Невский проспект, 1799 год
Жан Франсуа Жоржель
Самая знаменитая улица города, Невский проспект, поначалу представляла собой просеку, по которой возили стройматериалы к Адмиралтейской верфи, и называлась Большой Першпективной дорогой или Невской першпективой. Свое имя «першпектива» получила по названию Александро-Невского монастыря. При императрице Анне Иоанновне будущий Невский проспект стал главным парадным въездом в Петербург – по нему императрица въехала в город после путешествия из Москвы. Ф.-В. Берхгольц писал, что в 1721 году першпектива представляла собой «длинную и широкую аллею, вымощенную камнем, и по справедливости названную проспектом, потому что конца ее почти не видно... Несмотря на то что деревья, посаженные по обеим ее сторонам в три или четыре ряда, еще невелики, она необыкновенно красива по своему огромному протяжению и чистоте, в которой ее содержат... и она делает чудесный вид, какого я нигде не встречал, на Адмиралтейство, красивое и огромное здание, находящееся в конце этой дороги».
Застройка Невского проспекта в XVIII веке велась преимущественно между реками Мойкой и Фонтанкой. Проспектом Невский нарекли в 1783 году.
Аббат Жоржель – секретарь посольства Мальтийского ордена к императору Павлу.
Улица, называемая Невским проспектом, идет от Адмиралтейства, она так широка, что 12 карет в ряд могут проехать по ней. Во время моего пребывания в Санкт-Петербурге Павел I велел разбить на этом великолепном проспекте во время сильнейших морозов две аллеи для пешеходов, причем каждая состояла из двух рядов деревьев; эти аллеи тянутся на пол-лье от Мойки до Фонтанки; каждая из этих аллей имеет 8 футов в ширину и окружена оградой, раскрашенной в разные цвета; пространство между аллеями образует улицу; по ней могут проехать 6 карет в ряд. Деревья, посаженные со всеми своими ветвями, имеют от 15 до 20 футов в вышину, они вырваны и пересажены с корнями и землей в смерзшийся снег. Для них вырыты ямы в 4–5 футов глубиной, причем обледенелую землю разбивали ударами заступа... Понадобилась власть императора, чтобы приказать, осуществить и довести до конца подобные работы; на них были ежедневно заняты 10 000 человек. На наследника, великого князя Александра, была возложена обязанность наблюдать за работами и довести их до конца к назначенному императором сроку – в продолжение одного месяца. Я был свидетелем этого чуда власти и видел, как его величество прогуливался верхом во главе многочисленной свиты посреди большой улицы, окаймленной аллеями, наслаждаясь сознанием того, что его приказания исполнены.
Смерть Суворова и памятник великому полководцу, 1800–1801 годы
Николай Греч, Генрих фон Реймерс
Век XVIII отмечен «славными победами русского оружия», и не в последнюю очередь эти победы связаны с именем великого полководца А. В. Суворова. Впрочем, в современном событиям российском обществе отношение к Суворову было неоднозначным, о чем свидетельствуют, в частности, воспоминания журналиста и литератора Н. И. Греча.
Важной для меня эпохой был 1799 год – кампания Суворова в Италии. Дóлжно знать, что Суворов пользовался до того времени славой искусного и храброго генерала, но большая часть утверждала, что он может бить турок и поляков, а с французами не сладит. Матушка ненавидела его за варварства в Измаиле и Праге и выставляла перед ним своего героя Румянцева.
Другой порицатель его был человек умный, благородный, образованный, но большой чудак, некто Алерт, бывший некогда купцом, но оставивший торговлю по каким-то причудам. Он купил себе польское дворянство и был прозван Алерт-де-Венгоржевский. Ant (угорь) по-польски называется wengorz (венгорж). Находя, что женщины образованных сословий слишком ветрены и причудливы, он вздумал сочетаться браком с дочерью природы и женился на какой-то глупой эстляндской девчонке, которая преогорчила его жизнь... При всех этих причудах был он, как я уже сказал, человек хороший, умный и просвещенный.
Родители мои любили и уважали его. Алерт, как и все порядочные люди, порицал и ненавидел правление Павла и в досаде своей нередко переходил за границы. Таким образом предсказывал он неминуемую беду нашей армии в борьбе с французами, перед которыми падали воинства и царства. Во мне с самых детских лет был врожденный патриотизм и оптимизм: я досадовал и горевал в душе, слыша такие толки и предсказания. Вообразите после этого восторг мой, когда раздался гром побед Суворова в Италии! Я с жадностью читал реляции и газеты и торжествовал при Кассано, Требии и Нови. Критики и порицатели умолкали и только говорили: счастье его, что молодой генерал – как бишь его? – да, Бонапарте – в Египте, а то бы досталось Суворову. Да лих не досталось, думал я: а хотя б и этот разбойник вступил с ним в бой, наш Суворов победил бы его непременно.
