Вильям Брайент брюзжит и на Мартина: "Ты, наверное, полагаешь, что ты лучше нас остальных, потому что играешь на флейте с этим жирным казначеем, - говорит он однажды, сильно напившись. - Тебя и Мэри голландцы пошлют ко всем чертям, если узнают, кто вы такие. Уверяю тебя, что они не захотят с вами общаться".
"Почему тебе не нравится, что твоей жене и детям хорошо и что с ними обращаются как с приличными людьми? - спрашивает Мартин. - И чем смущает тебя то, что я играю на флейте с Росетом? Ты бы лучше чуть поменьше пил, Вил, чтобы не причинить всем нам неприятности!"
Пьяный Вильям отвечает басом: "Ты можешь не верить, но я заметил, что молодой потрошитель трупов мечтает забраться в постель к Мэри. Поэтому она и не хочет уезжать из этой проклятой дыры".
"Иди выспись, Вил, и больше не лезь с глупыми придирками".
Однажды вечером, ровно через два месяца и три дня после прибытия в Купанг, доктор Ройтен приводит Мэри и двух детей в дом, где расквартированы беглецы. Пьяный Вильям появляется, шатаясь, на веранде и набрасывается на молодого врача с руганью за то, что он "бегает за Мэри". Ройтен улыбается Мэри, сердечно прощается с детьми и исчезает в темноте ночи. Вильям следует за ним, и все остальные ничего не слышат о нем до следующего утра, когда его приводят два солдата и унтер-офицер, который просит Джеймса Кокса немедленно явиться к губернатору.
В конторе Ваньона находятся также доктор Ройтен и казначей Росет.
Губернатор принимает Джеймса любезно, подает ему руку и просит садиться. "Да, я пригласил вас по прискорбному случаю", - говорит он. Джеймс сразу замечает, что любезный минхер вне себя. "Но теперь я знаю, что вашего товарища на самом деле зовут Вильям Брайент и он беглый каторжник из Ботани-Бея. Он рассказал все о побеге своей жены, детей и их товарищей. Поэтому я прошу ответить начистоту: как вас зовут?"
"Джеймс Кокс, ваше превосходительство".
"И за что вас наказали, Кокс?"
"Я был гранильщиком алмазов и пытался украсть бриллиант. Но это обнаружилось, как понимаете, ваше превосходительство". Джеймс произнес это сдержанно, несколько небрежным тоном.
Ваньон улыбается: "Значит, поэтому вы так хорошо говорите по-голландски?"
"Да, ваша милость. Я работал два года в чудесном городе Амстердаме. Я хотел бы поселиться там опять". Он любезно кланяется губернатору. "Но теперь для этого потребуется какое-то время".
"Наверняка, Кокс".
Слуга-малаец входит с можжевеловой водкой и рюмками. Ваньон медленно разливает всем, включая и Джеймса, и, довольно дружелюбно улыбаясь, пьет с ними. Немного погодя он говорит: "Я обсуждал дело здесь с моими друзьями, и вам надо понять, Кокс, что я, очевидно, обязан арестовать вас и вашу компанию. Это мой долг как губернатора. Однако вы много перенесли, я прежде всего имею в виду Мэри и детей, так что мы сделаем тюремное заключение возможно более мягким. Вы должны сегодня днем позаботиться о том, чтобы переселиться в три комнаты, которые я предоставляю в ваше распоряжение в крепости. За ее пределы вы можете свободно выходить, куда хотите, но только по двое, и каждый вечер перед заходом солнца вы должны быть в своей квартире. Мэри и дети могут передвигаться свободно".
"Спасибо, ваше превосходительство, - говорит Джеймс, - но позвольте мне задать вопрос, который имеет для нас наибольшее значение. Что с нами будет? Кому вы нас выдадите?"
"Об этом мы тоже говорили, - отвечает Ваньон, - и если бы вы постоянно делали вид, что вы потерпевшие крушение с американского китобойного судна, мы бы выполнили обещание, данное вам, но ваш сердитый приятель разоблачил вас вчера вечером. Если сверх всяких ожиданий на Тимор вдруг зайдет американский корабль, мы попытаемся отправить вас на его борт, закрыв глаза на то, что знаем о вас. Но учитывая сведения, сообщенные Брайентом, я вынужден как губернатор выдать вас британскому военному кораблю, если он первый зайдет на Тимор".
"С первым кораблем, который придет в Купанг, мы должны, следовательно, уехать, ваше превосходительство?"
"Да, с первым же кораблем. Ничего иного я не могу поделать, - говорит Ваньон. - Я и так полагаю, что зашел слишком далеко".
