Но нам сегодня все виделось иначе. За пышной зеленью мы угадывали другой ландшафт, позавчерашний Фату-Хиву. По гребням и ущельям ползли потоки красной лавы; раскаленная пемза и пепел сыпались на текучую расплавленную долину; под нашими ногами из бурлящего океана вырастал остров. Маленький ад, умертвляющий все живое кругом, постепенно угомонился; кипящая лава застыла и образовала безжизненный фундамент Фату-Хивы. Пока ваятели самой природы прибой и ручьи - терпеливо придавали острову его нынешний облик, пока человек еще спал в хромосомах своих примитивных предшественников, на Фату-Хиву прибыли первые крохотные поселенцы, влекомые течениями и ветром, оснащенные хромосомами, которые позволили им обзавестись корнями, ртами и прочими органами для того, чтобы сверлить, переваривать и удобрять стерильный грунт. Мельчайших семян и яичек от червей и насекомых оказалось достаточно, чтобы создать толстый плодоносный ковер, по которому мы теперь ступали, да еще украсить его мхами, травой, папоротником, кустами и могучими деревьями - всем, что нас окружало.
Дойдя до своей старой знакомой реки, мы сели на большой гладкий камень, чтобы полюбоваться текущей водой, послушать звучавшую тут и без нас мелодичную музыку. Единственными зрителями, кроме нас, были вьюрки на мшистом стволе, которые явно подстроили свои музыкальные инструменты под голос потока. В месте брода река текла так же стремительно, как во время ливней перед нашим отъездом. Мягкая земля пропиталась влагой. Рядом с моей ногой торчал гриб - чистый и белый, словно опрокинутое блюдце. Несколько дней назад его, наверно, не было; тогда я не увидел бы даже его зародыша, если бы копнул тут землю.
Обычно грибы не вызывали у меня большого восторга, разве что попадались очень интересные по форме или окраске. Этот был гладкий, белый, ничем не примечательный и вряд ли съедобный. Я ковырнул его ногой. Он сломался. На что хлипкий, а сумел пробиться из-под земли с такой силой и быстротой, что отвалил в сторону камешки. Шляпка и ножка белоснежные, чистенькие, словно девушка в выходном платье; будто этот аккуратист и не касался темного перегноя, из которого вышел.
На изломе было видно расходящиеся от ножки пластины органов размножения. Давно ли все это творение природы было величиной всего лишь с одну из своих миниатюрных спор? И что помешало грибу расти дальше? Стать величиной с зонтик, мельничный жернов, цирковой шатер. На Мотане не нашлось земли для одного-единственного гриба; здесь от пляжа вплоть до подножия круч Тауаоуохо было сколько угодно почвы. Исполинские грибы могли занять всю долину Омоа, затмить лесной полог, всосать в себя все питательные вещества, а затем опасть, словно проколотый шар, погибнуть, как погибли овцы на Мотане, когда съели всю траву.
Так почему же дикий гриб, занесенный на Фату-. Хиву ветром, вел себя более цивилизованно, чем домашняя овца, доставленная на Мотане человеком?
Поглощенный размышлениями, я машинально отмахивался от изголодавшихся комаров. Они роями осаждали нас, и Лив надела рубашку, защищая плечи. Она похвалила маленьких вьюрков - наших союзников в борьбе с насекомыми. На дерево над нами опустился самый красочный из наших лесных друзей маркизская кукушка в костюме попугая. Еще один союзник в борьбе против комаров, притом раз в десять крупнее вьюрка. Одна черта роднила с грибом этих птиц: сколько бы вьюрок ни ел, не вырастет с кукушку, и кукушкины размеры раз и навсегда определены. Или взять эту маленькую плодовую крысу, что прыгает с куста на куст, словно пушинка, бегает по самым тонким веткам. Кругом - тонны плодов и орехов, а она всегда останется Дюймовочкой и не догонит ростом дикую свинью, которая кормится той же пищей.
Природа пошла бы вразнос, не держись каждый вид в рамках предопределенных размеров. С начала времен за этим следят хромосомы. Мои профессора показывали мне в микроскоп, как просто все происходит. В оплодотворенном яйце или семени клетка делится на две, на четыре, на сотни миллиардов всевозможных клеток. Но как только достигнута определенная форма и величина, деление разом прекращается. Автоматически, без вмешательства извне бесчисленные клетки прекращают строительство, когда рога и внутренности, зубы и хвосты приобретают должный вид и величину. Муха, кит, листок, кокосовый орех - все живое укладывается в положенные размеры. Незримая рука оснастила каждый вид органического мира незримым механизмом, неким тормозом, который никогда не ломается и вовремя дает команду: стоп, довольно! Не дальше этого предела! Этот гениальный механизм встроен в гриб, в окружающих нас мошек, в огромные лесные деревья, которые тянутся к облакам, но никогда до них не дотягиваются.