В 1800 году император вызвал Суворова в Петербург, где полководец и скончался от сильнейшей простуды (видимо, воспаления легких), которую подхватил во время легендарного перехода через Альпы.
О том, как город прощался с Суворовым, читаем в воспоминаниях Н. И. Греча.
Наступила осень, и с нею стали приходить тяжелые, грустные известия о жалком и бедственном окончании войны, начатой так блистательно. С досады я перестал читать газеты и не знал, что делается в свете. Весной 1800 года прибыл в Петербург Суворов – больной, умирающий. Он остановился в доме племянника своего, т. е. женатого на его племяннице, княжне Горчаковой, графа Хвостова, на Крюковом канале, напротив Никольской колокольни. 6 мая он скончался.
Не помню с кем, помнится, с батюшкой, поехал я в карете, чтоб проститься с покойником, но мы не могли добраться до его дома. Все улицы были загромождены экипажами и народом. Не правительство, а Россия оплакивала Суворова. Известно, что подлецы и завистники обнесли его у Павла. Приехав в Петербург, он хотел видеть государя, но не имел сил ехать во дворец и просил, чтоб император удостоил его посещением. Раздраженный Павел послал вместо себя – кого? – гнусного турка Кутайсова. Суворов сильно этим обиделся. Доложили, что приехал кто-то от государя. «Просите», – сказал Суворов, не имевший силы встать, и принял его, лежа в постели. Кутайсов вошел в красном мальтийском мундире с голубой лентой через плечо.
– Кто вы, сударь? – спросил у него Суворов.
– Граф Кутайсов.
– Граф Кутайсов? Кутайсов? Не слыхал. Есть граф Панин, граф Воронцов, граф Строганов, а о графе Кутайсове я не слыхал. Да что вы такое по службе?
– Обер-шталмейстер.
– А прежде чем были?
– Обер-егермейстером.
– А прежде? Кутайсов запнулся.
– Да говорите же!
– Камердинером.
– То есть вы чесали и брили своего господина.
– То... Точно так-с.
– Прошка! – закричал Суворов знаменитому своему камердинеру Прокофию, – ступай сюда, мерзавец! Вот посмотри на этого господина в красном кафтане с голубой лентой. Он был такой же холоп, фершел, как и ты, да он турка, так он не пьяница! Вот видишь, куда залетел! И к Суворову его посылают. А ты, скотина, вечно пьян, и толку из тебя не будет. Возьми с него пример, и ты будешь большим барином.
Кутайсов вышел от Суворова сам не свой и, воротясь, доложил императору, что князь в беспамятстве и без умолку бредит.
Я видел похороны Суворова из дома на Невском проспекте, принадлежавшего потом Д. Е. Бенардаки. Перед ним несли двадцать орденов: ныне, я думаю, их больше у доброго Ивана Матвеевича Толстого, бывшего в свите наследника Александра Николаевича на путешествии его в 1840 году, а тогда это было отличие неслыханное. За гробом шли три жалких гарнизонных батальона. Гвардии не нарядили, под предлогом усталости солдат после парада. Зато народ всех сословий наполнял все улицы, по которым везли его тело, и воздавал честь великому гению России. И в Павле доброе начало наконец взяло верх. Он выехал верхом на Невский проспект и остановился на углу Императорской библиотеки. Кортеж шел по Большой Садовой. По приближении гроба император снял шляпу, перекрестился и заплакал.
О раскаянии императора Павла упоминал и офицер русской армии, позднее мемуарист Я. М. Старков-Третьяков.
Генерал-майор Алексей Дмитриевич Зайцов, бывший бригад-майором и в 1800 году находившийся безотлучно при особе государя императора, рассказывал мне, что во время выноса тела покойного Александра Васильевича из дома графа Д. И. Хвостова в Александро-Невскую лавру государь изволил выехать на встречу гроба с тленными останками великого и остановился на Невском проспекте. За гробом шло множество вельмож и военных чинов, и было неисчислимое множество народа всякого звания. При проносе гроба государь изволил снять с головы своей шляпу и проговорил:
