Один из авторов Манифеста — Энгельс уже написал за несколько лет до этого критический очерк, в котором он, отбросив в сторону всякие субъективные и односторонние поправки, впервые объективно вывел критику политической экономии из противоречий, присущих определениям и понятиям самой экономики. Вскоре он приобрел известность благодаря книге о положении английских рабочих, которая явилась первой удачной попыткой представить движения рабочего класса как результат самого действия производительных сил и средств производства [14].
Другой из авторов — Маркс за несколько предшествовавших лет приобрел опыт радикального публициста в Германии, а равным образом — в Париже и Брюсселе; в уме его почти полностью сложились первые элементы материалистического понимания истории: он подверг критике и теоретически опроверг предпосылки и выводы учения Прудона и впервые дал точное объяснение происхождения прибавочной стоимости как результата покупки и использования рабочей силы. В этом заключался зародыш идей, позднее созревших, доказанных и изложенных в их взаимосвязи и в их частностях в «Капитале». Энгельс и Маркс, связанные многими и разнообразными способами с революционерами различных стран Европы, в особенности — Франции, Бельгии и Англии, составили Манифест не как очерк, выражавший их личное мнение, а как учение партии, хотя и немногочисленной, но тем не менее представлявшей уже собой но духу, цели и деятельности I Интернационал трудяш,ихся.
Это и было началом современного социализма в самом точном значении этого слова. Именно здесь проходил рубеж, отделявший его от всего остального.
«Союз коммунистов» принял такой характер после того, как он вырос из «Союза справедливых» [15]Последний в свою очередь постепенно выделился благодаря ясному осознанию целей пролетариата из общего союза изгнанников — «Союза отверженных». Как тип организации, несущий в себе, как бы в эмбриональном виде, все формы последующих социалистических и пролетарских движений, «Союз справедливых» прошел через различные фазы конспирации и эгалитарного[16] социализма. Он был метафизическим у Грюна и утопическим у Вейтлинга. Имея центром своей деятельности Лондон, союз завязал связи с чартистским движением [17] и оказал на него некоторое влияние. Это движение служило своим беспорядочным характером (ибо оно было первым продуманным опытом, не являясь уже вместе с тем плодом заговора или деятельности какого-либо тайного общества) наглядной иллюстрацией того, с какими тяготами и трудностями сопряжено образование настоящей политической партии пролетариата. Тенденция к социализму достигла в чартизме зрелости лишь тогда, когда он был близок к своему концу и действительно вскоре окончил свое существование (навеки сохранится намять о вас, Джонс и Гарни!).
«Союз коммунистов» всюду чувствовал революцию — и потому, что она носилась в воздухе, и потому, что ему подсказывали это его инстинкт и его метод исследования. Когда революция действительно вспыхнула, учение, содержащееся в Манифесте, дало союзу возможность правильно ориентироваться в создавшейся обстановке и стало вместе с тем оружием борьбы. И в самом деле, являясь уже интернациональным, отчасти вследствие разнородного состава и различного происхождения своих членов, но в еще большей степени — в силу свойственного им всем инстинкта и призвания, он занял свое место в общем движении политической жизни в качестве точного и ясного предвестника всего того, что в настоящее время может с полным основанием называться современным социализмом (если под термином «современный» подразумевается не просто чисто внешняя хронологическая дата, но и показатель внутреннего, т. е. морфологического процесса развития общества).
Длительный перерыв с 1852 по 1864 год — период политической реакции и в то же время исчезновения, распыления и поглощения старых социалистических школ — отделяет интернационал в зародыше — лондонский Arheiterbildungsverein (Рабочий просветительный союз) от собственно Интернационала, который поставил перед собой в 1864—1873 годах цель ввести в единое русло борьбу пролетариата Европы и Америки. В деятельности пролетариата имелись и другие перерывы (исключение составляла лишь Германия), особенно во Франции, после роспуска славной памяти Интернационала, до образования нового, который пользуется теперь иными средствами и развивается иными путями, соответствующими современному политическому положению и более богатому и зрелому опыту. Но подобно тому, как те из оставшихся еще в живых, кто обсуждал и принял в ноябре — декабре 1847 года новое учение, вновь появились на общественной арене в великом Интернационале и, наконец, опять в новом Интернационале, так и Манифест постепенно снова обрел широкую известность и фактически обошел весь мир, так как был переведен на все языки культурных стран, чего не могло произойти, несмотря на надежды его составителей, при первом появлении Манифеста на свет.
