Ознакомительная версия.
«Приказы», впервые появившиеся еще при Иване III, понемногу становятся похожими на министерства и департаменты. Поначалу они были совсем маленькими (известно, что в Посольском приказе, то есть министерстве иностранных дел, в 1549 году состояло всего несколько служителей во главе с подьячим – чиновником среднего ранга). Вскоре стало ясно, что этого недостаточно, и самые важные приказы – Посольский, Дворцовый, Казенный, Разрядный, Конюшенный, Поместный – обзавелись штатом в несколько десятков человек, чего все равно было, конечно, недостаточно.
Для государственной службы требовались кадры, и это стало одной из первых забот реформаторов. Осенью 1550 года из «лучших слуг» (детей боярских и дворян) была набрана тысяча человек, которых наделили поместьями вблизи столицы. Часть из них попала в царские телохранители и придворный штат, часть – в приказы. Начало расти дьяческое сословие, пополнявшееся за счет не только мелкого дворянства, но и людей совсем простого звания – поповских сыновей и грамотных «посадских» (горожан).
Эта реформа, как и земская, оказалась лишь умеренно успешной. Она до некоторой степени упорядочила ведение государственных дел, но учрежденная система приказов была плохо разработанной. Наряду с «отраслевыми» приказами вводились территориальные, ведавшие отдельными областями, причем не всегда значительными. Были образованы самостоятельные учреждения, которые занимались делами вовсе третьестепенными, но при этом в важных ведомствах не хватало людей, а делопроизводство находилось в самом зачаточном состоянии. Неразвитость бюрократического механизма не соответствовала масштабам и потребностям жестко централизованного управления, что в конечном итоге станет одной из причин краха «второго» русского государства.
В исторической перспективе административная реформа «Избранной рады» – прежде всего региональная – интересна как первая попытка разорвать «ордынскую» архитектуру государственного здания, заложенного Иваном III.
Самодержавный, авторитарный способ правления предполагал абсолютную неограниченность монаршей власти, которая, спускаясь вниз по вертикали, превращалась в неограниченную власть областных наместников и волостелей (управителей волостями). Такая структура, с одной стороны, повышала управляемость и мобилизационную эффективность, но имела и свои серьезные недостатки.
Во-первых, она тормозила естественное развитие регионов, поскольку всякая инициатива могла исходить лишь сверху вниз, «по указу».
Во-вторых, что гораздо больше беспокоило правительство, местные администраторы, деятельность которых контролировалась только сверху (то есть в условиях большой страны почти никак не контролировалась), неминуемо погрязали в коррупции, а это разоряло население и обедняло казну.
Существует два способа борьбы с коррупцией: через устрашение – когда уличенные во взяточничестве чиновники в острастку остальным подвергаются показательно суровым карам; и через общественный контроль – когда население получает возможность само ограничивать произвол местных властей. Второй способ, разумеется, эффективнее, и правительство Адашева попыталось его использовать. Однако идея земского самоуправления вступала в коренное противоречие с принципом «жесткой вертикали», на котором держалось всё московское государство: народ не мог контролировать исполнительную власть и сам собой управлять – это подрывало самое основу самодержавия. Вот почему «земство» не прижилось и через некоторое время опять сменилось прямым администрированием. Для борьбы с коррупцией был избран способ, более естественный для авторитарной власти: репрессивный. Начиная с эпохи Ивана Грозного, чиновничье мздоимство на Руси пытались обуздать главным образом при помощи жестоких репрессий. Таким образом можно было наказать отдельных особенно зарвавшихся или просто невезучих коррупционеров, но не искоренить само явление. Всегда находились чиновники, в ком алчность была сильнее страха, а кроме того, как известно, коррупция не сводится к прямому взяточничеству или казнокрадству: можно по-фамусовски «порадеть родному человечку», можно, по ляпкин-тяпкински, «брать борзыми щенками» и так далее.
Этот сюжет: попытки устройства низовой демократизации для контроля над коррупцией и последующие откаты назад, к жесткой «вертикальности», станут одной из констант российской государственности.
