— Котолынов соглашается с Горшениным и другими, что Зиновьев и Каменев продолжали руководить подпольной зиновьевской группой, и тем самым опровергает их заявления, что они прекратили оппозиционную деятельность и контакты после 1932 г.
Допрос Мильды Драуле от 11 декабря 1934 г
Кирилина цитирует два отрывка из этого допроса-признания. Лено не упоминает о нем.
На допросе 11 декабря 1934 года М. Драуле показала: «Николаев обвинял ЦК ВКП(б) в том, что он ведет милитаристскую политику, тратя огромные средства на оборону страны, на строительство военных заводов, и поднимает для этого искусственный шум о готовящемся на СССР нападении… Эта шумиха, по его словам, рассчитана на то, чтобы отвлечь внимание трудящихся СССР от трудностей, вызываемых неверной политикой ЦК». Драуле также утверждала, что «особенно острый характер его настроение и озлобление против партийного аппарата приняли после исключения из партии» (К 258).
• Драуле заявила, что Николаев обвинял партию в растрате огромных ресурсов на военные приготовления, которые, говорил он, должны были отвлечь внимание советских трудящихся от трудностей, вызванных неправильно политикой партии.
• Драуле говорила, что его враждебные настроения к партийному аппарату особенно обострились после его исключения из партии.
Это заявление серьезно впутывает саму Драуле. Кирилина заявляет, что она имела беседу с Р. О. Поповым, «одним из оперуполномоченных Ленинградского управления НКВД тех лет», который утверждал, что он лично допрашивал Драуле 2 декабря и сам вел протокол. На этом допросе Драуле заявила, что
она считала его (мужа. — А.Кирилина) скрытным человеком, никогда не слышала от него политических разговоров (К 252).
Очевидно, цитируя тот же первоисточник, Кирилина резюмировала признания Драуле 1 и 3 декабря следующим образом:
В общем, показания Мильды Драуле за 1,3 декабря сводятся к следующему: «У него (т. е. Николаева. -АН) были настроения недовольства по поводу его исключения из партии, однако они не носили антисоветского характера. Это была, скорее, обида на нечуткое, как он говорил, отношение к нему. В последнее время Николаев был в подавленном состоянии, больше молчал, мало со мной разговаривал. На настроение его влияло еще неудовлетворительное материальное положение и отсутствие возможности с его стороны помочь семье».
Характеризуя Николаева как человека, Мильда Драуле отмечала, что он «человек нервный, вспыльчивый», «однако эти черты особо резких форм не принимали» (К 252).
Согласно отчету Агранова Сталину 9 декабря, как резюмировал Лено, Мильда Драуле «призналась, что она разделяла антисоветские взгляды своего мужа» (Л 306). Тем самым Драуле признала, что она лгала раньше, когда заявляла, что отношение Николаева не было «антисоветским». К 9 декабря Драуле не только признавала, что ее муж на самом деле вынашивал антисоветские взгляды, но и признала, что сама разделяла их.
Заявление Драуле от 11 декабря означает еще одно признание того, что она ранее лгала. Она знала об антисоветских взглядах Николаева в подробностях.
Очевидно, Лено намеренно избегал рассмотрения этих постепенно растущих признаний Драуле. После первого пункта, который Лено посвящает высказыванию Агранова о ней от 9 декабря (Л 306, см. выше), Лено затем упоминает Драуле в связи с заявлением от 10 января 1935 г.:
10 января 1935 г. Мильда Драуле подписала показания, утверждающие, что Николаев уже посетил Бисениекса для обсуждения «вопроса об отсоединении различных национальных областей от СССР» (Л 387).
Лено также показывает, что Драуле заявляла 8 марта 1935 г., что она знала, что Николаев уже посетил латышского консула в Ленинграде в октябре 1934 г. и знала о «ссуде» Бисениекса Николаеву в размере 5000 рублей (Л 387). Лено явно не верит, что Драуле правдива в этих заявлениях. Но он не предоставляет никаких доказательств или причин сомнений в этом. При отсутствии доказательств не играют роли ни «сомнения» Лено, ни кого-либо другого. Позже в своей книге Лено утверждает, что Бисениекс был «реабилитирован» Советами. Однако это не является доказательством того, что он или Драуле были невиновны. Исследователи-антикоммунисты признали, что «реабилитации» советской и постсоветской эпох проведены лишь по политическим причинам. Те, которые нам удалось рассмотреть, редко содержат какие-либо свидетельства невиновности «реабилитированных» лиц[66].
