Однако некоторое время спустя (опять же. по невыясненным причинам) Идигу разочаровался в своем повелителе. {530} По-видимому, причиной тому была не слишком удачная, по мнению Идигу, карьера – ведь ему не удалось занять при Токтамыше желанный пост бекляри-бека, который получил сначала некий Али-бек, а затем вышеупомянутый Казанчи-бахадур. {531} В результате, когда против Токтамыша в 1386 г. был составлен заговор – предположительно с целью возвращения трона потомкам Бату, – Идигу принял в нем самое деятельное участие. Однако заговор был раскрыт и подавлен, и Идигу пришлось бежать. Интересно, что его старший брат Иса (по-видимому, столь же ревностный служака, как и их отец), в заговоре участия не принимал и до последнего оставался верным Токтамышу. {532}
Идигу вновь нашел убежище при дворе своего прежнего покровителя Амира Тимура, при поддержке которого установил связи с другими аристократами, недовольными правлением Токтамыша. {533} В 1388 г. к Тимуру из Золотой Орды бежали также Чингизиды Кунче-оглан и, что было особенно важно для Идигу, Тимур-Кутлуг, приходившийся мангытскому эмиру родным племянником – сыном его сестры. {534}
С их помощью Идигу принялся настраивать Железного Хромца против Токтамыша. Впрочем, ему не пришлось прилагать для этого больших усилий: как мы помним, Токтамыш и сам прекрасно справился с этим, разжегши сначала недовольство повелителя Мавераннахра, а затем и спровоцировав открытую войну.
II
Шанс отомстить хану Золотой Орды за свои истинные или мнимые обиды появился у Идигу в 1390-1391 гг., когда Железный Хромец выступил в первый поход против Токтамыша. Амир Тимур планировал лишить хана власти над восточным крылом его владений – Синей Ордой. Во главе многочисленных войск он вторгся в Восточный Дешт-и Кипчак, население которого некогда первым признало власть Токтамыша, и двинулся в глубь ордынской территории.
Идигу и два его единомышленника, Кунче-оглан и Тимур-Кутлуг, выступили в качестве «проводников» Тимура, {535} однако вряд ли их роль и в самом деле ограничилась только этим. Они не только привлекли на свою сторону ряд местных племен и эмиров, но и установили связь с военачальниками Токтамыша. В результате, как сам хан впоследствии жаловался польскому королю Ягайло, в разгар битвы с Тимуром на р. Кондурче в 1391 г. несколько ордынских военачальников изменили своему хану и бежали с поля боя, из-за чего Токтамыш потерпел поражение и потерял контроль над Синей Ордой. {536}
Отметим, однако, что Идигу в данном случае можно было считать изменником своему хану, но вряд ли – своему народу и своей стране. Во-первых, ханские военачальники, вступившие в сговор с Идигу, не присоединились к. чагатайским войскам, а всего лишь оставили своего хана и ушли на запад. Во-вторых, вскоре после поражения Токтамыша ордынские беглецы при дворе Амира Тимура обратились к своему покровителю с просьбой отпустить их «собрать свой улус», т. е. своих приверженцев, и поклялись, что вернутся к нему, Тимуру, на службу. Когда же Железный Хромец их отпустил, все трое занялись созданием собственных улусов и совершенно не собирались возвращаться в Мавераннахр. {537}
Источники весьма скупо освещают последующие события в Восточном Деште. По-видимому, прежние друзья по несчастью, Тимур-Кутлуг и Кунче-оглан, не сумели поделить власть в Синей Орде, поскольку имели равные права на ханский трон, и ни один не собирался уступать другому. Идигу, сплотивший вокруг себя немалое число приверженцев из разных племен, решил поддержать своего племянника, что и решило исход соперничества: Кунче-оглану пришлось, несолоно хлебавши, вернуться к Тимуру, и номинально власть над Синей Ордой перешла к Тимур-Кутлугу. {538}
Между тем, Идигу, демонстративно поддержав своего племянника, на самом деле вовсе не собирался служить ему – у эмира были совершенно другие планы. Поэтому очень скоро он откололся от Тимур-Кутлуга, оставшегося с небольшим количеством сторонников, и бросил клич своим сородичам-мангытам, чтобы они переселялись на земли между Уралом и Эмбой из всех прочих областей Золотой Орды. Многие отозвались на его призыв, бросив Токтамыша, утратившего популярность после поражения на Кондурче. Однако Идигу, несмотря на свою принадлежность к племенной аристократии и даже родство с ханским семейством, все же не пользовался безоговорочной поддержкой соплеменников, поэтому к нему явились далеко не все мангыты Даже Иса, родной брат Идигу, не отреагировал на его зов и остался при Токтамыш-хане.
