Итак, Лоренцо отправился в Неаполь и между сторонами продолжалось перемирие, когда совершенно неожиданно Лодовико Фрегозо с помощью некоторых своих сторонников в Сарцане тайком вступил туда со своими солдатами, занял эту крепость, а ставленников флорентийцев бросил в тюрьму.[324] Событие это крайне встревожило флорентийское правительство, полагавшее, что захват Сарцаны произведен по наущению короля Ферранте, и оно стало жаловаться пребывавшему в Сиене герцогу Калабрийскому на новое нападение во время перемирия. Герцог же в письменной форме и через послов всячески старался разуверить их в этом и утверждал, что захват Сарцаны совершен был без ведома его и его отца. Несмотря на эти уверения, флорентийцы понимали, что положение их с каждым днем ухудшается: казна была пуста, глава государства находился во власти короля Неаполитанского, а к прежней войне с королем и папой присоединилась еще новая - с генуэзцами. Союзников же у Флоренции не было: на венецианцев рассчитывать не приходилось, а миланское правительство внушало одни опасения, как весьма непрочное и ненадежное. Вся надежда была на успешный исход переговоров Лоренцо с королем.
XIX
Лоренцо прибыл в Неаполь морем[325] и был не только королем, но и всем городом принят с великим почетом и интересом. Ведь война была предпринята для того, чтобы погубить его, и величие врагов Лоренцо лишь содействовало его собственному величию. Когда же он явился к koj ролю, то заговорил о положении всей Италии, о стремлениях ее государей и народов, о надеждах, которые могло бы возбудить всеобщее замирение, и опасностях продолжения войны; и речь его была такой, что король, выслушав Лоренцо, стал больше дивиться величию его души, ясности ума и мудрости суждений, чем раньше изумлялся тому, как этот человек может один нести бремя забот военного времени. Тут он окружил его еще большим почетом и стал подумывать о том, как бы заручиться дружбой этого человека вместо того, чтобы иметь его врагом. Однако он под разнообразными предлогами задерживал его у себя с декабря по март следующего года, дабы не только лучше узнать его самого, но и намерения Флорентийской республики, так как у Лоренцо во Флоренции имелось немало врагов, которым желательно было бы, чтобы король держал его в плену и обошелся с ним, как с Якопо Пиччинино. Они громко высказывали по всему городу свои якобы опасения на этот счет, а на собраниях возражали против всего, что предлагалось предпринять в защиту Лоренцо. Действуя таким способом, они распространяли слух, что если король подольше удержит Лоренцо в Неаполе, во Флоренции произойдет переворот. Вследствие этого король все время откладывал отъезд Лоренцо, чтобы увидеть, не случится ли чего-либо во Флоренции в его отсутствие. Однако, убедившись, что там все спокойно, король 6 марта 1479 года[326] отпустил Лоренцо, предварительно щедро осыпав его благодеяниями и завоевав его расположение бесчисленными изъявлениями дружеских чувств. Заключили они также соглашение о вечной дружбе в интересах обоих государств. И если Лоренцо, уезжая из Флоренции, уже был великим человеком, то вернулся он на родину осененный еще большим величием, и город принял его с восторгом, которого вполне заслуживали его качества вообще и новые заслуги перед отечеством, ибо он вернул ему мир, подвергая опасности свою жизнь. Через две недели после его возвращения обнародовано было соглашение между Флорентийской республикой и королем.[327] По этому договору обе стороны принимали на себя взаимные обязательства по сохранению целостности своих государств. Королю предоставлялось право по своему усмотрению вернуть Флоренции захваченные у нее города. Пацци,[328] заключенные в башне замка Вольтерры, получали свободу, а герцогу Калабрийскому через определенное время должны были выплатить назначенную сумму.[329]
Мирный договор этот, едва стало о нем известно, вызвал крайнее возмущение у папы и у венецианцев. Папа считал, что король проявил к нему полнейшее неуважение,[330] а венецианцы в том же самом обвиняли Флоренцию, напоминая, что войну они вели совместно, а мир заключили без их участия. Когда об этом неудовольствии стало известно во Флоренции, все стали опасаться, как бы заключенный только что мир не породил еще более жестокую войну. Вследствие этого возглавлявшие государство решили уменьшить число членов правительства и поручить вынесение решений по важнейшим государственным делам меньшему числу лиц. Так составлен был совет Семидесяти,[331] который и получил решающее влияние на все дела первостепенного значения. Этот новый порядок вещей утихомирил тех кто стремился к переворотам. Чтобы упрочить свою власть, новый Совет прежде всего утвердил мирный договор Лоренцо с королем и постановил отправить послов к папе, которыми назначил мессера Антонио Ридольфи и Пьеро Нази.
