Ознакомительная версия.
И еще состав владельцев Рогожской части напоминает о Москве «сорока сороков» – столько тут участков, принадлежащих церквам и монастырям, сдававшим их в аренду. В этих списках не только свои, рогожские, церкви, но и церкви из других частей Москвы, наравне с иногородними. На многих церковных участках находились богадельни и дома призрения – доходы с них не исчислялись, так как они не облагались налогом.
Рогожскую ямскую часть населяли в подавляющем большинстве люди скромного достатка, но и здесь, как в богатых купеческих районах Москвы, была сильно развита филантропическая деятельность, если судить по количеству благотворительных учреждений. Помимо учреждений Мариинского ведомства, имевшего разветвленную сеть в главных городах России, здесь обосновались отделения Городского попечительства о бедных, Общества поощрения трудолюбия. Общества трезвости, Община сестер милосердия, старообрядческие приюты и богадельни. Те годы не знали и зачатков социального страхования, нищета и обделенность выпирали изо всех пор жизни, и это вынуждало общественность приходить на помощь бедствующим: кто жертвовал из добрых чувств и сострадания, кто из тщеславия, иной видел в пожертвованиях на благотворительные учреждения, тем более патронируемые «высочайшими особами», верный путь к чинам и преуспеянию…
Еще на рубеже века существовало Общество ямщиков Рогожско-ямской слободы, преследовавшее, видимо, какие-то коммерческие цели. Здесь было открыто и отделение Московского товарищества ассенизации… Современному москвичу покажутся курьезными вывески вроде следующих: «Высочайше утвержденное промышленно-торговое товарищество «Бр. Захаровы», «Торговый дом Елизавета Стриженова и Сын» или «Товарищество производства серебряных, золотых и ювелирных изделий И. П. Хлебникова, сыновей и К°» – за их пышностью нередко прозябали вовсе хилые заведения!
Напомню мимоходом, что уроженцем Рогожской ямской слободы был знаменитый художник Константин Коровин, о чем гласит метрическая выписка из Сергиевой церкви, стоявшей на бывшей Сенной площади:
«1861 ноября 23-го дня.
У ейского купеческого сына Алексея Михайловича Коровина и законной жены его Аполлинарии Ивановны, которые оба православного вероисповедания, родился сын Константин. Восприемники Рогожской слободы ямщик Алексей Никитич Ершов и ейского купца Михаила Емельяновича Коровина жена Васса Михайловна.
Таинство крещения совершил приходской священник
Симеон Поспелов».
Напоследок хочется коснуться штриха прежней жизни Рогожской слободы, как бы перебрасывающего мост между нашим веком и начальным периодом истории Москвы.
Лишь в наше время, в тридцатые годы, исчезла с бывшей Вороньей улицы (Тулинская, 25) часовня Сергия Радонежского. По преданию, она была построена на месте креста, который воздвиг бывший игумен Спасо-Андроникова монастыря Андроник на том месте, где попрощался со своим гостем Сергием Радонежским, отправлявшимся в рязанские земли. Отсюда и прочно закрепившееся за часовней название «Проща» – на месте прощания. В 1504 – 1507 годах обветшавшую деревянную часовню разобрали и соорудили каменную, из двадцатифунтовых кирпичей. Этой часовне пришлось простоять без малого четыре века: в 1889 году она была разобрана опять-таки «за ветхостью».
Выстроить «Прощу» заново вызвался «временный московский купец из крестьян Василий Александров», рогожский житель. Возводить часовню пришлось на стесненном соседними владениями участке в десять на восемь аршин. Зато строить вверх ничто не мешало, и строители возвели осьмигранный шатер с куполком вышиной в двадцать семь с половиной аршин (более двадцати метров). Следует указать, что со времени Петра I, вовсе запретившего воздвигать новые и поновлять старые часовни (указ 1707 года), правительство относилось к этому делу более чем сдержанно, считая наличие плохо охраняемых беспризорных часовен источником соблазна и не приличных вере поступков, и выдачу надлежащих разрешений обставляло трудностями. Но «временный купец» Александров был, видимо, не только «усердным в вере человеком», но и сметливым политиком: свое ходатайство, адресованное Святейшему синоду, он подкрепил просьбой поместить в часовне две ценные хоругви в память «Чудесного избавления царской семьи от грозившей ей в 1888 году опасности». Имелось в виду обошедшееся без жертв крушение царского поезда под Харьковом. Естественно, что такому проявлению верноподданнических чувств Святейший синод не пойти навстречу не мог, как и предложению Александрова учредить ежегодный крестный ход от Спасо-Андроникова монастыря до часовни в Сергиев день, 5 июля, что, по словам просителя, должно было вразумить местных раскольников, отпавших от церкви. Часовня была открыта в октябре 1890 года, за год до празднования пятисотлетия со дня смерти Сергия Радонежского.
