Особенно поражает в этом рассказе сюжет о приеме императором русских послов. Они поведали ему речь Святослава — «хочю имѣти любовь со царемъ гречьскимъ свершеную прочая вся лѣта», после чего он велел «писцю писати вся рѣчи Святославля на харатью. Нача глаголати солъ вся рѣчи, и нача писець писати».[32] Читая эту фразу, трудно отрешиться от мысли, что рассказывающий и есть тот самый посол, который «глаголах вся рѣчи».
По тексту этой героической дружинной повести есть две ремарки, которые на первый взгляд ставят под сомнение ее датировку временем, близким к самому событию. После сообщения о лести греков, пытавшихся так коварно выведать численность русских сил, следует сентенция: «Суть бо греци лстивы и до сего дни».[33] Известие о разорении Святославом греческих городов подытожено замечанием: «Яже стоять и до днешнего дне пусты».[34] Несмотря на кажущуюся органичность этих уточнений в тексте, у нас нет уверенности, что они принадлежали ему изначально. Это, конечно же, позднейшие вставки, причем появились они в разное время и сделаны разными летописцами. Об этом свидетельствует присутствие двух разных речевых стереотипов: «до сего дня» и «до днешнего дня».
Анализ летописных статей 968 и 971 гг., как и относительная полнота известий за 964–972 гг., позволяет предполагать наличие у Святослава своего летописца. Это, конечно, не поп Григорий. Светский характер текстов летописи Святослава не имеет ничего общего с церковной стилистикой летописи Ольги. Некоторые детали, о чем говорилось выше, позволяют думать, что Григорий пережил Святослава, но ему, очевидно, и в голову не приходило летописать жизнь безбожного язычника. Летописцем Святослава был кто-то из его ближайших соратников, уцелевших в страшном сражении русских с печенегами в 972 г.
Княжение Ярополка практически не отражено в «Повести временных лет». В двух ее статьях (975 и 977 гг.) освещен, по существу, только его конфликт с братом Олегом, закончившийся гибелью последнего. Некоторые данные, в частности известия Никоновской летописи о походах Ярополка на печенегов, приходе послов «от Греческого царя» и «из Рима от папы», помещенные под одним 978 г., а также рассказ об убиении Ярополка, содержащийся в Новгородской первой и Устюжской летописях, позволяют предполагать, что изначально летопись была более пространной. Ее сокращение, вероятно, произошло во время создания летописного свода 996 г.
Наверное, в этом был определенный умысел, принимая во внимание вражду Ярополка и Владимира. Но приходится признать, что выдержан он не до конца. Ярополковы добрые деяния изъяты, а Владимировы неблаговидные оставлены. Чего только стоит статья 980 г., в которой Владимир представлен с наихудшей стороны. Он убийца и насильник. Его жертвами стали полоцкий князь Рогволод, два его сына, а также родной брат Ярополк. Женолюбие его граничило с развратом. «И бѣ несытъ блуда, — подчеркивает летописец, — приводя к собѣ мужьски жены и дѣвицѣ растьляя».[35]
Впрочем, после принятия христианства Владимир обретет такие добродетели, которые с лихвой окупят его языческие пороки, а следовательно, летописцы и не думали их скрывать.
Записи за 980–996 гг. достаточно полны и информативны. Они состоят из хроникальных известий о походах Владимира на поляков, вятичей, ятвягов, болгар, на Корсунь, на хорватов, печенегов, а также из различных сказаний: о первых киевских христианах Федоре и Иоанне, о выборе веры, о взятии Корсуня, о Кожемяке и основании Переяславля, о постройке Десятинной церкви. Наверное, при последующих редакциях летописи эти известия претерпевали определенные изменения, однако основной объем их информации несомненно следует относить к X в.
Конечно, многие из повестей и сказаний, помещенных в летописных статьях, освещающих первый период княжения Владимира, имеют не только реальную историческую информацию, но и сказочно-фольклорную. На этом основании иногда ставится под сомнение их датировка временем, близким к событиям. Многим кажется, что необходимо было определенное время, чтобы появилось такое фольклорное предание. Это заблуждение. Предание рождается сразу же за событием, а если этого не происходит, оно не рождается никогда. Что касается его записи, то она может быть сделана как в начальный период жизни предания, так и многие годы спустя.