Проклятые комары! Я тоже надел рубашку, пока они меня совсем не сгрызли. Стоит солнцу подсушить лесную чащу, и комаров будет поменьше, птицы вполне с ними управятся. Тиоти сказал нам, что после нашего отъезда дождь не прекращался ни на один день. Но когда-то кончится же дождевой период.
Мы подняли свою ношу и зашагали дальше по королевской тропе. С радостью увидели на кустах зрелые гуаявы. Похоже, после нас здесь никто не проходил. Ну конечно: Вилли и Иоане привезли рис и муку.
Мы подошли к расчистке на королевской террасе. Лив захотелось пить, и она спустилась к роднику. Только присела и раздвинула зеленые зонты, как из травы выскочила дикарка Пото и одним прыжком скрылась снова.
А вот среди зелени и наша желтая бамбуковая плетенка. Право же, я успел по-настоящему привязаться к этой долине. Никогда и нигде не было мне так хорошо, как в приветливых, щедрых дебрях Омоа. Я отдыхал душой в окружении зеленой листвы, в среде, с которой мы уже освоились, в обители, где часовой механизм самой природы обеспечивал полный достаток. Вот только надо быть начеку против завезенной современным человеком инфекции.
Хижина. Кухонный навес рядом с ней. Грязь кругом еще не просохла. Слава богу, никаких отпечатков ног.
Но как все изменилось!
Лив догнала меня, и мы поспешили к дому, окруженные комариным роем. Передняя стена была наполовину скрыта большими, свежими банановыми листьями и другой зеленью. Просто невероятно, как быстро дебри отвоевывали расчищенную нами площадку. Словно буйная растительность выскочила из-под земли, когда мы на минуту отвернулись. Сколько мы отсутствовали - сутки, год?
По возгласу Лив я понял, что ее поразило то же, что и меня. Четыре столба, вбитые мной в землю как опоры для кухонного навеса, дали зеленые всходы.
Я потянул на себя дверь хижины. Вся рама подалась. Странно! Стукнул кулаком по золотистой плетенке, проверяя ее прочность. Рука прошла насквозь, точно через картон. Я заглянул внутрь. На провисшем потолке висели какие-то космы. Когда мы вошли, по стенам разбежались пауки и тысяченожки, обсыпав нас бамбуковой мукой. Как будто снег толстым слоем покрывал наш самодельный инвентарь, наши нары и все, что было спрятано под ними: каменные орудия, фигурки, черепа.
В наше отсутствие никто не входил в дом. Археологические и зоологические коллекции были в целости и сохранности. Но мы остались без жилья и без крова, если не считать лесной полог.
Мы вытащили ящик с черепами и прочее имущество, чтобы на него не польстились другие, когда хижина окончательно развалится, и спрятали все в сухой яме под камнями. Благодаря небо за то, что не поливает нас дождем, поспешили соорудить из ветвей и лопухов шалаш на расчистке перед бывшим домом. Завернулись поплотнее в старую кисею для защиты от комаров и уснули на толстом папоротниковом матраце. Почти сразу же во тьме кругом забарабанил дождь.
Утром мы встали мокрые насквозь. Дождь прекратился, но кругом хватало и грязи, и комаров. Нет, все-таки тут невозможно жить. Даже если построим новую бамбуковую хижину на месте старой, ведь история повторится. И вообще здесь рискованно оставаться. Того и гляди опять схватим фе-фе. Или комары заразят нас слоновой болезнью.
- Последуем примеру островитян, - предложила Лив. - Уйдем из леса и поселимся на берегу, где ветер разгоняет комаров.
Я не возражал. Только надо подыскать другую долину. Не селиться же по соседству с деревней, где уйма всяких хворей.
Мы обратились за советом к Пакеекее, но он ограничился словами, что его дом - наш дом. Зато Тиоти будто прочел наши мысли и посоветовал, если мы хотим избавиться от комаров, перебраться на другую сторону гряды Тауаоуохо. Там постоянный восточный ветер загоняет всех насекомых в глубь долин.
Ни Тиоти, ни Пакеекее не ходили через горы и не видели восточный берег. Но Вео бывал там и подтвердил то, что мы уже знали: Тауаоуохо и Намана вместе образуют могучую стену, разделяющую ветреные восточные долины и защищенное западное побережье. Поскольку игольное ушко в гребне между Ханававе и Ханахоуа теперь было недоступно, единственный путь проходил через перевал на срединном плато; за ним, в скалах на спуске к Уиа - самой большой из долин восточной стороны - в незапамятные времена была прорублена тропа. Правда, и на этом пути обвалы затруднили переход, но при известной осторожности все-таки можно было спуститься.
