Только в девятом часу дивизия миновала деревню Капчеранку.
После перехода какой-то реки по глубокому броду дивизия в 11 часов остановилась в пади Уссуга. В 14 часов двинулись дальше на юго-запад, к п. Нарын. Казалось бы, что теперь настало время облегченно вздохнуть. Ведь обе советские бригады, переназначавшиеся для ликвидации барона Унгерна, остались далеко позади, и им нас уже не догнать! Почувствовавший ослабление давления противника после деревни Капчеранки, барон использовал свой сравнительный досуг для того, чтобы со всей энергией заняться внутренними делами дивизии.
Выражаясь деликатно — он усилил репрессии. Стали исчезать люди. На каждом привале бросалось по нескольку трупов, изуродованных шашками. Уже на ближайшем ночлеге погибла значительная группа офицеров и всадников. При осмотре покинутого лагеря чины моей команды нашли их тела возле стоянки Бурдуковского, и после того случая каждый день я находил своих зарубленных сослуживцев. Гнет все увеличивавшейся со дня на день бароновской нервности и ожидание неизбежной, бесславной смерти под шашками молодцов из команд Бурдуковского или же Безродного, лишали офицеров выдержки и разлагающе действовали на настроение вообще всех чинов дивизии.
Припоминается следующий случай. На одном привале я разместился по соседству от дивизионного интенданта и принял его любезное приглашение пообедать. Во время чаепития к нам прибежал ординарец начальника дивизии и доложил, что интенданта требует к себе барон. Этот немолодой уже поручик, замещавший раненого Россианова, побледнел и после минуты молчания приказал подать ему лошадь. Показалось странным, что интендант поехал не в ту сторону, где была разбита ставка начальника дивизии, а поскакал вверх по пади, на север. Через несколько минут поручик наметом взлетел на гору, а затем его поглотил лес. Я мало знал убежавшего офицера, но думаю, что ему — пусть даже не строевому офицеру — нелегко было решиться на тот шаг: ведь это равнялось самоубийству, являясь, может быть, самой мучительной формой такового. Весьма показательно, что трепет перед гневом барона сделался страшнее иной опасности.
На рассвете 8 августа дивизия подходила к большому поселку. Это был Верхний Нарын, то есть тот географический пункт, к которому стремился барон Унгерн, чтобы почувствовать, наконец, себя совершенно свободным от угрозы окружения. Верхний Нарын стоит на Джидинском тракте, в двух-трех десятках верст к северу от границы и достаточно далеко от реки Селенги, возле которой группировались главные силы красных. Дальше шли уже знакомые места. Через Нарын мы проходили дней десять тому назад в обратном направлении. Теперь противник находился позади и, таким образом, нам могли угрожать только арьергардные бои.
Красные войска, двинутые от р. Селенги по Джидинскому тракту, опоздали к Нарыну на несколько часов. Они в тот же день догнали нас (пехота на подводах) и, выражаясь профессиональным языком — сели нам на хвост. Первый арьергардный бой барон вынужден был дать в 11 часов дня, в районе станицы, на покатом в сторону противника склоне. Левый фланг полка упирался в скалистую сопку, а правый доходил до реки. Позиция представляла много выгод для оборонявшегося, потому что левый фланг был обеспечен от обхода, с фронта трудно было бы наступать по открытому склону, и только правый фланг вызывал опасения, в смысле обхода его по другому берегу реки.
На правом фланге полка, у реки, залегла 6—я сотня, составленная из лам и доведенная до 250 всадников, один взвод, который переправился на противоположный берег Джиды для наблюдения за флангом. Красные начали бой силами двух батальонов. Они спустились с бугра, на котором стоит Атаман-Никольская, и довольно дружно двинулись вперед, чтобы сбить нас лобовой атакой. Но вынуждены были настолько плотно залечь на дистанции 1000–1200 шагов, что не смогли подняться, несмотря на пополнение их цепей резервами. До наступления темноты противник вел энергичную ружейную и пулеметную перестрелку с нашим полком. Вечером красные со стороны реки обошли правый фланг барона, 6-я сотня оказалась отрезанной от полка и почти целиком уничтожена. Уцелел лишь тот взвод, который находился на правом берегу Джиды и, таким образом, первый подвергся нападению обходной колонны противника. Гибель сотни в значительной степени зависела от того, что ею временно командовал прапорщик Кузнецов, бывший секретарь Улясутайского консульства, скоропалительно произведенный бароном в офицерский чин, без достаточного боевого стажа.
