Сталин был воплощением Родины, Родина была воплощением Сталина. Неудивительно поэтому, что «советский патриотизм» пробуждает те же эротические чувства, что и Вождь: «Советский патриотизм — это пламенное чувство безграничной любви, безоговорочной преданности к родной стране, глубочайшей ответственности за ее судьбу, за ее оборону — рождается в глубочайших недрах нашего народа… В нашей стране, советский патриотизм пылает могучим пламенем. Он движет вперед жизнь. Он греет моторы наших боевых танков, наших тяжелых бомбардировщиков, наших крейсеров, заряжает наши орудия…»
Вильгельм Рейх, отметивший, что подобные чувства не имеют ничего общего с естественной любовью к родной стране, сравнил их с эрекцией импотента, возбужденного специальными средствами. Рядом с пламенными и политически правильными чувствами к объектам, назначенным государством, не остается места для естественных чувств. Советская литература активно участвует в «разоблачении» личных отношений, любви, как индивидуалистических чувств, отрывающих человека от работы и коллектива. Моделью советского положительного героя становится Павлик Корчагин, парализованный импотент, живущий только любовью к коммунизму и партии.
В статье Владимира Померанцева «Об искренности в литературе», первой ласточке оттепели, советская литература упрекалась в лживости, в частности, из-за ее отношения к любви как чувству подчиненному работе на благо государства. Повесть И. Оренбурга «Оттепель», давшая название эпохе, произвела огромное впечатление на читателей, ибо была повестью о любви, рассказывала о запретном до сих пор сюжете. С безошибочной интуицией великого писателя Владимир Набоков выбрал два — из бесчисленного ряда — примера советской эротики. Первый из романа классика советской литературы Федора Гладкова «Энергия» (1932—38): «Молодой рабочий Иван схватил дрель. Едва он коснулся поверхности металла, как взволновался и дрожь возбуждения прошла по его телу. Оглушающий шум дрели отбросил от него Соню. Потом она положила руку ему на плечо и коснулась завитка волос за ухом… Молодых людей как бы пронзил в одно и то же мгновение электрический удар. Иван глубоко вздохнул и еще крепче сжал в руках инструмент». Второй отрывок из повести Сергея Антонова «Большое сердце» (1957): «Ольга молчала. — Эх! — вскричал Владимир. — Почему ты не можешь любить меня так, как я тебя люблю. — Я люблю мою родину — ответила она. — Но я тоже — воскликнул он. — Но еще я люблю… — начала Ольга, освобождаясь из объятий молодого человека. — Что? — спросил он. — Ольга подняла на него прозрачные голубые глаза и быстро ответила: партию».
Советские люди продолжали влюбляться, вступать в брак, плодить детей. Многим казалось, что семья остается единственным убежищем человека. Но государство уже проникло в семью, стало ее полноправным членом, более того — начало диктовать нормы поведения, определять характер отношений, давать поручения, назначать задачи. Антон Макаренко в «Книге для родителей» называет главным отличием советской семьи от буржуазной «характер родительской власти»: «Наш отец и наша мать уполномочены обществом воспитать будущего гражданина нашего отечества, они отвечают перед обществом». Родители превращаются в функционеров, выполняющих волю «общества».
В 1937 г., когда была опубликована «Книга для родителей», террор в стране достиг высшей точки, общество было раздроблено, атомизировано. Государство приступило к формированию из песчинок, атомов, нового организма — советского коллектива, подменившего общество. Миллионы арестованных оставляли за собой дома, «на свободе» десятки миллионов членов семей, заклейменных «родственников врагов народа». В 1934 г. в уголовный кодекс вводится понятие «ЧС» — член семьи изменника родине, который подлежит наказанию[17] только за родство с врагом. Поскольку «врагом» мог быть каждый, возможность влюбиться во «врага» или в родственника «врага», вступить в брак с «подозрительным», потенциально опасным, угрожали каждому и каждой. Введение паспортов для городских жителей закрепостило деревенских жителей — колхозников, не имевших паспортов и права жить в городе. Возможности браков между городскими и сельскими жителями резко сократились. Возникли непреодолимые, либо преодолимые с огромным трудом, препятствия, на пути браков между обитателями разных городов, поскольку разрешение на переезд из города в город, отмечаемое в паспорте, строго ограничивалось.
В дореволюционной России, как во всех странах мира, классовые, сословные различия, барьеры были очевидны, как очевидны были возможности или невозможности их преодоления. В первые послереволюционные годы легко различимой была линия отделявшая пролетариат — «класс-гегемон» от «бывших», «лишенцев». В 30-е годы государство обрело власть называть врага. Потенциальным врагом был каждый.
Рождается советский быт — мир, в котором живет советская семья. Советский человек знает, что — как писал А. Твардовский — «В ущерб любви к отцу народов — любая прочая любовь». Он знает, что арест даже дальнего родственника, не говоря о члене семьи, грозит ему, его родственникам, неисчислимыми бедами. Одновременно он знает, что «жить стало лучше, жить стало веселей»: об этом сказал Отец-Сталин.
