Капиталисты поневоле - Ричард Лахман

продажи государственных должностей и установления защищенных монополий на родине и в колониальных владениях. Тем не менее, по его мнению, буржуазия всегда оставалась подчиненной знати в политике абсолютистских государств.

Чтобы поддержать свой тезис, Андерсону потребовалось доказывать, что нет свидетельств того, что буржуазия играла важную роль в антиабсолютистских мятежах, пока она оставалась в подчинении у аристократии, и что пока аристократия оставалась доминирующим классом, абсолютистские монархии должны были быть неуязвимы для угроз с любой стороны. Таким образом, Андерсон утверждает, что Фронда провалилась из-за того, что аристократия не желала, а крестьянство и буржуазия не могли низвергнуть абсолютизм. Из всех антигосударственных мятежей в Англии XVII в. успех только Гражданской войны — знак того, что «коммерциализировавшееся джентри, капиталистический город, простые ремесленники и йомены» развились рано и успели накопить силы, чтобы бросить вызов аристократическому государству и победить его (1974, с.142). Чтобы доказать это утверждение, Андерсону нужно продемонстрировать, что интересы нового буржуазного класса в Англии отличались от интересов тех недовольных элементов из древней аристократии, которые возглавляли предыдущие восстания, и объяснить, как новая буржуазия развилась в рамках феодальной системы.

Другие марксисты не так уверены в аристократическом характере абсолютизма. Фридрих Энгельс в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» различает «феодальное государство, [которое] было органом знати для удерживания крепостных крестьян и вилланов» и «абсолютную монархию... которая натравливала знать и буржуазию друг на друга» ([1884], 1972, с.231). Маркс в «Немецкой идеологии» нашел «независимость государства... в тех странах, где сословия еще не окончательно развились в классы [и]... где ни один слой населения не получил превосходства над другими» ([1846], 1970, с.80). Для Маркса и Энгельса абсолютистское государство было не инструментом правления дворянского класса, как утверждает Андерсон, а непредумышленным результатом потери знатью своей гегемонии. Маркс и Энгельс верили, что растущая сила новой буржуазии и значительно возросшая угроза со стороны крестьянства позволили монархам преобразовать феодальные государства, ранее контролировавшиеся знатью, в инструменты абсолютистского правления, все сильнее и сильнее заполняемые буржуа, которые купили должности у короны. Маркс и Энгельс считали абсолютистские государства относительно автономными, потому что как только буржуазия получала контроль над производством, государство быстро подчинялось интересам класса капиталистов, несмотря на все организационные возможности и ресурсы, накопленные государственной элитой за переходную эпоху [120].

Третий набор теорий считает элиту автономных государств ключевыми агентами социальных изменений и утверждает, что именно их действия объясняют параллельное образование абсолютистских государств и буржуазных классов в Европе. Чарльз Тилли (1985) сравнивает европейских монархов с главарями мафии, использующими вооруженную силу для запугивания народа и территории войной, вынуждая их платить «за защиту» в форме налогов. Внешние и внутренние войны с другими странами повышают способности государства по сбору доходов, что, в свою очередь, дает средства для поддержания все более растущих военных сил. Майкл Манн (1980, 1986) выдвигает аналогичные доводы относительно Англии. Элиты, управляющие военными и налоговыми организациями в государстве, по его мнению, движимы корыстными интересами [121].

Тилли и Манн рассматривают образование государства как процесс: когда государственные элиты наращивают свои взаимно подкрепляющие фискально-административные и военные возможности, растущий корпус государственных чиновников увеличивает свои власть и долю национального дохода за счет знати и крестьянства. Тилли и Манн видят в буржуазии неумышленный побочный продукт образования государства. Государственные налоги концентрируют ресурсы на национальном уровне, создавая (по большей части за счет военных поставок) первоначальный рынок капиталистических предприятий. Для Тилли более важно воздействие, которое оказывает государственный налог на аграрную экономику Франции. Повышение налогов увеличивает нужду крестьян в деньгах, вынуждая их продавать на рынке все большую часть своего продукта, а часто и сам свой труд. Когда крестьяне не могут найти достаточно денег, они попадают в долги и постепенно теряют свою землю, которая по сниженной цене переходит к буржуазии. Лишая крестьянство собственности, государство косвенно отвечает за освобождение земель для капитала и сопутствующий рост рынка труда (Tilly, 1981, с.202-206).

Экспансия государства тоже меняла природу классовой мобилизации и политического конфликта. Монархи использовали свои обширные ресурсы, чтобы «создать крупный класс чиновников и финансистов, которые отрабатывали бы свои преимущества тем, что помогали оплачивать расходы государства» (Tilly, 1986, с.132). Когда монархи обольщали и вынуждали знать, городских купцов и новую буржуазию связывать свое собственное состояние с судьбой государства, разрывались длительные союзы местных магнатов и крестьянства. Победа короны над Фрондой показывает, по мнению Тилли, что знать была больше заинтересована в сохранении государственных доходов, нежели в защите особых привилегий своих провинциальных подданных.

Тилли утверждает, что изменения, которые произошли в акторах и темах конфликтов внутри Франции, являются лучшими индикаторами того, до какой степени дошло формирование государства и с какими последствиями. Государственные чиновники и налогоплательщики сменили лордов и крестьян в качестве основных антагонистов в сельских конфликтах. Мятежи и более слабые формы сопротивления все больше и больше обращались против требований государства — налогов, поставок продовольствия или людей для армии, а не против требований землевладельцев — ренты и феодальных трудовых повинностей (Tilly, 1986, с.119-161). Модель Тилли могли бы поддержать свидетельства того, что аристократия и буржуазия не имели друг к другу ни малейшего отношения. Он утверждает, что они разделились на два лагеря: один лагерь состоял из владельцев должностей, монополий, контрактов и прочих синекур и, следовательно, поддерживал государство, другой — из нобилей и купцов, которые противодействовали абсолютизму потому, что он не приносил им выгоды.

Некоторые ученые пытались применить государственно-центристский подход к анализу развития английского абсолютизма. Манн (Mann, 1980, 1986) толкует как свидетельство образования государства рост доходов короны и увеличение числа представителей знати и буржуазии, которые получали выгоду от государственного покровительства. Он не доказывает, что государство играло главную роль в образовании английского капитализма. Это было бы сложно доказать, учитывая, что аграрный и торговый капитализм развивался в Англии быстрее, чем во Франции. Вместо этого Манн (1980, с.203) рассматривает английское государство как почти исключительно международный военный актор, который не создает буржуазию, но «подталкивает классы к национальной форме организации». Он определяет государственные акторы и социальные классы в две различные военные и экономические сферы, утверждая, что они взаимодействовали, только когда первая мешала второй налоговыми требованиями или помогала капиталистам в захвате иностранных рынков. Поэтому Манн не способен обнаружить какие-либо основания для революции 1640 г. против монархии. Более того, Манн (1980, 1986) игнорирует революцию и гражданскую войну в своем исследовании развития английского государства [122].