"От имени моих товарищей я глубоко благодарю вас, ваше превосходительство, и наша благодарность относится также к другим господам. Что бы с нами ни произошло, мы никогда не забудем время, которое провели здесь, на Тиморе".
"Какое наказание ожидает вас, если вас выдадут англичанам?" спрашивает казначей Росет.
"Смертная казнь, минхер, через повешение на одной из мачт корабля".
"Но надо надеяться, что американское китобойное судно собьется с курса и зайдет на Тимор", - завершает беседу Ваньон.
В тот же день "ботаники" перебираются в крепость. Вильям продолжает пить [50].
3
Почти точно на два года ранее этих событий лейтенант Вильям Блай с частью команды, которая осталась преданной ему после восстания на королевском корабле "Баунти", добрался до Купанга в почти таком же жалком состоянии, как беглецы из Ботани-Бея, и был отправлен из Батавии в Англию. Адмиралтейство немедленно снарядило корабль "Пандора", фрегат с 24 пушками и командой из 160 человек, и направило его в определенную часть Тихого океана, чтобы найти "Баунти", захватить его и привезти обратно мятежников, чтобы они предстали перед судом. Командование "Пандорой" было вверено капитану Эдварду Эдвардсу, в то время, наверное, самому ретивому поборнику жесточайшей дисциплины на судах военно-морского флота, известному своей надменностью и презрением к каждому, имевшему более низкий чин, чем у него. Он отплыл из Спитхеда, напутствуемый пророчеством Блая, который неоднократно говорил своему родственнику, пастору Джеймсу Блаю: "Эдвардс никогда не вернется, потому что не знает условий навигации в проливе Индевор".
Плаванию "Пандоры" суждено было стать в этом отношении столь же трагическим, что и экспедиции на "Баунти". На Таити, куда корабль добрался без трудностей, были задержаны как мятежники, так и те, кто не по своей воле оказался замешанным в бунте; всех их заковали в кандалы. Эти моряки оставались на Таити, поскольку не хотели оторваться от сладкой жизни с островитянками-вахинами. Поскольку Эдвардс опасался, что арестованные мятежники могут заразить его команду крамольными мыслями, он построил на юте деревянный загон овальной формы, размером 3,5 на 5,5 метра. В этой клетке, которая получила название "шкатулка Пандоры" [51], четырнадцать человек постоянно находились под жарким солнцем, они должны были там есть, пить, спать и отправлять естественные потребности. Один из заключенных, боцман Моррисон, оставил дневник этого ужасного путешествия. О "шкатулке Пандоры" он писал, что "в тихую погоду там было так жарко, что пот лил градом и быстро развивались разные паразиты; койки были очень грязные, так как, ложась на них, мы наполняли их паразитами, и этого можно было избежать, только если мы укладывались нагишом на голые доски, что было единственным спасением. Бывало и хуже, потому что, когда несчастные беспокойно вертелись в наручниках и кандалах томительно жаркой тихоокеанской ночью и одному из них (Мак-Интошу) удалось освободить ногу из кандалов, вахтенный офицер это заметил, и было проведено обследование, после которого цепи были сделаны уже, чтобы сидеть неподвижно, и первый лейтенант мистер Ларкин испытывал наручники, ставя ногу на наши груди и стаскивая наручники с наших рук изо всей силы. У некоторых была содрана кожа, и всем, у кого наручники стаскивались, были сделаны меньшие наручники, которые закрывались так плотно, что не было никакой возможности повернуть в них руки, и, так как наши руки отекли, он сказал, что и не предполагалось, что наручники должны подходить как перчатки".
В течение четырех месяцев суровый капитан бесцельно курсировал по Тихому океану, но не нашел никаких следов исчезнувшего "Баунти" и находившейся на нем основной группы мятежников. Он не следовал какому-то методическому плану. В то время как он двигался на запад, как раз противоположно направлению убежища оставшихся на воле мятежников на острове Питкэрн, 13 августа 1791 года он заметил гористый остров, покрытый лесом, на северо-западе. Но к этому времени Эдвардс утомился и не проявил никакого интереса. "Мы весьма отчетливо видели дым, - отмечал он в вахтенном журнале, - поэтому можно предполагать, что остров обитаем". На этот раз он не попытался обследовать эти признаки, которые несколькими месяцами раньше пробудили бы у него глубочайшее подозрение. А в это время на его уходящий корабль были устремлены взгляды, преисполненные отчаяния: столбы дыма были сигналами потерпевших бедствие. На берегу острова лежал разбитый корпус французского фрегата "Буссоль", а на большой глубине вне видимости с моря корпус "Астролябии", двух французских судов, которые капитан Филлип встретил в заливе Ботани, когда прибыл туда с первой флотилией. Там же, на берегу острова, находились останки экспедиции Лаперуза.
