Джон Норвич - История Венецианской республики

Ознакомительная версия.

В ранней венецианской истории очень часто перемешиваются, правда и вымысел. В этом читатель может легко убедиться. Если вам случится прочесть на эту тему стандартную английскую монографию, то вы узнаете также, что история дожей предстает в ином свете, нежели раньше. Если поверите, что Венеция изначально была основана как свободный город, не сможете принять теорию о мятеже против византийцев. Согласно общепринятой версии, в 697 году все жители лагуны явились в Эраклею по призыву патриарха Градо. Он сказал, что их внутренние распри угрожают будущему страны, и предложил венецианцам избрать единого правителя вместо двенадцати трибунов. Выбор пал на некого Паолуччио Анафесто, который вскоре после этого заключил мирный договор с королем Ломбардии Лиутпрандом.

История звучит вполне правдоподобно. Но все происходило в века более ранние, чем первые дошедшие до нас документы. Так, самая ранняя история Венеции предположительно написана хронистом дьяконом Иоанном в начале XI столетия. В каждом перечне имен дожей первым, разумеется, стоит Паолуччио. У нас даже есть его портрет. С него начинается долгая портретная галерея на стенах дворца в зале Большого совета (Sala del Maggior Consiglio). К сожалению, он никогда не существовал, дожем, во всяком случае, не был, как не был и венецианцем. И договора с Лиутпрандом не было. Все, что нам известно из подлинных источников, это то, что некий dux Паулиций вместе с главнокомандующим Марчелло отвечал за оборону венецианской границы возле Эраклеи и что этот рубеж позже захватили ломбардцы. Венеция, как мы знаем, была в то время византийской провинцией. Очевидный и единственно верный вывод, который можно извлечь из этого, это то, что таинственный Паулиций был не кем иным, как Павлом, экзархом Равенны, правившим с 723 года и до своей гибели от рук мятежников в 727 году, в том самом году, на который случайно указывает дьякон Иоанн, сообщая о смерти Паулиция. Ему, как второму лицу после императора, недостойно было бы оборонять границу, как и наместнику провинции Марчелло, которого хронисты сделали вторым дожем. Историки Венеции, так же как и ее архитекторы, установили фундамент на болоте.

Мятеж Италии против византийских правителей скоро закончился. Папа Григорий, будучи духовным наставником, не хотел дальнейшего усиления ломбардских еретиков. Скоро стало ясно, что подчинение иконоборческому декрету не сможет на Западе принять серьезные формы. Возмущение схлынуло, и люди почувствовали, что новые демократические образования смогут получить продолжение в отдельных городах, даже если при этом поддерживать, по меньшей мере, номинальную приверженность империи. Неудивительно поэтому, что через несколько лет дожу Орсо пожаловали имперский титул Hypatos, или консул. Этим он, похоже, так гордился, что его потомки стали называть себя ипатами. Какие бы нововведения ни происходили в политической сфере, институциональные и эмоциональные связи с Константинополем не прерывались. А Орсо был лишь первым из дожей, возгордившихся от византийской лести. Звучные слова, такие как патриций (patricius), проэдр (ргоedrus) или спафарий (spatharius),[10] звучали постоянно, вплоть до X века, и даже позднее. Очень скоро костюм дожа стали шить по образцу экзарха и даже самого императора. Церемониал намеренно повторял имперские ритуалы; воскресные мессы в соборе Сан Марко были эхом греческой литургии в храме Святой Софии. Многих византийских девушек отправили по морю на запад, к венецианским женихам, а венецианцы посылали своих сыновей на восток — заканчивать образование в Константинополе.

Тем не менее политическое давление империи на Венецию ослабело. Греки уступили не без борьбы, однако стало ясно, что власть Византии в Северной Италии заканчивается. В 742 году, после короткого междуцарствия, вторым дожем Венеции был избран сын Орсо Теодато — или Деусдедит, как его называли. Одновременно с избранием он перенес свою резиденцию из имперской Эраклеи в центр республики Маламокко[11] и здесь в качестве суверенного правителя занимался всеми практическими вопросами.