В 20 часов барон вывел свои части из боя. В бою убит помощник командира 3-го полка, подъесаул Бородин, являвшийся одной из колоритнейших фигур дивизии, с навыками профессионального вестового, у которого, вместе с производством в офицерский чин, проявились его первобытные инстинкты. Его труп удалось вынести из боя лишь в сумерках, вследствие интенсивности огня красных.
После десятичасового боя барон снял 3-й и 2-й полки (последний во время боя у станицы охранял 3-й полк от глубокого обхода со стороны излучины реки в урочище Саркетуй) и повел их на запад к Харацаю, где его ожидал генерал Резухин. Урочище Саркетуй имеет в поперечном сечении, то есть от гор до гор (с запада на восток), около 5 верст. Оно заполнено глубокой излучиной реки Джиды, сильно забежавшей в этом пункте на север и также круто возвратившейся к своему общему стремлению на восток. И дорога, повинуясь течению реки, делает широкую дугу, а затем полого втягивается в гору, заросшую густым лесом. На перевале, у высоты «529» барон огляделся. «Вот прекрасное место для засады», — вероятно, подумал он и для этой цели укрыто расположил дивизию 3-го полка с обеих сторон лощины, по которой дорога поднимается к перевалу.
Утро 9 августа, влажное и тихое, не успело еще вступить в свои права, когда на изгибе дороги в урочище Саркетуй показались красноармейские части. Солнышко, перегнувшееся через каменный барьер, озолотило пылившую колонну пехоты и быстрым темпом погнало вверх туман, который окутывал ночью берега беспокойной Джиды… Между тем, батальон подходил все ближе и ближе; каждая рота перед нами, как на ладони. Когда же разведчики поравнялись с нашими притаившимися пулеметами, тут не выдержали нервы начальника команды, штаб-ротмистра Озерова. Он открыл огонь по колонне с дистанции 200 шагов, в то время как условия позволяли ему подпустить противника на самую короткую дистанцию. Под влиянием внезапности, красноармейцы приостановились, затем дрогнули, как-то раздались вдруг вширь, и бодрой поступью стремительно покатились вниз. С полсотни шевелящихся или уже затихших тел осталось там, где находилась голова батальонной колонны.
В продолжении нескольких последующих дней неизменно повторялся тот же порядок: через час-полтора после выступления дивизии в поход красноармейцы показывались в районе нашей последней стоянки и вступали в перестрелку с арьергардом. Унгерновцы отходили, не принимая боя. В то время, когда дивизион 3-го полка стоял в засаде возле высоты 529, барон отходил на запад вверх по течению реки Джиды. Утром с 9 до 12 часов кормили лошадей верстах в десяти на восток от Харацая под вечер прошли поселок Харацайский и ночевали на пологом, обширном склоне горы среди реденького соснячка.
День 9 августа завершился сырым вечером. Костры отбрасывали лишь ограниченные круги тускло-желтого цвета, поглощаемого обычным для того края холодным туманом. Невзирая на то, что было начало августа (по новому стилю), здесь ощущалось первое дыхание осени. С гольцов всю ночь тянуло столь резкой сыростью, что тут мы на собственном опыте узнали, почему местные жители в продолжении года ни на одни сутки не расстаются с шубами.
В 4 часа 10 августа зашевелилась наша десятиверстная «гидра контрреволюции». Как всегда в походе по вражеской территории, сперва потянулся авангард. Это была одна из сотен того полка, которому выпала очередь идти в голове колонны. Через полчаса на дорогу вытянулись полки, пулеметные команды, артиллерия и несколько сот повозок дивизионного обоза. В стороне от дороги проходили табуны, которых гнали всадники команды Бурдуковского. Дальше десятка два пеших, босоногих оборванцев, под наблюдением конных «бурдуковцев», энергично поторапливали хворостинами и криком быков, устало передвигавших ноги.
Эти жалкие погонщики скота относились к разряду заживо погребенных офицеров и всадников, которые имели несчастье в чем-либо провиниться или же подпасть под подозрение. Часть из осужденных на изгнание из строя сразу же погибала, а некоторым счастливцам удавалось зацепиться на время за жизнь в качестве поднадзорных погонщиков. В категорию подобных отщепенцев попал наш единственный кадровый конно-артиллерист, капитан Оганезов за то, что во время какого-то боя имел неосторожность обстрелять сопку, на которой находился сам «дедушка» — барон. В оправдание незадачливого командира батареи следует сказать, что его ошибка была не так уж груба, по причине отсутствия в дивизии средств связи. Через несколько дней после этого случая, в босой растерзанной фигуре я с трудом признал бравого капитана, еще так недавно щеголявшего своими тишкетами.
