Володя с жадностью прильнул к листу взглядом - на самом деле, там говорилось о приеме от гражданки Самохваловой скрипки итальянского мастера восемнадцатого века Пьетро Орланди. Прочел - и ничего не понял!
- Так что же это получается? Принимают в музей скрипку Орланди, а ставят её в витрину как скрипку Страдивари? - с удивлением посмотрел он на архивариуса.
- Ничего странного, дружок, - вздохнула женщина. - О Страдивари в народе хоть что-то, да известно, а кто знает Орланди? К тому же их манера так похожа! Вот и решила дирекция музея выдать ту скрипку за скрипку великого кремонца, тем более что в музее не было скрипок Страдивари, а так хотелось восполнить коллекцию чем-то значимым.
- Теперь понятно! - радовался Володя. - Выходит, надуть решили посетителей?
- И до сих пор надувают! - прогудела женщина, стараясь говорить, однако, потише. - Только ты меня, прошу, не выдавай! Я здесь хоть и получаю копейки, но они к моей пенсии прибавку дают. А без них - никуда!
Как несовершеннолетнему, Володе разрешалось уходить с работы раньше, чем другим служащим музея, и вот, стащив с плеч свой допотопный халат и распрощавшись с Вероникой Мефодьевной, он пешком пошел домой. Солнце светило ярко, по Неве гулял свежий ветерок, пахло водой, и все внутри Володи искрилось, подобно искрившейся воде реки. Оказывается, в этом мире, в этой скучной жизни, где каждый считал то копейки, то рубли, есть место для таинственного, непонятного, способного поднять тебя до небес, а потом опрокинуть в страшные глубины преисподней. Володя нес свою тайну, смотрел на прохожих, и они казались ему сейчас какими-то обездоленными, лишенными большого знания, известного лишь ему одному.
Едва придя домой, он сразу бросился к проигрывателю, разыскал скрипичный концерт Паганини и поставил пластинку на диск. Музыка была страстной, но чем дольше слушал Володя, тем больше убеждался, что даже эта классическая страсть не трогает, не волнует его так, как волнует и задевает рок-музыка.
"Да как же все они в прошлом могли любить эту музыку? - с какой-то злостью подумал Володя. - Это так скучно, пресно, как картошка без соли! А те люди плакали, рыдали от восторга, кричали "браво!". Нет, мне нужна скрипка Орланди, чтобы вникнуть в суть той музыки! Я хочу почувствовать её, подняться, а потом..."
Тут пришла мама. Еще звучал скрипичный концерт, и Володе было стыдно, что мать застала его за этим занятием, она же, увидев сына хмурым, с порога спросила:
- Ну как, Володенька? Эта Адельфина Кузьминична просто напугала меня!
- Ничего, нормальная тетка, хоть и зануда, - сказал Володя и добавил мрачно: - В музей ходить буду. В архиве этом есть много интересных бумажек...
Астрономом, желающим открыть неизвестное дотоле небесное тело, физиком, ищущим новую элементарную частицу, не овладевала страсть к открытию так, как овладело Володей непреодолимое желание подтвердить или опровергнуть на опыте сведения о том, что скрипки Орланди способны приводить людей в неистовство, лишать рассудка. Все, что он узнал из письма, могло быть лишь следствием больных нервов и воображения, готовы были услышать в звуках скрипки что-то колдовское, дьявольское, адское - и услышали. "Разве я не знаю, - размышлял Володя ночью, - что после того, как кому-то показалось, что он видел голову чудовища в озере Лох-Несс, чудовище стали видеть там десятки людей. А летающие тарелки? А всякие там барабашки? Станет стучать в стену пьяный в соседней квартире, вот и готово полтергейст! Так, наверное, и здесь. Не верю я этим бредням, хоть они и в немецких умных мозгах завелись. Однако проверить все-таки нужно..."
На следующий день Володя ехал на работу как на праздник, как на концерт популярной рок-группы. Все так и трепетало внутри, трепетало и пело - тревожно и радостно. Тайна захватила Володю, скрутила и пожирала изнутри.
Когда он пришел в музей, то сразу рванулся наверх. Скрипка Орланди, как и прежде, мягко поблескивала коричневым лаком. Здесь, на витрине, она была такой безобидной холодной деревяшкой, что представить, будто этот изящный инструмент может принести кому-то вред, мог только умалишенный.
Как зачарованный смотрел Володя на скрипку, не замечая, что к нему давно уже подошла бабушка-служительница, ходившая по залу с тряпкой.
- Что, понравилась? - спросила она с добрым старушечьим шамканьем.
Володя вздрогнул - до того неожиданным показался ему этот вопрос, - но сразу нашелся:
- Да, ничего себе скрипочка. Только, я вижу, вы плохо внутри витрин пыль протираете.
- Ну уж не говорите! - обиделась смотрительница зала. - Раз в неделю открываем витрину и тщательно все трем.
- Неужели и инструменты тоже?
- А как же! Для этого у нас специальные фланелевые тряпочки заведены. Инструменты пыли и влаги боятся, свет тоже сильный не очень любят. Что вы, у нас тут такие строгие порядки, что будьте-нате.
