даже еще сильнее.
В это время корабль резко накренился на правый борт: вахтенный офицер разворачивал лодку на обратный курс в поисках тонкого льда. Через некоторое время, медленно двигаясь обратным курсом под обнаруженным «фонарем», мы рассматривали его изображение на телевизионном экране. Лед обещал быть довольно тонким.
Когда мы поднялись ближе к поверхности, я увидел в перископ два небольших черных пятна. Через некоторое время я заметил на них рябь от легкого волнения. Это была чистая вода. Первый раз за все время нашего зимнего плавания мы обнаружили совершенно чистую, незамерзшую воду. Лужицы такой воды около одного метра в диаметре показывали, что лед в этом разводье новый и образовался совсем недавно.
Мы легко пробились через него и оказались у кромки длинного и узкого разводья, которое терялось где-то далеко, на расстоянии нескольких миль от нас. Небо синело, как бирюза, на горизонте виднелся красный диск солнца. Ветер был сильный — около семи баллов; через заструги неслись белые потоки снега. Было тридцать градусов ниже нуля.
Как же нам поступить? Ремонтировать помпу или нет? По плану мы должны были пробыть в паковых льдах еще около недели. Впереди было еще несколько сотен миль пути и много работы.
Я собрал в кают-компанию всех офицеров на совещание. Мы коротко обсудили положение, и в заключение я сказал:
— Мы идем на риск, но будем продолжать путь без ремонта. Я считаю, что сальник выдержит.
Около семи часов вечера в воскресенье 22 марта у меня в каюте зазвонил телефон. Говорил Дейв Бойд:
— Сальник циркуляционной помпы снова пропускает. На этот раз дело обстоит еще хуже: вода бьет фонтаном по всем направлениям. Нужно всплывать и как можно скорее ремонтировать помпу.
Мне уже не нужно было идти к месту аварии и смотреть, в чем дело. По тону Бойда было нетрудно понять, что положение серьезное. Я направился прямо в центральный пост, где на вахте стоял Гай Шеффер, и объяснил ему положение.
— В течение последних часов наблюдается только тяжелый лед, — доложил помрачневший Гай. — Не было даже повода маневрировать для осмотра разводья.
В центральном посту была напряженная атмосфера. Люди, стоящие на вахте, внимательно следили за эхоледомером и телевизионным экраном. Я ругал себя за то, что не приказал отремонтировать помпу утром.
В течение двух медленно тянувшихся часов мы прошли тридцать две мили, и все время тяжелый, плотный лед без каких-либо признаков разводья. Кто знает, сколько просветов во льду мы не заметили, пройдя, может быть, всего в нескольких метрах от них.
Я неохотно вернулся в свою каюту. Бесполезно было стоять в центральном посту и наблюдать за эхоледомером или телевизионным экраном. Для этого там находились вахтенные, и мое присутствие только стесняло их.
Но вот меньше чем через час корабль вдруг накренился на правый борт и начал резкий поворот на обратный курс. Очевидно, что-то было обнаружено! Я немедленно вернулся в центральный пост, где на вахте стоял уже Келлн, сменивший Шеффера.
— Большое разводье! — воскликнул Келлн, радостно улыбаясь.
Я посмотрел на показания эхоледомера. Безусловно, мы проходили под тонким льдом, площадь которого была несколько сотен квадратных метров. На телевизионном экране был хорошо виден сильный поток света.
До того мы многократно отрабатывали маневр всплытия, добиваясь сокращения времени на его выполнение. Сейчас время играло решающую роль. Вскоре лодка уже находилась под «фонарем», поднимаясь все выше и выше. В перископ отчетливо был виден зеленоватый поток света, и на темном фоне пакового льда хорошо обозначались формы разводья.
В десять часов тринадцать минут вечера мы сильно ударились об лед, снова испытав неприятное ощущение в области желудка. Но на телевизионном экране было видно, как лед сначала прогнулся, а потом раскололся на отдельные куски. Значит, мы пробились.