В 1944 г., когда очевидность победы над Германией не вызывала больше сомнений, Сталин подводит итоги войны на семейном фронте. Утверждается новый кодекс о семье и браке, выражающий уверенность в победе советской семьи и доверие вождя к этой семье, как носительнице воли партии и государства. Все «свободы», сохранявшиеся от периода борьбы с буржуазной семьей, ликвидируются: отменяется развод, усиливается наказание за аборты, вводится понятие «незаконнорожденного ребенка», запрещаются браки с иностранцами. Новый кодекс узаконивает новую иерархию — утверждает принципиальное неравенство между мужчиной и женщиной. Сохраняется, естественно, право женщины выполнять все самые тяжелые и неприятные работы, но незамужняя женщина теряет право требовать алименты, теряет право вписать в документ родившегося ребенка имя отца, если он не состоял с ней в браке, она получает особое обозначение — «мать-одиночка».
Ограничение прав женщин осуществляется в условиях резкого падения числа мужчин, вызванного чудовищным кровопусканием войны. Согласно первой послевоенной переписи, в результате войны 15 млн. женщин либо потеряли мужей, либо не смогли найти мужа. Александр Довженко в фильме «Поэма о море» рассказывает об этом: «Не надо мне дворца, — говорит с тоской молодая женщина Христина. — Ни кресел мягких, ни картин. Ничего не надо. — Почему? — Я жинка молодая. — А что тебе надо? — Не знаете? Могу при всех сказать… — Чоловика! — послышался голос пожилой колхозницы. Трудно спать ей без живого тела».
Государство нуждается в возмещении человеческих потерь, но в то же время «проявляет заботу об укреплении советской семьи». Мужчинам дается возможность безнаказанно иметь внебрачных детей, для женщин это сопряжено с чувством вины, незаконного поведения, осуждаемого «коллективом».
Сталинский кодекс был после смерти Отца народов постепенно смягчен: разрешены аборты, значительно облегчено расторжение брака при согласии обоих супругов, не употребляется понятие «незаконнорожденный ребенок». Советская семья приняла свою окончательную форму.
Изменения, происшедшие во внутрисемейных отношениях и в отношениях между семьей и государством, связаны с тем, что государство ощущает себя полноправным членом всех советских семей. Некоторые историки говорят о том, что в послесталинское время, в особенности в 60-70-е годы, семья в Советском Союзе превратилась для многих в крепость, в место, куда можно скрыться от тоталитарного государства. Если согласиться с образом семьи-крепости, то придется дополнить его: это крепость, которая закрыла ворота уже после того, как в нее проникло государство. Свидетельство изменений, происшедших в последние десятилетия, это изменение отношения к Павлику Морозову. Он по-прежнему остается героем, моделью. Но сегодня от «Павликов Морозовых» не требуют доноса на членов своей семьи, а всего лишь на «чужих». Стремление правящего слоя передать «по наследству» привилегированное положение в стране, выражается в нежелании воспитывать доносчиков на собственных родителей. Известно, зато, немало случаев доносов старших на младших.
Все главные особенности советской семьи сталинского времени сохранились и в 80-е годы. Социалистическая семья провозглашена «семьей высшего типа», наиболее «прогрессивной». Она — официально — представляет собой «коллектив». Изданный для массового читателя «Словарь» — справочник о браке и семье категоричен: «Член семьи — участник семейного коллектива». Как и в каждом другом советском коллективе (например, в «трудовом коллективе»), высшей инстанцией является партия. Баллада А. Галича «Красный треугольник», рассказывающая о том, как общее собрание, после вопроса «Свободу Африке», рассматривает «дело» об измене мужа жене и как окончательное решение принимается секретарем райкома партии, точно отражает реальность: уверенность партии в ее праве решать все вопросы, в том числе самые интимные, согласие с этим значительного числа советских граждан. «Трудные семьи у нас на учете, — заявляет в документальном фильме «Путь к людям» секретарь Перовского райкома КПСС, — они нам все известны». «Трудные семьи» — те, в которых имеются личные проблемы, конфликты, споры. Обращение в партийный комитет за помощью, советом, решением — повседневная практика. После того, как «Правда» опубликовала письмо женщины с вопросом: «Так обязана ли партийная организация интересоваться» личной жизнью — хороший ли он отец, заботливый ли муж?142 поток писем хлынул в редакцию — все единодушно считали, что «двух мнений быть не может». Рецензент фильма «Влюблен по собственному желанию» считает, что авторы поставили важный вопрос: «Можно или нельзя управлять таким традиционно неуправляемым чувством как любовь?» И приходит к выводу, что фильм, анализируя «вопрос как в практическом, так, пожалуй, и в научном плане», доказывает: управлять можно. И нужно.