Впрочем, и у Идигу были определенные козыри, которыми он умело пользовался, переманивая к себе подданных Токтамыша.
Во-первых, он был ханским зятем и, к тому же, пользовался поддержкой Железного Хромца. Во-вторых, сам Идигу был личностью харизматической, обладал запоминающейся внешностью и способностью привлекать к себе людей. Арабский историк Ибн Арабшах оставил его словесный портрет: «Был он очень смугл лицом, среднего роста, плотного телосложения, отважен, страшен на вид, высокого ума, щедр, с приятной улыбкой, меткой проницательности и сообразительности, любитель ученых и достойных людей…» {539} Перечисленные качества позволили Идигу добиться того, что многие племена Дешт-и Кипчака признали его лидерство. И это дало ему прекрасную возможность самому выбирать, кого поддержать и к кому присоединиться. А необходимость принять такое решение была.
III
Став в начале 1390-х гг. во главе крупных сил, разноплеменных, но объединенных его авторитетом, Идигу занялся созданием собственного, практически независимого «княжества». Поскольку он предпочел опираться на своих соплеменников-лангетов, новое образование получило в источниках название «Мангытский юрт». Идигу привлекал к себе людей также и тем, что сулил им облегчение налогового бремени, которое существовало во владениях Токтамыша, отчаянно нуждавшегося в деньгах для продолжения борьбы с Тимуром.
Однако, несмотря на все свои прекрасные качества, покровительство сильных мира сего и родовые связи, Идигу не принадлежал к «Золотому роду». Для придания легитимности своей власти в Мангытском юрте он должен был получить официальное признание со стороны хана-Чингизида. Без такого признания ни одно «княжество» не имело перспектив долгого существования (воспоминания о судьбе авантюристов Пулад-Тимура из Булгара или Хаджи-Черкеса из Хаджи-Тархана, пытавшихся править независимо, еще не успели выветриться из памяти ордынцев!). Даже противоборствующие огланы-Джучиды могли объединиться против Идигу, чтобы наказать представителя «черной кости», посягнувшего на их прерогативу – верховную власть. Наилучшим выходом из такой ситуации было решение поддержать одного из них, признать (о, конечно, чисто номинально!) его власть и с его помощью противостоять остальным.
Но кого именно? Уж явно не Тимур-Кутлуга, не Кунче-оглана и, тем более, не Койричака – сына Урус-хана, также бежавшего к Тимуру после того, как Токтамыш окончательно рассорился с Железным Хромцом. Владения этих трех претендентов на трон, даже вместе взятые, были куда меньше, чем Мангытский юрт! И Идигу решил… вступить в переговоры с Токтамышем, которого сам же ранее предал! Мангытский эмир не без оснований рассчитывал, что хан, уже не раз испытавший горечь поражений и отчаянно нуждавшийся в поддержке, сумеет переступить через свою гордость и ненависть к предателю и станет теперь гораздо сговорчивее.
Политическое чутье не подвело Идигу: Токтамыш, и в самом деле сильно нуждавшийся в союзниках для борьбы с Тимуром и сепаратистами или хотя бы в нейтралитете влиятельных эмиров, с готовностью пошел на условия Идигу. А условия были весьма и весьма амбициозны: бывший эмир, а ныне глава Мангытского юрта, выпросил у хана тарханство (освобождение от уплаты налогов) на все свои владения и заставил его фактически отказаться от контроля над Синей Ордой и убрать оттуда своих чиновников – даруг и сборщиков налогов. Фактически Токтамыш санкционировал отпадение от Золотой Орды всех ее территорий к востоку от Урала и передал их под контроль Идигу. {540} Взамен мангытский предводитель номинально признавал себя подданным хана Токтамыша и обязывался не поддерживать его врагов. Это было особенно важно в тех условиях, когда хан в любой момент мог ожидать нового вторжения Амира Тимура.
Такие отношения на тот момент устраивали обоих: хан обеспечил себе нейтралитет влиятельного и злопамятного эмира и даже бескровно вернул себе власть (хотя и чисто формально) над отпавшим Восточным Дешт-и Кипчаком, что тоже способствовало восстановлению его изрядно пошатнувшегося авторитета. Идигу, со своей стороны, признав себя подданным самого могущественного из противоборствующих Джучидов, обезопасил свой Мангытский юрт от посягательств других царевичей, которых в это время в Степи было немало. Более того, часть Джучидов восточного крыла, по-видимому, вынуждена была признать власть Идигу и поступиться в его пользу некоторыми своими привилегиями. {541}