На том месте, где я стою сейчас на Тулинской улице, была когда-то, видимо, полянка, на которой оба старца, Сергий и Андроник, соблюдая обычай, сели на пенек или поваленное дерево «перед дорогой», с тем чтобы потом, перекрестившись, облобызаться троекратно на прощание… Их обступал древний бор, из-за деревьев, быть может, доносились удары била, какими звонарь созывал на молитву иноков монастыря… Место темных сосен заняли сплошные фасады каменных домов, асфальт – там, где были колдобины и корни лесной дороги, над головой гудят на ветру провода… И минуло с той поры шесть столетий!
Но чудесные, волшебные человеческие свойства – память и воображение – позволяют вызвать всю картину из небытия и представить себе судьбу и дела длинной чреды поколений русских людей, некогда устраивавших и укреплявших жизнь на той самой земле, что под моими ногами.
Помня об этом, прочнее стоит человек на родной почве, легче переносит лихолетья и с верой вглядывается в будущее своего народа. Бесценно дороги крупицы народной памяти, если их можно привязать к зримым, вещным знакам…
И еще вспоминается мне на этих улицах новоторжский ямщик Герасим, его спокойное, с открытым, добрым взглядом лицо, мужественная осанка, уверенность в себе и достоинство мастера своего дела. Я рад, что учреждается в Москве заповедная зона, назначенная увековечить память о замечательном сословии русских ямщиков!
Кущи и рощи в черте города
«Надобно видеть Влахернское в ясный летний день, надобно пожертвовать целыми сутками, чтобы осмотреть и налюбоваться тамошними садами, только тогда можно судить о том наслаждении, которое испытывает посетитель, перенесенный туда из городского шума».
Эти строки писались почти полтораста лет назад. Однако и сейчас можно в тех же местах ощутить прелесть перехода от шумливой суеты московских улиц к тишине и свежести аллей и тропинок, погружающих в лесную сень. С той разницей, что нет надобности жертвовать для этого сутками, а достаточно проехать до станции метро «Текстильщики» или «Рязанский проспект», оттуда несколько остановок троллейбусом или автобусом, затратив на это менее часа. Да вот еще заменить забытое Влахернское привычным названием Кузьминки, чтобы убедиться, что тот давнишний москвич, чьи восторженные впечатления донесли до нас ветхие страницы газеты «Московские ведомости», любовался великолепным нашим парком, знакомым любому жителю столицы, воспринимающему как нечто само собой разумеющееся наличие этого роскошного незастроенного лесного массива у городского порога, и потому, быть может, недооценивающему – что за благо для современного многомиллионного города сохранить под боком такое неоценимое сокровище, как почти четыреста гектаров живой зелени, уцелевших среди обступивших их со всех сторон кварталов многоэтажной застройки!
Непредсказуемо складывается жизнь городов. Одни улицы, и даже районы, уцелевают, доходят до нас сквозь все превращения и застройки, другие исчезают под натиском последующих строительств, не оставив по себе и памяти. Исчезают в первую очередь, конечно, участки природы. Разве изредка сохранятся названия вроде Остоженки или Вороньей улицы, напоминающие о прежнем деревенском пейзаже.
Протянувшиеся от Кремля на многие километры лучи московских улиц давно поглотили прежние подгородные села и усадьбы, в трубах под землей текут речки и ручьи, некогда сверкавшие под солнцем. Уже нельзя поверить в обступавшие столицу вековые боры, но отдельные счастливые островки пережили ее рост и развитие промышленности, достояли до времени, когда сделалось очевидным значение зеленых легких для индустриальных центров и озеленение выдвинулось в ряд насущных забот градостроителей. По цельности своей, обширности занимаемой площади, по сохранности природных угодий на первом месте среди других знаменитых ближних подмосковных усадеб стоят Кузьминки. Тут и сейчас можно, углубившись в рощи, долго идти по дорожкам или прихотливо вьющимся меж деревьев тропкам, вдыхая запахи леса, а за опушками полянок и в просветах между кронами все не показывается упирающийся в небо строй многоэтажек. Не доносится сюда гул и грохот транспорта, разве изредка прошумит где-то за деревьями местный рейсовый автобус или служебный грузовичок. В омутке запруженной речки плавают дикие утки, рыжая белка мелькает в листве старого дуба, перепархивают синицы. И вся эта жизнь отделена пятнадцатью минутами хода от потока машин на шоссе, зевов павильонов метро, вбирающих нескончаемые вереницы спешащих людей, от фонарей и рекламных огней. Наперечет мировые столицы, могущие похвастать природными вкраплениями такого масштаба, как древняя наша Москва!
Ознакомительная версия.