На с. 387–388 Лено воспроизводит высказывание Ульриха, судьи в деле Драуле, по поводу признания Драуле в том, что была соучастницей в убийстве Кирова Николаевым. При условии, что Драуле сначала лгала о взглядах Николаева, затем рассказала больше и наконец признала, что она разделяла его антисоветские взгляды, дальнейшие нарастающие признания Драуле не должны удивлять, и, конечно, не являются доказательством того, что ее признания были сделаны «по сценарию» или сфабрикованы.
Допросы Румянцева, Тарасова, Евдокимова, Горшенина от 22–25 декабря 1934 г
Кирилина кратко цитирует эти четыре допроса. По какой-то причине Лено не упоминает о них. Мы рассмотрим здесь цитаты Кирилиной.
Н.Н.Тарасов, 22 декабря 1934 г.
22 декабря 1934 г. Н.Н.Тарасов сообщил на допросе: «Страна находится в тяжелом положении. Руководство партии не видит выхода из этого положения. Сталин ведет страну к тому, чтобы ввязаться в войну, исходя при этом из того положения, что лучше погибнуть в войне с буржуазией, нежели вследствие провала внутренней политики, являющейся результатом неправильного руководства… Сталин ведет пролетарскую революцию к гибели». (К 364)
В.В.Румянцев, 22 декабря 1934 г.
Тарасова поддержал В.В.Румянцев, который, будучи допрошен в тот же день, показал следующее: «…что касается разговора о развертывании войны, которая приведет к гибели пролетарскую революцию, то я отрицаю… В случае возникновения войны современному руководству ВКП(б) не справиться с теми задачами, которые встанут, и неизбежен приход к руководству страной Каменева и Зиновьева». (К 364)
Эти два коротких параграфа подтверждают, что зиновьевская группа в Ленинграде имела политическую позицию, или «линию», в отношении партийного руководства. Они полагались на то, что война с одним или более капиталистическими государствами приведет Зиновьева и Каменева к власти. Это подтверждает первую часть признания Царькова от 13 декабря 1934 г., которую мы рассмотрели выше.
Продолжили и подтвердили ли Румянцев или Тарасов вторую часть признания Царькова о том, что, как только стало ясно, что войны не будет, зиновьевцы стали планировать «устранение Сталина» единственным оставшимся средством? Насилием? Кирилина не говорит нам. Она тоже предана предвзятой идее, что Николаев был «убийцей-одиночкой». Однако любой следователь, видя, что эти два человека подтвердили первую часть плана зиновьевцев, как его обрисовал Царьков, бесспорно, допросили бы их тщательно о второй части — убийстве.
Г. Е. Евдокимов на допросе 24 декабря заявил: «В ноябре 1934 года он (Зиновьев. -АН.) критиковал работу по созданию единого фронта (во Франции. — А.К.), обвиняя французскую компартию и тем самым руководство Коминтерна в том, что во Франции они идут на единый фронт» (К 365).
И. С. Горшенин шел в критике внешней политики СССР еще дальше. 25 декабря он утверждал на допросе: «т. Сталин сознательно не активизирует деятельность Коминтерна, переносит центр всего внимания на официальную наркомин-дельскую дипломатию и, по существу, приносит в жертву идее построения социализма в одной стране интересы мировой пролетарской революции» (К 365, цитируя Жукова).
Оба этих заявления отражают точку зрения, общую как для троцкистов, так и для зиновьевцев, что Коминтерн мог стимулировать революции в передовых промышленных странах, если бы советское руководство предпочло бы действовать так. Мы знаем из архивов Троцкого, что зиновьевцы объединились с троцкистами в блок в 1932 г. частично на этом основании.
Заявление Евдокимова подтверждает, что Зиновьев лгал, когда говорил, что после 1932 г. он ни встречался, ни вел политические дискуссии с «бывшими» оппозиционерами. И Зиновьев, и Каменев позднее признали, что они лгали, когда делали это заявление. Признания Котолынова, Горшенина и Евдокимова — веские доказательства того, что Зиновьева и Каменева не «принуждали» какими-то бесчестными способами признать оппозиционную деятельность, которой они никогда не занимались, но, наоборот, это они лгали, когда отрицали такую деятельность на допросах в декабре 1934 г.
Обвинительный акт от 25 декабря 1934 г
На с. 345–352 Лено переводит большую часть текста обвинительного акта подсудимых, составленного прокурором А.Я. Вышинским. Однако в тексте есть некоторые пропуски. Лено отмечает их, вставляя квадратные скобки с троеточием […]. Однако он не сообщает читателю, что он пропустил.
