известия из этого края сообщают, что наводнения причиняют гигантские разрушения, особенно страдают рудники и шахты» [457]. Подчеркнем, что мотив стихийных разрушений в России весьма часто был связан именно с упоминанием человеческих жертв. Таким образом, северная российская природа воспринималась как смертоносная и чрезвычайно опасная даже независимо от климатических условий.
В конце февраля 1811 г. Moniteur вспомнила об одном распространенном штампе, описывающем традиционную погоду в России. В заметке из Познани сообщалось об очень сильных холодах в Уфе. Мороз здесь оказался очень суровым: начавшись с 15 градусов, к Новому году он достиг -34°. При такой температуре, сообщали французские журналисты, птицы замерзали прямо в полете и падали на землю [458]. В заметке, датированной 15 мая того же года, сообщалось, что в конце марта в городе Саратове Астраханской губернии, когда обычно в этих местах начинается весна, выпало такое количество снега, что большинство домов оказались засыпанными и много людей погибло от холода [459].
Своеобразным полюсом холода внутри Российской империи выступала Сибирь, поэтому иногда те местности, в которых, по мнению газет, наблюдались экстремальные холода, могли быть приписаны к Сибири, благодаря тому, что границы этого региона были весьма размыты. В начале апреля 1811 г. было опубликовано сообщение из Санкт-Петербурга о сильных холодах «в Сибири у Нового Оскола» [460]. Здесь в феврале нашли шестерых замерзших людей, а волки приближались к жилищам и крали домашний скот, птицу и нападали на собак. Одно из этих голодных животных атаковало на хуторе трех крестьян, которые убили его и содрали шкуру [461]. Данное описание должно было свидетельствовать не только о суровости российских морозов, но и дикости страны в целом, поскольку волк традиционно в европейской литературе того времени являлся одним из главных символов дикости [462]. Заметка датирована 5 апреля, что является безусловной ошибкой, так как она была опубликована в газете от 7 числа того же месяца, а за два дня новость из России просто не могла дойти до столицы Франции. Но эта ошибка невольно усиливала эффект сообщения, так как читатели могли решить, что в России холода продолжаются столь долго.
В обширной публикации отрывков из сочинения Биллингса о путешествии по Якутии и Чукотке также можно найти несколько ярких описаний климата в этих отдаленных и совершенно неизученных районах. В одном из отрывков утверждалось, что 28 сентября термометр Реомюра показывал 18 градусов ниже нуля, и все реки замерзли настолько, что могли выдержать вес лошади. Зимой ртутный термометр замерзал, а спиртовой показывал 41 градус. В течение зимы путешественники планировали построить корабли, чтобы с наступлением более теплой погоды отправиться по реке Колыма, но оказалось, что при температуре -37° было практически невозможно рубить деревья, «в самые холодные дни наши топоры ломались как стекло». Чуть позже «мороз достиг 43 градусов, и наша астраханская водка замерзла» [463]. А самая жаркая погода в этих местах наблюдалась 15 июля, когда термометр показал +16°, но при этом еще 12 июля было -4° градуса. Кроме того, путешественники не забыли упомянуть о полярной зиме и связанным с этим отсутствием солнечного света: «25 ноября солнце зашло, мы были тогда в Нижнем (поселок Нижняя Колыма. – Авт.), и не появлялось целых 35 дней», но зато путешественники могли наблюдать здесь самое красивое северное сияние, «которого нет в наших широтах» [464]. Какие именно территории авторы имели в виду под «нашими широтами», понять сложно, так что этот вопрос оставался на усмотрение читателя.
Внимание к географическим открытиям и описаниям разнообразной и загадочной русской природы было характерно для всех столичных изданий. Mercure de France посвятила сочинению о восьмилетнем путешествии коммодора Биллингса развернутую положительную рецензию с цитатами, особенно отметив, что значение открытий путешественника можно сравнить только с экспедициями Кука, Ванкувера и Лаперуза [465].
Наряду с полуфантастическими сообщениями о замерзающих в полете птицах, городах и деревнях, засыпанных снегом до крыш, газеты публиковали немало и вполне реалистичных сообщений о погодных условиях в России. Особенно часто погодная тема возникала на страницах французских газет в зимние месяцы. Причиной этого среди прочего было и то, что, с одной стороны, зима в России сильно отличалась от французской, а с другой стороны, в зимние месяцы, как правило, страны старались не вести боевых действий, и из-за затруднений в передвижении по дорогам Европы дипломатическая активность также несколько снижалась. Соответственно, недостаток существенных сообщений из северных стран восполнялся заметками о погоде.
Практически ежегодно газеты публиковали немало сообщений о том, в какие именно дни российские порты замерзли в этом году. В начале января 1802 г. сообщалось, что последние корабли в году пришли в Кронштадт в начале декабря, некоторые из них уже даже застряли во льдах, но были деблокированы [466]. Через две недели еще одно сообщение в целом подтверждало даты ледостава в гавани Петербурга, уточняя, что многие корабли вынуждены остаться на зиму в порту Кронштадта [467].
В конце декабря 1811 г. три дня подряд с 16 по 18 декабря приходят сообщения из Риги с уточнением дня, когда замерзла Западная Двина [468]. При условии, что газета писала о дате ледостава спустя довольно продолжительный период времени (минимум две недели, а скорее три-пять недель), возникает вопрос, насколько необходима была эта информация для читателя. Можно предположить, что подобная информация могла быть полезной разве только для расчетов купцов на следующие годы, правда, и в этом случае не было необходимости в столь точной датировке, т. к. в разные годы погода могла заметно различаться. Весьма вероятно, что подобные сообщения зачастую носили развлекательный характер для читателя.
Многочисленные ежегодные упоминания о холодах в России поддерживали и распространяли в широких слоях населения представления о ней как о стране с суровым климатом. Читатели газет могли узнать, что в самые холодные дни зимы температура в Петербурге достигала -20-25 градусов по шкале Реамюра [469]. При этом на всей территории обширной империи зима была весьма суровой. Не только на севере и в Сибири температура могла достигать экстремальных значений, но и в «самом прекрасном морском порте, который есть у России на юге (Одессе. – Авт.), всю зиму царствуют сильные холода, термометр все время держится ниже 20 градусов» [470]. Стереотип о чрезвычайной продолжительности холодного сезона в России поддерживался сообщениями о неожиданных похолоданиях. Например, в заметке и Петербурга, датированной 22 апреля, сообщалось: «Зима внезапно вернулась. После нескольких прекрасных дней Нева покрылась льдом, а улицы занесло снегом» [471]. Дата сообщения тем более была значима для французских читателей, поскольку во Франции в это время года уже не