Если не получила развития система самоуправления в регионах, тем более оказался невостребованным и эксперимент с земскими соборами, которые замышлялись как привлечение народных представителей к решению или хотя бы обсуждению общегосударственных проблем. В «послеадашевские» времена Иван IV соберет земский собор только однажды – исключительно для проформы (мы увидим, в каких условиях), да и в дальнейшем о всероссийских съездах будут вспоминать, лишь когда центральной власти зачем-либо понадобится демонстрация народного единства.
Общий итог реформаторской деятельности 1550-х годов в части государственного переустройства получился скромным. Удалось до некоторой степени упорядочить сбор средств в казну и кое-как (совершенно недостаточно) организовать зачатки ведомственного управления.
Такими же половинчатыми были и нововведения в самой важной сфере тогдашней государственной жизни – военном «устроении».
Стрельцы. Гравюра XIX в.
В начале правления Ивана IV русская армия находилась в довольно плачевном виде. Времена победных баталий остались в далеком прошлом – последняя крупная битва была выиграна полвека назад, еще во времена государева деда (в 1500 году, на реке Ведроши). За годы беспечного боярского правления расшаталась дисциплина, понизилась боеспособность. Московские представления о воинской науке и о тактике все сильнее отставали от европейских. Катастрофически не хватало обученной пехоты, которая в XVI веке стала главной ударной силой и в полевом сражении, и при осаде крепостей. Хуже всего обстояло дело с командованием – полководцы и воеводы назначались не по заслугам и способностям, а исключительно по знатности.
В начале 1550-х годов, готовясь к завоеванию Казанского царства, правительство произвело некоторую реорганизацию войска.
В полках было введено деление на сотни, командиры которых («головы») выбирались не по родовитости, а по личным качествам. Главным воеводой каждого крупного соединения по-прежнему мог стать лишь самый знатный из наличных бояр, но теперь к нему в «товарищи» (заместители) назначали пусть худородного, но опытного военачальника, который зачастую осуществлял фактическое командование.
В Москве было создано ядро регулярного пехотного войска: шесть «статей» (батальонов) воинов-стрельцов, всего 3 000 человек, единообразно вооруженных и обученных науке слаженного боя.
Конечно, и стрельцов было маловато, и двойное командование – не самый лучший способ управления войсками, но всё же боеспособность русской армии существенно повысилась. Этого уровня было достаточно для того, чтобы добиться успеха в борьбе с восточно-татарскими ханствами – «азиатским» противником, который воевал по старинке.
Завоевание Казани, ближайшего восточного соседа, являлось давно назревшей необходимостью. Она диктовалась не стремлением обрести новые земли, которых у Москвы и так хватало, не жаждой добычи, которой в тех небогатых краях было не разжиться, а соображениями безопасности. Само по себе Казанское царство было не особенно сильным и политически нестабильным, но при обострении отношений оно блокировало всю волжскую торговлю и превращалось для Руси в нешуточную угрозу. За время несовершеннолетия Ивана ханство вышло из московской сферы влияния, там захватила власть крымская партия, и русское государство оказалось во враждебном полукольце: на востоке – казанцы, на юге крымцы.
В начале 1546 года в Казани вроде бы произошли выгодные для Руси перемены: местная знать прогнала хана Сафа-Гирея и попросилась под руку Москвы; оттуда прислали касимовского царевича Шигалея (Шах-Али), некогда уже владевшего Казанью, и тем ограничились. Но без серьезной военной поддержки Шигалей не удержался. Через несколько месяцев Сафа-Гирей его согнал с престола и расправился со сторонниками промосковской партии.
Таким образом, русско-казанские отношения находились в очередной фазе обострения, когда юный Иван, только что провозгласивший себя царем, преисполнился жаждой великих деяний. Самым очевидным и насущным из возможных свершений было покорение Казани, и в конце 1547 года государь сам повел войско на восток.
Поход был так скверно продуман, что дело даже не дошло до серьезных баталий. Из-за аномально теплой зимы часть артиллерии и много ратников провалились под волжский лед и утонули. Пришлось остановиться. Начались перебои со снабжением. Царь «со многими слезами» вернулся назад, а часть русских войск все же добралась до Казани, безо всякой пользы немного постояла под городскими стенами и тоже ушла восвояси. Первая попытка завоевать ханство закончилась крахом.
Ознакомительная версия.