Знакомство с летописью Владимира убеждает, что ее автором было лицо духовного звания. Это отчетливо видно уже в статье 980 г. Рассказав о водружении на холме языческого святилища и осквернении его требами и кровью, он замечает, что «Преблагий Богъ не хотя смерти грѣшникомъ, на томъ холмѣ ныне церкви стоить, святаго Василия».[36] Ссылка на церковь Василия указывает на более позднее (чем 980 г.) написание этой статьи, однако ее не обязательно относить ко времени создания «Повести временных лет». Церковь Василия была построена Владимиром в 988 г., и, следовательно, выражение «ныне церква стоит» в такой же мере корректно для конца X в., как и для последующего периода.
Еще отчетливее христианская тема звучит в статье 983 г., повествующей об убиении язычниками варягов-христиан, отца и сына, дом которых находился там, «идеже есть церкви святая Богородица». Такое уточнение может указывать на обработку статьи позднейшим редактором. А может быть и ее органической частью, если учесть, что летопись Владимира окончательно сложилась к 996 г. В пользу второго предположения как будто свидетельствует и тот факт, что летописец, рассказав о зверствах язычников, убивших ни в чем не повинных отца и сына, пустился затем в пространное рассуждение о происках дьявола, который «тщашеся погубити родъхрестьянский». Особый интерес представляет сюжет об апостолах, который указывает на относительно раннюю дату этой христианской проповеди. «Аще и тѣломъ Апостоли не суть сдѣ были, но ученья их аки трубы гласят по вселенѣй в церквахъ».[37]
Нечего и говорить, что такое признание церковного летописца резко диссонирует с преданием о посещении апостолом Андреем Киева и Руси, рассказанным автором «Повести временных лет». Как считают исследователи, эта легенда была написана в 70-е годы XI в. при дворе Всеволода Ярославича и фактически канонизирована Русской православной церковью.[38] Вряд ли после этого кто-либо осмелился бы подвергнуть ее сомнению.
Возникает закономерный вопрос, как летописцы конца XI — нач. XII в., будучи лицами духовного звания, грубо говоря, проморгали такой еретический пассаж их более раннего коллеги? Сколько-нибудь удовлетворительного ответа на него у нас нет. Разве что признать, что их редакторско-цензорская строгость не была абсолютной.
Начиная со статьи 986 г. и вплоть до статьи 996 г., главной темой летописца является христианизация Руси. Она звучит в сказаниях о выборе веры Владимиром, о походе его на Корсунь и крещении там, о принятии Русью христианства, о воздвижении величественного христианского храма — Десятинной церкви в Киеве. Это как бы единая большая повесть о приобщении Руси к христианской цивилизации, написанная одним автором, несомненно, современником этих кардинальных преобразований, а возможно, о чем скажем ниже, и их непосредственным участником.
Разумеется, эти древние тексты не сохранились в авторской чистоте. Впоследствии они подверглись редакторской обработке. Особенно заметно участие в подобной работе автора «Повести временных лет». Это ему принадлежат слова: «Се же не свѣдуще право, глаголють, яко крестилъся (Владимир. — П. Т.) есть в Киевѣ; инии же рѣша: в Василеве; друзии же инако скажють».[39] Упрек несведущим, не знающим, где принял крещение Владимир, очень напоминает аналогичный упрек тем, кто не хотел признавать княжеское звание Кия. Не исключено, что и пространные церковные проповеди, являющиеся своеобразным обобщением рассказов о реальных событиях крещения Владимира и Руси, также прибавлены им. Особенно это относится к воздаянию благодарности и прославлению Бога в летописной статье 988 г. Текст этот стилистически перекликается с «Житием Феодосия».
Поздней вставкой является также рассказ о 12 сыновьях Владимира. К 988 г. многие из них еще не родились, не говоря о том, чтобы могли быть посланы на княжеские столы. Конечно, для летописца конца X в. такой текст немыслим. Это взгляд из будущего, которое уже не очень помнило порядок старшинства Владимировых сыновей.
Придачей к своду 996 г. следует считать и статью 997 г., в которой рассказывается об осаде печенегами города Белгорода. Фольклорное происхождение предания, повествующего о необычайной хитрости белгородцев с кисельными колодцами, позволяет предполагать его относительно позднее включение в летопись.
Б. А. Рыбаков, подводя итог изучению летописного свода 996 г., пришел к выводу, что его состав нам, вероятно, никогда не удастся установить. С этим можно согласиться. Однако это не значит, что такие попытки в будущем не могут привести хотя бы к локальным успехам. При этом, разумеется, неизбежным окажется столкновение с устоявшимися и обретшими силу непреложных истин историографическими традициями.
