Здесь уместно упомянуть о владельцах фирмы Гоголевых. Сам старик Дмитрий Максимович Гоголев, в прошлом народоволец, в свое время «ходил в народ», работая в Европейской России волостным писарем. В 90-х годах прошлого века его арестовали и сослали на вечное поселение в Сибирь. Как предприимчивый человек, он начал заниматься торговлей, а потом постепенно и богатеть. Детей воспитывал в духе свободолюбия, дал им высшее образование. Старший сын Дмитрий Дмитриевич, руководящий делом, знал о моей нелегальной работе среди служащих, шахтеров и всячески содействовал мне в этом, отпуская в рабочее время для встреч со служащими других торговых предприятий. Так, для характеристики его настроений, можно привести следующий случаи. В 1914 году в Черемхове под руководством социал-демократической организации была объявлена всеобщая забастовка шахтеров. Владельцы копей сначала проявили несговорчивость и не хотели удовлетворить экономических требований бастовавших. В забастовочном фонде имелись весьма небольшие средства, а рабочие и их семьи голодали. Как тут быть? Забастовочный комитет обратился к местному кооперативу об отпуске рабочим продуктов в кредит впредь до окончания конфликта. Такую же просьбу партийная организация через меня передала Д. Д. Гоголеву, имевшему на копях Маркевича шахтерскую лавку. Хозяин дал согласие на отпуск из этой лавки товаров в кредит и предоставил лошадей для перевозки продуктов. После окончания забастовки мы возместили Д. Д. Гоголеву стоимость товаров.
В связи с ликвидацией торговли Гоголевых мне пришлось в 1915 году оставить либерального хозяина и отправиться на сплав, на реку Лену, где я поступил на паузок — торговое судно, которое курсировало от Качугской пристани до с. Витим. Останавливались для торговли в каждом населенном пункте, расположенном на берегу Лены. От с. Витим на буксире мы прибыли в г. Бодайбо, где хозяева продали свои товары лесной золотопромышленной компании «Лензолото». На паузке я работал вместе с политическим ссыльным А. М. Амброзевичем.
В ссылке скитался до самой февральской революции, которая застала меня в с. Тыреть Черемховского района.
Многие боевые друзья погибли в застенках царских и колчаковских тюрем, многие мужественно сражались за установление и защиту власти Советов в годы гражданской войны и в партизанских отрядах, отдавая свою жизнь во имя победы Октябрьской революции. Это было замечательное поколение революционеров-большевиков.
Из 60 активных членов Обской группы, участников борьбы в годы первой революции, в живых осталось всего четыре человека. На их долю выпало великое счастье быть свидетелями и участниками грандиозного строительства коммунизма в нашей стране, успех которого обеспечен семилетним планом развития народного хозяйства СССР под руководством Коммунистической партии Советского Союза.
Г. Д. Потепин
«Техника» Обской группы РСДРП
Г. Д. ПОТЕПИН — член КПСС с 1920 года, участник революционного движения с 1904 г., наборщик подпольных типографий. Позднее — на руководящей советской работе.
В день 50-летия большевистской партии награжден правительством орденом Трудового Красного Знамени.
В настоящее время персональный пенсионер.
В Томске царская охранка и полиция в дни черной реакции чинили жестокую расправу над активными участниками революции.
31 марта 1906 года, одновременно с несколькими товарищами по подпольной работе, я был арестован и заключен в тюрьму, именовавшуюся тогда «исправительным арестантским отделением», которая находилась в районе железнодорожной станции Томск-2.
В переполненной тюрьме я увидел много товарищей, знакомых по совместной работе в партийном подполье. Здесь же вторично, в тюремных условиях, мне пришлось встретиться с Сергеем Костриковым (Сергеем Мироновичем Кировым), арестованным 30 января 1906 года (В первый раз я и С. Костриков вместе с другими товарищами были арестованы на подпольном партийном собрании в Томске 2(15) февраля 1905 года).
Среди заключенных было несколько человек из Новониколаевска (Новосибирска), арестованных по делу Обской группы РСДРП, из них хорошо помню Василия Шамшина.
При аресте, во время обыска, у меня и товарищей никаких компрометирующих документов и материалов не нашли, поэтому жандармам не удалось создать судебного дела, но они использовали предоставленную губернатору власть и выслали нас в числе 7 человек из Томска в Туруханский край Енисейской губернии этапным порядком под надзор полиции.