Равенна пала в 751 году, и, хотя Венецианская лагуна казалась слабее, чем было на самом деле, ломбардцы, похоже, намеревались войти в Венецию. К счастью, у преемника Лиутпранда, короля Астольфа, были другие неотложные проблемы. В том самом году за Альпами Пипин Короткий, сын Карла Мартелла, сместил короля Хильдерика III и захватил франкский престол. Почти сразу же по приглашению папы Стефана II он перебрался в Италию и быстро, одну за другой, разбил две ломбардские армии. С этого времени, несмотря на то, что большая часть его побед была посвящена Стефану, и это привело к созданию Папского государства и усилению власти папы, франки являлись главной силой в Северной Италии. И снова Венеция осталась в стороне. В территориальный передел район лагуны не вошел; франки не спешили распространять там свое влияние, и только через шестьдесят лет после падения экзархата венецианцам пришлось защищать молодую республику с оружием в руках.

Это, однако, не значит, что вторая половина VIII века обещала стать для венецианцев более мирной, чем первая. Венеция, возможно, нашла форму правления, которая ее устраивала, однако не добилась при этом ни внутренней стабильности, ни сплоченности. Различные поселения занимали непримиримые позиции, и даже внутри отдельных общин кипели страсти и борьба между фракциями. Дож Теодато, как и его отец, закончил свое правление ужасно: соперник сместил его и ослепил. Впрочем, не прошло и года, как и его самого постигла та же участь. Четвертый дож продержался немногим дольше, однако ему не нравилось, что каждый год избирают двух трибунов, ограничивавших его власть. Через восемь лет сместили и этого дожа.

С избранием в 764 году Маурицио Гальбайо ситуация начала выправляться. Уроженец Эраклеи, заявлявший о своем происхождении от императора Гальбы, знаменовал собой возвращение к старой провизантийской традиции. Его враги, оба стойкие республиканцы, верили в то, что процветание Венеции тесно связано с поднимавшимся франкским королевством. Вероятно, они считали его реакционером, и их подозрения подтвердились: в 778 году он назначил себе соправителя, сына Джованни. Для развивающейся республики такой шаг столь же опасен, сколь и беспрецедентен. Теодато Ипато и в самом деле наследовал своему отцу, но произошло это не тотчас, да и наследование было поддержано народным голосованием. С другой стороны, возвышение Джованни Гальбайо означало, что после смерти Маурицио он автоматически получит полные права независимо от одобрения подданных. Ему с ними даже не надо будет советоваться. То, что старый дож искал и нашел в Константинополе одобрение императора, республиканцев вряд ли утешило.

Это не сулило ничего хорошего в перспективе, и дело не только в том, что Маурицио удалось осуществить свое намерение, но и в том, что в 796 году Джованни тоже разрешили взять себе в соправители сына. Тем самым Венеция сделала еще один шаг по дороге к наследственной монархии. Самое вероятное объяснение заключается в том, что венецианец-обыватель устал от кровопролития. Ему хотелось, чтобы один правитель спокойно приходил на смену другому, не нарушая общественного спокойствия и, разумеется, не мешая торговле. В этом нет ничего нового: мирный переход власти всегда считался самым красноречивым аргументом в пользу наследственности, и во многих странах мира полностью себя оправдал. Но только не для венецианцев, как скоро все в том и убедились.

Первые Гальбайо, считать их реакционерами или нет, заслуживали доверия. Одиннадцать лет они успешно и уверенно правили. Богатство рода росло, численность подданных возрастала, люди начали обживать разные острова лагуны, которые до тех пор ранние поселенцы по тем или другим причинам игнорировали. Люди, жившие на Риальто. на полпути между песчаными отмелями и континентальным побережьем, со времен Нарсеса оставались в изоляции. Песчаные, а скорее, грязные отмели затрудняли доступ к окружающим низинам, затапливаемым высокой адриатической волной. Эти острова не представляли соблазна для колонистов. Те, кто устал от бесконечных споров и дрязг в общинах, смотрели на центральные острова как на возможность начать мирную жизнь с чистого листа. С VIII века там развернулось серьезное строительство. Сначала, кажется, оно было сосредоточено в восточной стороне, на маленьком острове Оливоло. Туда бежали троянцы после разрушения их города. Там построили крепость, которая позже стала замком Кастелло. Примерно в 773 году дож Маурицио основал здесь новую епархию и переделал маленькую церковь, носившую имя святых Бахуса и Сергия, в собор Сан Пьетро.[12]

Ознакомительная версия.