- Вы лично, что ли, открываете витрину? - Володя сам испугался смелого вопроса.
- Конечно. Берем у дежурной ключи, вначале срываем пластилиновую печать, открываем, когда сигнализация отключена, и все внутри аккуратненько прибираем. Потом закрываем...
- Понятно, что закрываете. А когда в следующий раз-то открывать будете? - И снова холодок пробежал по спине Володи.
- Послезавтра откроем, - не сразу ответила старушка, подсчитав наверное прошедшие со времени последней уборки дни. - Вечером, когда посетителей не будет.
- Отлично, приду вам помогать. Я ведь в ваш музей на месяц определен.
- Ну, это уж как начальство распорядится, - суховато сказала женщина, и Володя догадался, что проявил слишком много прыти и нужно теперь действовать поосторожней.
Он спустился в подвал, надел халат и принялся за привычную уже работу с бумажками, хотя только делал вид, что разбирает большую связку документов. В голове так и сновали мысли, как бы получить разрешение на работу с инструментами послезавтра! Он должен был взять в руки скрипку Орланди, должен был провести по её струнам смычком, иначе неразрешимая тайна так и будет мучить его. Он не знал, был бы раскрыт секрет мастера из Неаполя, если бы звук скрипки как-нибудь повлиял на него, но об этом Володя пока думать не хотел. Нужно было добраться до скрипки!
- Надежда Леонидовна, можно к вам? - просунул Володя голову в кабинет директора, когда Вероника Мефодьевна отпустила его на перерыв.
- Ах, Володя! - заулыбалась та ему как старому знакомому. - Заходи, заходи!
Володя вошел и сел. Он нарочно не снял халат, чтобы предстать перед директором во всей рабочей красе. Сел на краешек стула, а женщина, вдоволь наулыбавшись, сказала:
- Я разговаривала с Вероникой Мефодьевной. Она страшно довольна тобой. Хвалила! Говорила, что у тебя какое-то особое историческое и даже музыкальное чутье. Что ты прекрасно видишь форму инструмента. Конечно, у Вики, я имею в виду твою маму, и не могло быть другого сына.
Володя чуть было под стол не съехал от смущения. Придя в себя, он сказал:
- Надежда Леонидовна, мне очень нравится работать в архиве. Думаю даже, не стать ли мне архивариусом. Но...
- "Но"? Что "но"? - насторожилась она.
- Да понимаете, в музее так много интересного! Не могли бы вы мне позволить поработать на экспозиции, пусть даже в свободное от работы время. Я просто мечтаю прикоснуться к старинным трубам, арфам, барабанам. Я ничего не сломаю, не бойтесь! Я ведь знаю, что все у вас протирают мягкими тряпочками, вот и я бы мог...
В конце своего монолога Володя очень боялся, что сморозил чушь, говорил фальшиво, что она ему не поверит и даже заподозрит в каком-то злом умысле. Но Надежда Леонидовна была тронута его словами.
- В тебе говорит кровь матери, - сказала она серьезным тоном. Конечно же я разрешу тебе поработать на экспозиции. Собственно, работа там только тогда и есть, когда открывают витрины. Не сидеть же тебе в качестве смотрителя, когда по залу ходят посетители? Думаю, и Адельфина Кузьминична не будет против, только тебе придется пройти инструктаж. В витринах ценные, уникальные экспонаты, у нас к тому же сигнализация. Сегодня-завтра все решим. Ну, у тебя все?
На небеса Володя взлетел и без помощи колдовских звуков скрипки. Он одарил директоршу благодарным взглядом, буркнул: "Спасибо вам большое", и, встав со стула, попятился к дверям, словно подчеркивая этим свою глубокую признательность. В этой позе, в длинном халате, Володя был очень похож сейчас на жителя средневекового Самарканда или Бухары.
Наконец настало "послезавтра"! С утра Володя сидел в архиве сам не свой. Даже Вероника Мефодьевна, заметив его рассеянность, сказала:
- Володенька, ты выглядишь сегодня нон тропо виво, что значит не слишком живо. Или тебе наскучило заниматься архивным делом?
Володя пробормотал что-то в свое оправдание и принялся изображать жадного до бумаг архивного червя. А сам ничего не видел, а только думал и думал. А думал он вот о чем. "Нет, я не буду дураком! Начну с витрины с какими-нибудь африканскими конгами, бонгами и прочими колотушками и так, потихоньку, доберусь до шкафа со скрипками. Меня никто не подгоняет. Мне высказали доверие, даже эта Горгона Кузьминична, хоть и сказавшая, что, не будь воли директора, она бы меня до инструментов никогда не допустила бы. Итак, я открываю витрину и протираю скрипочки - ширк-ширк. На скрипке Орланди натянуты струны, я видел. Вот я и беру эту скрипку как бы невзначай, как бы для того, чтобы... Стоп! - Володю заклинило в мечтах. Как же я её возьму, если её гриф в двух местах прихвачен проволокой, к стенду прикреплен!"