<текст утерян>
графия, мы жили втроем, но вскоре Сара уехала в Каинск.
Все необходимое для работы: оригиналы, бумагу и деньги на содержание доставлял нам Блюм. Ответственность за типографию он возложил на меня, поэтому держать с ним связь и получать от него все указания приходилось мне. Иногда я бывал у Блюма на квартире, где раза два встречался с Василием Шамшиным, которого немного знал по Томской тюрьме.
В этот период в Новониколаевске Василий Шамшин вел большую партийную работу по расширению связей с рабочими. Несмотря на царивший в то время разгул столыпинской реакции, на жестокий полицейский террор и повседневную опасность очутиться в лапах у жандармов, большевики Обской группы самоотверженно боролись за сохранение и укрепление своей партийной организации.
Они смело проводили большую революционную работу среди железнодорожников, рабочих некоторых городских предприятий, военных и приказчиков.
Руководители Обской группы возлагали большие надежды на нашу «технику» и предполагали в ближайшее же время возобновить выпуск ранее издававшейся небольшой нелегальной газеты «Обской рабочий», прекратившей свое существование после провала старой «техники» в октябре 1907 года.
Мы отпечатали еще одну или две прокламации и начали вести подготовку «техники» к предстоящему выпуску газеты, как неожиданно для нас работу в типографии пришлось не только прекратить, но и срочно перевезти «технику» в безопасное место, ввиду нависшей над нами угрозы провала.
Вспоминаются подробности этих событий.
Однажды рано утром к нам пришел Борис Блюм. Поговорили о делах. Собираясь уходить, он незаметно от Степана подал мне знак, чтобы я вышел к нему на улицу. В то утро от него я узнал, что получены очень неприятные известия в отношении Степана Беды, что я должен как можно скорее прийти к Блюму на квартиру и там все узнаю.
Я держался, как и прежде, спокойно, чтобы не вызвать никаких подозрений Степана, придумал какой-то, не вызывающий сомнений, предлог и вышел из дома.
В квартире Блюма я встретился еще с одним товарищем, которого однажды уже видел, но имя его не помню. Оба они были очень встревожены и сразу же мне рассказали, что Барнаульский комитет подозревает Степана Беду в связи с охранным отделением и что необходимо немедленно от него избавиться.
Я, конечно, был страшно потрясен этой неожиданностью, так как, живя с ним вместе в течение 2–3 недель, ничего подозрительного в его поведении не замечал. Он держался скромно, один никуда не ходил, как будто ни о чем не расспрашивал, поэтому и не вызывал как у Блюма, так и у меня никаких подозрений.
Обсуждая создавшееся положение, мы даже высказывали некоторое недоумение. Если Степан действительно является провокатором, то почему, имея полную возможность провалить «технику» вместе с нами, он не сделал этого до сих пор. Но так как сообщение Барнаульского комитета являлось для нас вполне авторитетным, то мы предположили, что он, вероятно, выжидал, пока ему представится возможность собрать больше сведений о составе Обской группы, выявить ее руководителей и тогда совершить предательство.
Над нами нависла самая серьезная опасность, и нужно было немедленно спасать «технику».
Блюм сказал, что руководителями группы намечен примерно такой план: я возвращаюсь в типографию и рассказываю Степану специально для него придуманную историю о том, что за нами якобы следят шпики, в частности, за мной сегодня увязался такой тип, от которого я еле избавился. И что эта слежка меня крайне встревожила, соблюдая большую осторожность, я пошел к Блюму и рассказал ему об этом случае. Блюма обеспокоило мое сообщение, он сделал вывод, что нас выследили, что «техника» находится в опасности и ее надо спасать. Нам предложено немедленно сложить в большие ящики все типографское оборудование: станок, вал, кассы, шрифты, запас бумаги и пр. для перевозки в другое надежное место. Через час-два Блюм приедет на подводе и все увезет. Нам же в городе оставаться опасно, поэтому нам дадут деньги и мы разъедемся в разные города.
Когда я рассказал всю эту историю Степану, он страшно рассвирепел, начал меня в чем-то обвинять, оскорблять и готов был меня избить. Из обычно скромного и сдержанного человека, каким я его знал по совместной работе, он превратился в зверя. По его поведению я понял, что мое сообщение, вероятно, срывало тайные намерения Степана.