Это и было нашим подлинным исходным пунктом, это и были наши истинные предшественники. Они выступили рано, раньше других, и шли быстрым, но уверенным шагом но пути, который мы также должны пройти и но которому мы в самом деле идем. Нельзя называть предшественниками тех, кто шел по путям, которые позднее оставил, а также и тех, кто, если не говорить языком метафор, формулировал доктрины и являлся зачинателем движений, несомненно объяснимых временем и условиями, в которых они зародились, но побежденных позднее учением критического коммунизма — теорией пролетарской революции. И не потому, что эти доктрины и эти попытки были случайными, бесполезными и излишними. В историческом развитии событий нет ничего абсолютно иррационального, ибо в нем ничего не происходит без причины, а следовательно — ничто не является просто излишним. Мы сами, даже в настоящее время, не можем прийти к полному пониманию критического коммунизма, не возвращаясь мысленно к этим учениям, не прослеживая вновь процесс их появления и исчезновения. Дело в том, что они не только находятся в прошлом, если говорить о времени их существования, по и по существу превзойдены в результате как изменившихся условий существования общества, так и более ясного понимания законов, управляющих его образованием и развитием.
Именно в тот момент, когда эти учения канули в прошлое, и появился Манифест. Как первый вестник возникновения современного социализма, это произведение, которое излагает новое учение лишь в самых общих и наиболее доступных его чертах, носит на себе следы породившей его исторической почвы — Франции, Англии и Германии. С тех пор область его распространения постепенно все более расширялась и теперь охватывает весь цивилизованный мир. Во всех странах, где тенденция к коммунизму последовательно развивалась через антагонистические противоречия между буржуазией и пролетариатом, принимавшие различный вид, но с каждым днем все более ясные, процесс первичного становления повторялся, частично или полностью, много раз. Постепенно организовывавшиеся пролетарские партии заново проходили те стадии образования, которые впервые прошли в свое время их предшественники; однако этот процесс развивался от страны к стране и из года в год все более быстро — как в результате того, что антагонистические противоречия проявлялись все нагляднее, настоятельнее и сильнее, так п вследствие того обстоятельства, что воспринять уже существующее учение пли направление, естественно, гораздо легче, чем впервые создать то и другое. Наши соратники, действовавшие пятьдесят лет тому назад, были и в этом отношении интернациональными, так как они дали пролетариату различных наций своим собственным примером и опытом предварительные и общие наметки той работы, которую предстоит выполнить.
* * *
Однако теоретическое понимание социализма заключается в наши дни, как и раньше, и как это будет всегда, в сознании его исторической необходимости, иными словами — в осознании характера и причин его возникновения, которое на ограниченном поле наблюдения и в сжатой форме нашло свое отражение именно в истории создания Манифеста. Написанный, чтобы служить оружием борьбы, он не носит на себе видимых следов своего происхождения, поэтому Манифест содержит высказывания по существу, а не аппарат доказательств. Доказательство целиком заключается в императивной силе необходимости. Но процесс возникновения Манифеста можно полностью воссоздать, а воссоздать означает для нас теперь правильно понять его учение.
Существует два вида анализа: можно в процессе анализа механически расчленять в теории части организма на множество элементов, составлявших единое целое; но можно также разъединять и выделять элементы лишь для того, чтобы увидеть в результате объективную необходимость их совместного действия ради конечного результата, и только такой анализ представляет ценность для понимания истории.