Несмотря, однако, на заключение мира, Альфонс, герцог Калабрийский, оставался со своим войском в Сиене, утверждая, что его удерживают там раздоры среди граждан. Сперва он стоял лагерем вне города, но в Сиене вспыхнули такие беспорядки, что граждане просили его вступить в город и стать третейским судьей в их распрях. Герцог, воспользовавшись случаем, многих граждан присудил к денежному штрафу, других к тюремному заключению, третьих к изгнанию, а иных даже к смертной казни. Такое поведение вскоре вызвало не только у сиенцев, но и у флорентийцев подозрения, не намеревается ли герцог объявить себя владетелем этого города. Однако сделать что-либо было невозможно, ибо республика[332] была теперь в дружбе с королем и во вражде с папой и с Венецией.[333] Опасения эти появились не только у флорентийского народа, все очень тонко подмечавшего, но и у тех, кто правил государством: все, казалось, были уверены, что никогда еще нашему городу не угрожала так явно потеря свободы. Но по воле господа бога, который во всех тяжелых положениях проявляет о нем особую заботу, случилось совершенно непредвиденное событие, заставившее короля, папу и венецианцев подумать о делах, куда более важных, чем положение в Тоскане.
XX
Турецкий султан Мухаммед во главе весьма грозного войска обложил Родос и осаждал его в течение многих месяцев. Но хотя силы и упорство осаждающих были очень велики, сопротивление осажденных оказалось еще сильнее, и они с такой доблестью и яростью оборонялись против столь мощных сил, что Мухаммеду пришлось с позором снять осаду.[334] Между тем после его ухода часть турецкого флота под командованием Ахмет-паши[335] двинулась на Валону. То ли Ахмету показалось это легким делом, то ли он попросту выполнял приказ своего повелителя, но, идя вдоль берегов Италии, он внезапно высадил на берег четыре тысячи человек, напал на Отранто, захватил его, разграбил и всех жителей перебил.[336] Затем он не преминул всяческими способами закрепиться в этом городе и порту и, собрав там сильный кавалерийский отряд, стал совершать грабительские набеги на всю округу. Получив известие об этом нашествии и хорошо зная могущество султана, король повсюду разослал вестников о грозящей ему великой опасности с просьбами о помощи против общего врага и настоятельно потребовал возвращения герцога Калабрийского, все еще находившегося со своим войском в Сиене.
XXI
Турецкое нападение, весьма смутившее герцога и вообще всю Италию, оказалось зато на руку Флоренции и Сиене: одна, казалось, вновь обрела независимость, а другая избавилась от опасностей, угрожавших ее свободе. Убеждение это подтвердилось жалобами герцога при оставлении им Сиены на то, что злая судьба, допустившая событие столь нежданное и непредвиденное, лишила его возможности получить в Тоскане верховную власть. Это же событие существенно изменило взгляды папы: прежде он не желал принимать и выслушивать никаких флорентийских послов,[337] теперь же настолько смягчился, что охотно прислушивался к любым разговорам о всеобщем замирении. Так что флорентийцы уверились, что если они снизойдут до того, чтобы просить прощения у главы церкви, то и получат его. Решено было не упускать этой возможности, и к папе отправили посольство в составе двенадцати человек,[338] которым по прибытии их в Рим папа все же под различными предлогами долго не давал аудиенции. Под конец, однако же, обе стороны договорились о том, какие у них в дальнейшем будут взаимоотношения и что именно каждая из них будет вносить в дела мира и войны. Затем послы преклонили колена перед папой, ожидавшим их во всем блеске своего могущества и в окружении кардиналов.[339] Они всячески оправдывались во всем происшедшем, ссылаясь на людское коварство, на слепую ярость народа, на злую судьбу тех, кто вынужден либо сражаться, либо погибнуть, признавая справедливость гнева папы. Говорили о том, что пришлось перенести флорентийцам, чтобы избежать гибели, и как флорентийцы переносили тяготы войны, отлучения и все другие бедствия, которые они навлекли на себя благодаря происшедшим событиям. И все ради того, чтобы их республике избежать рабства, которое для свободных городов хуже смерти. Однако, если даже против своей воли флорентийцы чем-то провинились, они готовы засвидетельствовать свое раскаяние и довериться милосердию главы церкви, который, следуя по стопам Спасителя нашего, не отвергнет их и откроет им свои отеческие объятия.
